Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №10 за 2005 год Страница 9

«Культурные силовые линии», по выражению наркома просвещения, шли из Германии через Новгород и Псков. С другой стороны, Пермской православной епархией в XVII—XVIII веках управляли украинские архиереи, привыкшие к скульптурному убранству костелов. Сюда же ссылали поляков и шведов. Да и вообще не следует преувеличивать фактор географической удаленности Перми от Петербурга и Москвы.

Кроме того, не вдаваясь в богословские тонкости, необходимо указать еще на одно важное обстоятельство. Среди сюжетов пермской скульптуры, собранной к сегодняшнему дню в галерее, превалируют те, что связаны со Страстями Христовыми. Таково, например, «Распятие с предстоящими» и известный «Полунощный Спас», то есть изображение Спасителя в темнице после бичевания – перед казнью.

Именно «Распятие и Страсти Господа нашего Иисуса Христа» рекомендовались к изображению в деревянной храмовой скульптуре князьями церкви на Большом московском Соборе 1666—1667 годов, отмеченном уже веяниями никоновской «реформации». Они же фигурируют в Синодальных указах 1722 года, принятых петровскими сподвижниками под влиянием «протестанствующего» проповедника, поклонника Декарта – Феофана Прокоповича. Прочие образы российским «лютерам» той эпохи казались соблазнительными и чреватыми «сотворением кумиров». Выходит, пермские мастера, принявшиеся за свое богоугодное дело как раз в конце XVII столетия, оказались весьма осведомленными и передовыми.

Конечно, «пермские боги» связаны с древней языческой традицией. Память предков сквозит в их скуластых лицах, да и не могли они выглядеть иначе, ведь художники видели перед собой только подобных им. Но не стоит переоценивать дохристианское влияние. Прошу прощения за трюизм: классическая ныне народная скульптура предуральской России – убедительный пример взаимопроникновения западноевропейской и отечественной культур. И этот факт дает пермякам особый повод гордиться собственным искусством.

Самый верный способ всколыхнуть в душе эту гордость – побродить по галерее. И не только по залу третьего этажа, где более сотни знаменитых скульптур собраны на фоне резного деревянного иконостаса из Пыскорско-Ласьвинского монастыря. Кстати, именно из этого монастыря, пришедшего в упадок и разобранного еще в XVIII веке, привезли позднее кирпич и железо для Спасо-Преображенского собора, где ныне, эффектно возвышаясь над городом, располагается Художественный музей. «Главный» пермевед ХХ века, автор книги «Пермь как текст» Владимир Абашев писал об этом так: «Галерея – это место, где собирается и копится духовная энергия города. Недаром абрис колокольни собора стал эмблемой не менее привычной, чем геральдический медведь» (на гербе города изображен медведь с Евангелием на спине).

Впрочем, обитание в красивом, заметном, но не предназначенном для выставочных нужд здании оборачивается и гигантским неудобством: сегодня для посетителей доступны лишь пять процентов того, что хранит галерея. А ей, помимо собственных экспозиций, нужно еще взаимодействовать и с отечественными, и с зарубежными музеями.

Когда я приехал в Пермь, местный музей экспонировал произведения русского авангарда из одной частной немецкой коллекции, а также реализовывал совместный с Третьяковской галереей проект, посвященный салонным живописцам XIX века – братьям Сведомским (они владели землями в Пермской губернии). Сотрудники уверили меня, что так бывает почти всегда, – отсюда и дополнительный катастрофический дефицит места в галерее, но что делать?

В итоге египетские скульптуры и греческие амфоры практически навсегда заточены в запасниках, декоративно-прикладное искусство десятилетиями «временно не выставляется», с русской коллекцией прошлого столетия идет невидимая миру интеллектуальная работа кураторов.

Неудивительно поэтому, что самым интересным для меня стало как раз то, чего лишены обычные зрители, – посещение хранилищ. Длинного лабиринта коридоров и комнат, где во множестве складированы резные Христы, ангелы и святые (фантасмагорическое зрелище!), где в темноте и тесноте «толкают» друг друга потускневшими рамами Родченко и Дейнека.

Как видим, мечта Николая Серебренникова о том, чтобы прогулка по музейным залам Пермской галереи стала полноценным путешествием во времени и пространстве, сквозь культурные пласты и традиции, от дней вавилонских до наших и обратно со всеми остановками – пока не воплотилась в жизнь. Пока – не выстроено новое помещение, обещанное городскими властями (есть надежда, что в данном конкретном случае обещание будет исполнено, поскольку на мэрию, с другой стороны, давит Русская Православная церковь, требующая вернуть ей собор).

Но и в усеченном виде общедоступные богатства галереи производят сильное впечатление. В секции западноевропейского искусства (второй этаж, прямо под деревянной скульптурой) обращают на себя внимание гигантские холсты Рубенса и Якоба Йорданса. Есть чудесная работа одного из лучших европейских анималистов Мельхиора де Хондекутера «Птичий двор» с индюками в натуральную величину на фоне элегического паркового пейзажа. В итальянском зале невозможно пройти мимо небольшой, но замечательной по лаконизму «Мадонны с младенцем» Антонио да Витербо (XV век – одна из старейших работ пермской коллекции) и другой «Мадонны», кисти Франчабиджо, выполненной в духе Рафаэля.

Признанные хиты русского раздела (первый этаж) – с шумным успехом погостившие в Третьяковке – «Пленники красоты» и «Римские бани» (1858 год) итальянского художника и пермского уроженца Федора Бронникова. Обнаженная дама, помещенная в центр полотна спиной к зрителю, – настоящая Каллипига (то есть «прекраснозадая»), как сказали бы древние эллины. А если вас вдруг бросит в краску от этого «срама» – можно сразу же метнуться мимо достойнейших Крамского, Ге, Шишкина, Саврасова и Репина прямо в зал иконописи, где посреди великолепных произведений строгановской школы имеются два и вправду редчайших – северного письма. «Деисус» конца XVI века, обрамленный, будто поднос, наивным, но чистым и ясным орнаментом, и «Пророк Илия» (первая треть того же столетия), словно бы исполненный современным художником-примитивистом, – работы не совсем канонические, но подлинно эмоциональные.

А дальше – на свежий воздух, на самую середину площади перед галереей, откуда виден бронзовый мемориальный портрет Серебренникова. А если запрокинуть голову как можно выше, к шпилю соборной колокольни, можно еще раз восторженно удивиться: как странно все же, что здесь, за тысячи километров от Парижа или Бремена, за сотни – от Санкт-Петербурга, есть этот удивительный музей. Возник он вне всякой логики, благодаря энтузиазму одиночек, оказавшихся в нужное время в нужном месте.

На протяжении тридцати лет Пермской художественной галереей бессменно заведует Надежда Владимировна Беляева:

– Так или иначе, мы стараемся продолжать традиции отцов-основателей, Сыропятова и Серебренникова. А они формулировали задачу так: «Показать искусство Перми на фоне искусства страны». Кстати, как ни парадоксально, именно с классическим пермским искусством в ХХ веке становилось все сложнее. Теперь уже не найдешь «высоких» раритетов, подобных нашим деревянным скульптурам. Последняя старинная, по-настоящему ценная икона поступила к нам в середине восьмидесятых. Правда, недавно мы получили от судебных приставов четырнадцать сакральных изображений, но они, как вы догадываетесь, были изъяты на таможне. Да и денег в последнее время хватало только на то, чтобы «сторговаться» с современными художниками из нашего города (они, что греха таить, запрашивают значительно меньше столичных). Но сейчас появились некоторые возможности для постепенного возвращения в контекст всего XX века. Речь пока не идет о «звездном» состоянии 1970– 1980-х, когда галерея была всесоюзным лидером по комплектованию коллекции советского искусства, работала с Москвой и Ленинградом, с Прибалтикой, Грузией, Украиной, Башкирией… Но мы, похоже, возрождаемся, а не выживаем.

– По-видимому, главная ваша стратегическая перспектива противоположна той, что ставят перед собой большинство региональных галерей. От «краевого» материала вы уходите к общенациональному?

– Пожалуй, это так. Конечно, уникальные собрания вроде «пермских богов» и икон, выполненных по заказу семьи Строгановых, составляют наш «золотой фонд». Более того, именно они создали музею высокую репутацию и до сих пор придают нам вес на любых переговорах и торгах. Однако мне хотелось бы, чтобы такой же нашей «визитной карточкой» стали, например, первоклассные собрания XX и даже XXI веков. В следующем году мы собираемся «обнародовать» все, чем владеем в области соцреалистического искусства, благо сейчас оно снова входит в моду и в России, и особенно в Европе. На соответствующую выставку в Бельгии этой осенью мы отправим восемь работ, в том числе эскиз панно Александра Дейнеки «Знатные люди Советской страны». Вообще, как ни странно, именно отечественное искусство XX века новому поколению известно менее любого другого – так стремительно его в свое время отшвырнули на «свалку». А оно далеко не лишено смысла и ценности, иное дело, что мы плохо пока понимаем, как его оценивать, как к нему относиться и как выставлять. Но я чувствую некий социальный заказ нового общества на такие произведения, и он должен быть реализован.