Юрий Колесников - Среди богов. Неизвестные страницы советской разведки Страница 82

Во всём царила секретность. Люди были охвачены страхом и отчаянием. А из станционных громкоговорителей доносилась песня: «Я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек…»

Жалость и сострадание к несчастным каждый охранник должен был скрывать и от начальства, и от самих обитателей вагона.

Прибывшие из Одессы «кураторы» расправлялись жёстко.

Кто-то из них наверняка нажил себе капитал, возможно, продвинулся по службе. Но и сам он недолго представлял собой ценность в глазах тех, перед кем выслуживался.

Между тем никто из доставленных на станцию для переселения людей не только не предпринял ни малейшей попытки к сопротивлению, но и в мыслях не допускал подобного. Несчастные послушно подчинялись указаниям, вели себя так робко, что ни одна душа не осмелилась даже поинтересоваться: за что на них свалилась такая напасть?! К тому же часть из них не знали русского языка.

Ещё год назад многие с надеждой встречали Красную Армию. Некоторые вообще считали её своей освободительницей. Но не прошло и двух месяцев, как начались аресты. Первая волна потрясла людей, вселила в них неуверенность, ужас. Теперь хлынула вторая.

Задавать вопросы было некому. Такой порядок шёл с самого верха, от наркомвнутдел Лаврентия Павловича Берии. По его указанию были проведены все «мероприятия»: и аресты, и высылка «неблагонадёжных» в отдалённые края. Это делалось «на случай войны».

Двери квартир выселенных людей запирались и опечатывались, ключи помещались в конверты, которые также опечатывались.

В итоге выяснилось, что мобилизованный транспорт предназначался для вывоза отдельных лиц и целых семей на вокзал Траян-вал, что в получасе езды от города. Транспорт сопровождал политработник Красной Армии или представитель горисполкома: кто на армейском грузовике, а кто на обычной телеге.

«Мероприятие» вступило в фазу исполнения повсеместно в один и тот же день и час. Высылке подверглись бывшие члены румынских партий, люди, заподозренные в троцкизме, бывшие руководители и активисты местных политических партий, помещики и владельцы небольших заводов, фабрик, ресторанов, бухгалтеры некоторых фирм, несколько проституток, наиболее известные адвокаты, кельнеры ресторанов, являвшиеся при румынах информаторами тайной полиции – сигуранцы.

Подверглись выселению также семьи ранее арестованных, бывшие купцы и торговцы, которых считали неблагонадёжными. Таких набралось приличное число. Для их эвакуации потребовался целый грузовой железнодорожный состав с соответствующей военной охраной.

Очередное «мероприятие» отличалось масштабностью. Ни одна душа не осталась вне поля зрения властей. Все учитывались органами НКВД и НКГБ.

А грузовики и повозки продолжали доставлять всё новые и новые партии людей. Наряду со страшным присутствовало и курьёзное. В длинной очереди на регистрацию оказался бывший владелец портняжной мастерской Браверман. В городишке его знал чуть ли не каждый житель. В былые времена он обшивал местную знать. Славился не только мастерством, но и острым языком. Если в те времена с ним не прочь были перекинуться словом, посмеяться над остроумным анекдотом, то в последнее время его избегали: болтливость стала опасной. Никто не хотел рисковать свободой и тем паче жизнью.

Кто-то из присутствовавших, увидев портного, сказал: – Есть люди, которые страдают недержанием мочи… Бывает такое заболевание. Портной же страдал недержанием речи. Ему казалось, что он умнее всех. Вот и влип из-за болтливости. Но с ним страдает семья! Украинцы в таких случаях говорят: “Так умнэ, што аж дурнэ!”»

Этим людям ещё многое предстояло пережить в дороге или по прибытии на конечный пункт. Впереди был могонедельный путь в товарных вагонах, в невероятной скученности, невыносимой духоте, нестерпимой жажде, зловонье. Зачастую рядом с отдавшими душу близкими…

Глава 3

Среди мобилизованного автомобильного транспорта оказался и грузовичок горсовета с Котельниковым. Его оставили дежурить при городском отделе НКВД. Наравне с двумя другими водителями легковушек, принадлежавших воинской части.

Утром в окно выглянул начальник отдела Студенков и окликнул Юрия. Он тотчас же вошёл – впервые официально – через главный вход бывшего отеля «Париж». Студенков держал в руке небольшой пакет, завёрнутый в газету. Кивнул Юрию, чтобы следовал за ним. Едва они перешагнули порог кабинета, Михаил Игнатьевич закрыл за собой дверь и сказал:

– Съездишь на склад… понимаешь куда?

– Конечно.

– Дежурный в курсе. Заберёшь казачка Селихова и отвезёшь его на пассажирский вокзал. Там пусть берёт билет и уезжает. Понял? Лучше в Кишинёв. Город всё же побольше.

Обрадованный, но открыто не проявлявший признательности, Юрий кивал: «Понял, Михаил Игнатьевич!»

– Передашь ему этот свёрток. Здесь его документы и оба креста. Понял меня?

Студенков сунул руку в карман, извлёк тридцатку и несколько пятёрок, на скорую руку пересчитал, спросил:

– У тебя найдутся какие-нибудь деньжата?

Юрий почувствовал себя неловко, извлёк зелёную трёшку.

Студенков сморщил лоб, что-то соображая. Сказал:

– Подожди меня в коридоре.

Ушёл куда-то и, быстро вернувшись, снова позвал Юрия в кабинет. Прикрыв дверь, передал десятка полтора десятирублёвых купюр:

– Держи! Здесь две сотни – тебе. Расписку дашь мне потом… Это твои! Понял? А те отдашь казачку! Ни слова больше. Не потеряй его документы! Давай, Юрка. С вокзала сразу сюда. Потом доложишь. Давай!

Всё было выполнено точно, как велел Михаил Игнатьевич. Но прибыв вместе с Селиховым на вокзал, Юра взял старику билет из своих денег не в Кишинёв, а в Аккерман. Так хотел Селихов. Простились, как родные! Савва Варфоломеевич не мог сдержать хлынувшие слёзы, было его безумно жаль и больно за него, как за очень близкого человека. Они долго держались за руки, не решаясь их отпустить. Донёсся гудок паровоза, извещавший о прибытии поезда. И тут, как-то незаметно для Юрия, Савва Варфоломеевич нагнулся и поцеловал ему руку. От неожиданности Юрий отдёрнул её. Обнял старика.

– Вы мой ангел! – захлёбываясь, сквозь слёзы промолвил Савва Варфоломеевич. – Милейший мой добрый человек. Да благословит Господь вас и мамашу вашу!

Мимо перрона замелькали вагоны поезда. Они снова крепко обнялись, в глазах у обоих стояли слёзы.

Провожавший видел, как бывший поручик с трудом поднимается в вагон. Он стоял и смотрел вслед уходившему поезду, пока последний вагон не скрылся из глаз.

Едва Юрий на своём пикапе отъехал от станции, как неожиданно увидел внизу, на привокзальной погрузочной длинный эшелон, вдоль которого прохаживались вооружённые патрульные внутренних войск, некоторые с овчарками. Люди с сумками вкарабкивались в вагоны. Юрий догадался, что там находятся поднятые ночью люди. Из товарных вагонов выглядывали испуганные лица знакомых болградцев. И вдруг он обомлел! В вагоне он увидел рослую импозантную фигуру батюшки Богача в кремовой рясе. Профессора лицея, которому многим был обязан… Позади виднелись члены его семьи.

Мысли проносились одна ужаснее другой…

– Что же это творится на белом свете?! – произнёс он тихо, почти про себя. – Неужели Смилянному даны такие права? Не шпионы же все эти несчастные!

Рядом с батюшкой появился господин Петкер, у которого в своё время Юрий проработал ровно неделю. Мануфактурщик, давший глубокой ночью накануне вступления в Болград Красной Армии огромный отрез красного шёлка для флага. Юрий повернул машину к вагону. Это был обычный товарный вагон, без скамеек. На полу были свалены узлы, чемоданы, корзины…

Мелькнул сын Богача, позади него застыла бледная, испуганная дочь-гимназистка. Старшего сына видно не было. (Много позже выяснилось, что он был призван в Красную Армию.)

Юрий на бешенной скорости помчался в город. Остановился у хлебной лавки. Перед входом стояла небольшая очередь молчаливых людей.

Не спрашивая разрешения, водитель машины – в городе знали, что она принадлежит горсовету, – попросил у продавца мешок и на все имевшиеся деньги купил хлеб и два кружка колбасы. В своё оправдание из-за несоблюдения очереди объяснил, что это для поднятых ночью людей, которые сейчас находятся на вокзале. Сложил продукты в мешок и побежал к машине. Быстро развернулся и помчался на вокзал. Нашёл нужный вагон и передал батюшке Богачу и господину Петкеру почти полный мешок.

– Поделите меж собой всё, что в мешке. Держитесь! Будем надеяться, всё обойдется, – произнёс Юрий скороговоркой. Он поклонился, поцеловал руку священнику Богачу, попрощался с бывшим хозяином Петкером, помахал рукой растроганным несчастным людям, оставшимся стоять с мешком у двери вагона. Понимал, что надо торопиться. Уже сидя за рулём, в очередной раз помахал плачущим землякам и умчался.

Глава 4

Увиденное на вокзале долго стояло у него перед глазами. Юрий не переставал корить себя за несообразительность: надо было занять денег, чтобы купить несчастным побольше хлеба и колбасы.