Эдуард Хруцкий - Проходные дворы Страница 8

О последнем ресторане разговор особый.

Начну с одной забавной истории.

Недалеко от ресторана обосновался дачный поселок, где жили высшие чины Министерства обороны. А в те годы, о которых идет мой неспешный рассказ, в нем жили многие наши маршалы.

Однажды один доблестный военачальник, закончив свои дела в «Арбатском военном округе», приехал на дачу и решил прогуляться по ночной прохладе. Он надел не самую новую синюю куртку из болоньи, старые тренировочные штаны и вышел «в мир, открытый бешенству ветров». Светящийся квадрат ресторана «Архангельское» привлек внимание маршала. Он подошел поближе и вдруг услышал из открытого окна печальную историю поручика Голицына.

Такого бывший боец РККА вынести не мог. Он решительно направился к дверям ресторана.

Но войти туда и дать волю праведному гневу он не смог.

На его пути встал специально обученный швейцар. Он был не просто человек, открывающий и закрывающий дверь. Нет! Тонкий психолог и стратег стоял у входа в ресторан. Он выбирал из толпы посетителей людей, которые могут войти в этот храм чувственных удовольствий. И, надо сказать, никогда не ошибался.

– Тебе чего, мужик? – спросил он разгневанного маршала.

– Я-маршал…

– Ты, – не дал ему договорить изумленный страж, – вон отсюда, ханыга. Я тебя, алкаша, давно приметил, когда ты по утрам бутылки собираешь.

И военачальник, штурмовавший глубокоэшелонированную оборону вермахта, был остановлен доверенным лицом местного КГБ.

Разгневанный маршал вернулся на дачу и бросился к вертушке. С кем он говорил из начальства могущественной спецслужбы, рассказывают по-разному. Ночной собеседник заверил маршала, что он разберется и примет меры. А поутру в кабинет маршала пришли люди, которые с печалью в голосе объяснили необходимость существования этого притона разврата. Не простой это был ресторан, совсем не простой.

Жизнь начиналась здесь после двадцати трех часов. Слеталась сюда, как комары на свет, гуляющая Москва.

В ресторане играл замечательный оркестр. Им руководил прекрасный музыкант Толя. Он сам писал неплохую музыку и делал замечательные аранжировки старых песен.

Мне нравилось, как он пел их. Он понимал те слова, к которым писал музыку, поэтому его общение со слушателями было душевным и нежным.

Когда же наступало время ночного «разгуляя», Толя выходил на сцену и начинал программу словами:

– Выступает хор Бутырской тюрьмы. Романс «Мы сидели вдвоем». Музыка народная, слова КГБ.

Замечательно пел Толя, удивительно душевно играли его оркестранты. Видимо, поэтому так стремилась в «Архангельское» гуляющая публика. После того как Толя ушел из ресторана и начал писать музыку для кино, многие из моих друзей, да и я тоже, стали ездить в этот ресторан крайне редко.

Но все же «Архангельское» был не простым рестораном. В нем можно было увидеть срез тогдашней московской жизни.

До утра шел в ресторане «разгуляй». Здесь были все: чиновники, уставшие от государственных дел, тихие бойцы КГБ, киношники, актеры, писатели и, конечно, цвет и гордость подмосковных гулянок – деловые. Была еще одна постоянная категория – дети, дочери и сыновья тех, кто ежедневно учил нас, как надо жить. Ближе к утру стягивались к ресторану силы краснознаменной милиции. С пьяных владельцев «Волг» и «Жигулей» снималась мзда. Не трогали только иномарки, в основном «мерседесы» с серией «ММЗ» и номерами из нулей: это разъезжались после очередного расслабления дети Мазурова, сын Щелокова, зять Бодюла, родственники Громыко и даже отпрыск иностранного вождя Цеденбала. Кроме специальных номеров на машинах, у каждого из них был специальный талон «Без права проверки»: талоны эти выдавали только начальник ГАИ столицы генерал Ноздряков или хозяин ГАИ всей страны Лукьянов. Носились по городу «мерседесы», нарушали все, что можно нарушить, гаишники же только кидали руку к козырьку.

Заключались громадные сделки. Гуляла по Москве валюта. Та самая, которую отбирали у артистов за выступления за рубежом, у кинорежиссеров за постановку совместных фильмов, у небольшого числа писателей, чьи романы пользовались спросом на книжном рынке Запада. На эти деньги ездили на африканские сафари сыновья Гришина, Мазурова и других…

То, что мы сегодня неуклюже называем теневой экономикой, постепенно подминало под себя партийный и карательный аппараты. Наверняка мало кто знает, что родной брат нашего бровастого вождя, члена Союза писателей СССР, был тесно связан с грузинской торговой мафией. И когда дело зашло слишком далеко, чекисты – под командованием лично Цвигуна – повязали деловых грузин, предупредив, что одно слово о сановном брательнике может стать последним в их жизни. Деловые отправились валить лес, а брат уехал поработать в Болгарию.

Но все же еще была сила, которая не давала окончательно развернуться и оборзеть новоявленной мафии. Как ни странно, это был КГБ. Андропов в то время делал все, что мог, чтобы остановить надвигающийся вал преступности.

По сей день я твердо уверен, что самые громкие кражи тех лет замышлялись именно в этом загородном кабаке.

Обстановка в нем была своеобразная, своего рода «питательный бульон», в котором плавали уголовно-деловые пираньи.

…В Нюрнберге было жарко, и я с другом, хорошо знавшим город «боевой славы тысячелетнего рейха», пошли обедать в открытый ресторан, расположившийся во дворе старой крепости. Не успели мы выпить по глотку пива, как мой товарищ сказал:

– В углу сидит мужик, он просто сверлит тебя глазами.

Я оглянулся и встретился взглядом с затемненными стеклами очков: казалось, что большое насекомое смотрит на меня, тяжело и враждебно.

Я узнал этого человека, хотя он изменился. Очки у него другие и волосы седые и основательно поредевшие, однако специально отращены чуть длиннее, олицетворяя принадлежность к художественной богеме. Но тонкие лягушачьи губы, тяжелый, чуть приплюснутый нос остались прежними.

И перстень на левой руке тот же – дорогой с многокаратным сапфиром, обрамленным крупными бриллиантами.

Он рассчитался и пошел мимо нашего стола к выходу. На секунду остановился и снова посмотрел на меня сквозь темные стекла. Потом отвернулся и ушел.

– Кто это? – спросил мой друг.

– Да так, никто.

Этот «никто» приезжал в ресторан на «вольво» с водителем, что по тем временам было очень круто. Он часто появлялся в компании Бориса Буряце по кличка «Боря Цыган». Боря числился артистом Большого театра, куда его пристроила интимная подруга – Галина Брежнева, дочь «хозяина земли русской». Боря Цыган был знаменит тем, что не мог спокойно видеть хорошие камни у другого человека.

Он приезжал в ресторан в эпатажных одеяниях, на груди его для всеобщего обозрения висел здоровенный крест, усыпанный бриллиантами.

Насколько мне известно, странную пару в этом кабаке очень интересовал один человек, по фамилии Бабек. Это был таинственный персонаж из светской тусовки тех лет. Говорили, что он сын иранского генерала, казненного шахом за симпатии к нашей стране.

У Бабека было две дачи: одна в районе Николиной Горы, вторая – в Пахре. Люди, имевшие с ним дело рассказывали, что обе дачи были заставлены антиквариатом.

Он скупал только мейсенский фарфор, картины и ювелирные изделия, которые наши военные вывезли как трофеи из побежденной Германии.

У вдов и детей маршалов он скупал немецкую мебель и такие сувениры, как старинное оружие.

У одного из маршалов он за огромные деньги приобрел саблю фельдмаршала Кейтеля. Ту самую, которой немецкий фельдмаршал последний раз отсалютовал, прощаясь с войсками перед подписанием капитуляции.

Вещи эти Бабек покупал по целевому заданию антикваров из ФРГ и путями неведомыми сам же и переправлял им.

Впрочем, с таможней у Бабека были прекрасные отношения, так как он, по моим сведениям, оказывал неоценимые услуги нашему правительству – тайно торговал оружием.

Мой товарищ – человек, с которым мы вместе провели молодость, дивный парень, отчаянный авантюрист, в хорошем понимании этого слова, – рассказал мне, что Бабек интересовался и камушками.

Я хорошо помню, как Бабек появлялся в ресторане. Его всегда сопровождал мини-гарем из красивых здоровенных девах. Впрочем, на фоне сына иранского диссидента любая девушка показалась бы великаншей.

Человек в черных очках и Боря Цыган интересовались Бабеком, потому что у него был канал вывоза и покупатели за границей.

Кстати, человека, встреченного мною через много лет в Нюрнберге, я знал как Андрея Александровича, но другие звали его Борисом Ильичом, я это сам слышал.

Знающие люди называли две его клички: «Умный» и «Сократ».

Друзья-сыщики прокрутили их через ГИЦ, но операция ничего не дала. Номер «вольво», «пробитый» через ГАИ, помог мне узнать только имя хозяйки машины – Лидии Васильевны Злобиной, 1902 года рождения.

Мой повышенный интерес не остался незамеченным. Дважды на меня с друзьями наезжали у выхода из ресторана молодые люди в кожаных куртках и вельветовых джинсах. Такая тогда была мода у столичных бомбардиров. Скажу без ложной скромности: встречи эти не доставили молодым людям особой радости. Это еще больше подвигло меня на проведение оперативно-разыскных действий.