Вера Шапошникова - Ярославичи Страница 8

После того как флот был построен, — а принимали участие в работах и свои и иностранные мастера, — стали готовиться к учебным маневрам. Из Москвы прибыл Первый бутырский полк под командованием Гордона. Корабли спустили на озеро вот по тому каналу. — Он показал заросшее травой углубление, рассекающее склон горы. — Вы представьте только — на озере почти сто судов: фрегаты, яхты, галеры. Разноцветные флаги, раздутые паруса, дым, грохот пушек сотрясает окрестности, «Марс», «Анна» — тридцатипушечные, не шутка, хоть называли флотилию потешной. Адмиралом ее был назначен Лефорт, Петров любимец.

Маневры продолжались около месяца. Потом Петр покинул Переславль, а когда через двадцать лет проездом заглянул сюда, то увидел свои корабли совсем обветшавшими. Тогда-то и родился первый в стране указ об охране памятников истории и культуры.

Широко известен этот указ возмущенного Петра воеводам переславским, его гневные слова о том, что им надлежит «...беречи остатки кораблей, яхт и галеры, а буде опустите, то взыскано будет на вас и на потомках ваших, яко пренебрегших сей указ».

В гневе большом был Петр. Взял у Барятинского — тот был воеводой — чистую книгу и с силой раскрыл ее. И где открылось, там и писал. На восьмом листе. Даже по строчкам видно, как был возмущен. Да, подлинник тоже здесь, в Переславле.

— Вы что-то хотели сказать о том, как возник музей, — напомнила я. — Он ведь один из старейших в стране?

— Ах, да! Мне просто хотелось обратить внимание на то, как некоторые, даже не воеводы, а самодержцы плохо хранили памятники отечественной истории. Екатерина Вторая этот участок, вместе со всем тем, что на нем находилось, в частную собственность отдала.

— Кому же и за какие заслуги?

— Зачем называть их имена? Для Родины они ничего не значат. Они ведь даже не сохранили вестей, что стало с Петровым дворцом. Директор музея сказал бы об этом подробнее. Как жаль, что он болен. Во всяком случае, когда позднее участок был продан с торгов и новый его владелец стал хозяйствовать по своему усмотрению, дворца уже не было. Может быть, не осталось бы даже того, что у нас хранится, если бы не вмешался владимирский губернатор, князь Долгорукий. Он был человек просвещенный, поэт. Его заботой и возведен был музей и в нем поместили то, что можно было еще найти от петровской флотилии. Главное, «Ботик» занял всю центральную часть музея. В постройке его, как полагают, участие сам Петр принимал.

— А остальные суда? Что стало с ними?

Юра начал рассказывать о письме, присланном из Голландии князю-кесарю Ромодановскому, управлявшему государством, когда Петр отсутствовал. Царь писал о том, что не только строить суда хорошо, но и старые забывать не следует. Некоторые из них, как Петр полагал, хотя и с трудом, весною, в полную воду, через Вексу и озеро Сомино, по Нерли можно провести на Волгу. Неизвестно, был тот совет исполнен или нет, может быть, даже и нет, раз уцелели тут якоря их. У якорей были длинные, метра в три, веретена.

— Вот это и есть они. Сохранились. Известно также, что после указа Петра воеводам, не одному, заметьте, а всем тем, которые будут после Семена Барятинского, суда привели в порядок и поместили в сарай у Трубежа. Там, в городе, — Юра, повернувшись, кивнул в сторону Переславля-Залесского. — В 1783 году город горел, пожары были тогда как стихийное бедствие, огонь перекинулся на сарай, суда сгорели. Ботик уцелел, потому что оставался на Гремяч-горе.

Он и сейчас находился здесь. Как был поставлен в построенном павильоне на пьедестале — небольшое двухмачтовое судно, около семи с половиной метров в длину, — так покоился, занимая всю центральную часть павильона, горделиво, царственно, будто сознавал свою историческую значимость. В нем пленяла законченность форм, добротность и основательность исполнения.

Вряд ли думали его мастера, да и сам юный Петр, что делали на века и что иным и не может быть родоначальник русского военного флота, навечно связанный с Плещеевым озером. Его, это озеро, иногда еще и называют опытной лабораторией отечественного кораблестроения.

— К нам приезжал ученый, он уверял, что это особый вид дуба, крепкий, как каменный. Есть проект создать тут музей истории русского флота. — Юра задумчиво поглаживал крутые бока петровского корабля. В сумраке прохладного помещения ботик казался огромным, чугунно-крепким.

Со стены литографического портрета, загадочно улыбаясь, смотрела державная мать, Наталья Кирилловна, как бы приглядывая за вещами своего великого сына, за реликвиями, сегодня принадлежащими Родине. И горделивость виделась мне во взгляде, и настороженность, и материнская мудрость, опасливо поощрявшая увлечения своего сына.

Немного было экспонатов в музее, но это были и подлинные рули с судов потешного флота, и застарелой кожи мехи из кузницы, где работал Петр, котел для варки смолы, блоки, ворот, огромный циферблат часов с дворца, свидетельствующий о том, что дворец был большим. О том же говорят и слюдяные оконца, редчайший экспонат старинной русской архитектуры.

Ваятели Марк Антокольский и бывший ярославский крепостной Александр Опекушин своим проникающим талантом раскрыли могучий характер Петра, «Россию поднявшего на дыбы». И работы скульпторов дополняли вещественные свидетельства прошлого.

— Сотни верст от моря, а не правда ли, веет от него соленой морской романтикой, — несколько пышно произнес Юра. — Особенно, когда здесь, на берегах Плещея, празднуют День Военно-Морского Флота.

Не хотелось расставаться с музеем, и мы еще раз обошли помещение. Это был реальный, живой кусочек истории, где полтораста лет стоял на пьедестале построенный около двух с половиной столетий назад родоначальник отечественного военного флота. Отсюда он, патриарх, как бы, подобно Наталье Кирилловне, строго приглядывает за могучей армадой, нынче бороздящей просторы уже не озера, а морей, океанов, охраняя покой и границы Родины.

И сегодня не устарела запись, сделанная Петром в Первом морском уставе: «...всякий потентат, который едино войско сухопутное имеет, одну руку имеет. А который флот имеет, обе руки имеет», — хотя есть теперь ракеты и воздушный флот и многие средства защиты от вражеских нападений.

И, казалось, невозможно представить другое место для этого потемневшего, еще более уплотнившегося, но все еще дышащего морской романтикой ботика «Фортуна», чем тут, на Гремяч-горе, у Плещеева озера.

Я бросила на него последний взгляд. Татьяна Ивановна повернула ключ, постояла, задумчиво глядя на «синюю пашню», и ушла домой. Мы снова нашли попутку, добрались до Переславля и там уже, на автобусе номер один, пересекающем город вдоль по центральной магистрали, поехали к древним валам, в сторону исторических памятников.

— Наш Переславль можно назвать музеем древности, — говорил Стародубов. — Мы сейчас увидим валы, их насыпали при основании Переславля. Вот они!

Юра молча уставился в окно.

Впереди, на обочине шоссе, показалась высокая, обтянутая дерном насыпь. На вершине стояли, обнявшись, девушка в светлом цветастом платье и парень в спортивной майке. Они провожали взглядами идущие по дороге машины.

— Когда валы начали разрушаться, переславцы так горячо вступились за них. Были засыпаны промоины, построены ступени, чтобы дерн не сдирали на склонах. Поверху гуляйте, пожалуйста. Отсюда очень хорошо смотрится город.

Припомнилось замечание переславца, изменившего городу: что можно сделать для него одному человеку? Даже если просто любить, то как это много...

Но вот валы южной части остались позади. Мы ехали по кольцу.

— Не правда ли, они и сейчас впечатляют?— сказал Юра, оторвавшись от созерцания. — А тогда были... Только представить можно! Поверху еще шел так называемый рубленый город — бревенчатая стена с двенадцатью башнями. В нашей газете «Коммунар» был помещен рисунок, как выглядели они тогда. Средневековая сказка. Башни в Европе строили сумрачные, тяжелые. А эти были веселые. Древняя русская архитектура красива, своеобразна, крепка, весела.

— Видно, не очень крепки были стены, коль город шесть раз разрушали только ордынцы?

Юра мне не ответил.

О чем он думал? Трудно сказать. Может, о том, что история иногда выносит на поверхность личности, которые в судьбах народных играют трагическую роль. Вот так некий Темучин, более известный под именем Чингисхана, сын мелкого монгольского князька, объединив сначала Монголию, покорил Китай и почти всю остальную Азию.

Походы его в Восточной Европе сопровождались опустошениями и привели к установлению татаро-монгольского ига в завоеванных странах.

Я повторила вопрос. Он как бы вернулся из путешествия в прошлое:

— У них оружие было особое. Русские не владели им. Огонь. Предшественник огнеметов. Метали огонь, зажигали город. Пожары, я говорил, тогда были страшным бедствием, — Сказал неожиданно: — Впрочем, город можно сгубить не только огнем. Читал я в газете, что ваши московские проектировщики нам предложили снести все дома близ Горицкого монастыря, сады порубить, настроить пятиэтажек, а в центре их поставить котельную с высокой трубой. Может быть, им там не видно было, на что посягают. К счастью, не приняли проект, а сколько денег затрачено на него! Нынче, смотрите, как бережно строют в центре, не выше двух-трех этажей.