Юрий Поляков - Государственная недостаточность. Сборник интервью

Юрий Поляков

Государственная недостаточность

© Поляков Ю.М., 2014

© ООО «Издательство АСТ»

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

©Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес (www.litres.ru)

Как я был информационным поводом

В моем архиве хранятся газеты и журналы с сотнями интервью, которые я давал разным изданиям в течение без малого тридцати лет. Журналисты взялись за меня, едва я дал им веский информационный повод, опубликовав в журнале «Юность» повести «ЧП районного масштаба» и «Сто дней до приказа», прежде запрещенные цензурой. С тех пор люди с диктофонами навещают меня чаще, нежели друзья с бутылками хорошего вина или лучшей водки. В интервью и беседах речь идет о моих писательских, театральных, киношных, семейно-бытовых делах, но неизбежно разговор ширится, касаясь состояния отечественной культуры, бед нашего общества и даже поведения властей предержащих. Писатель в России традиционно вовлечен в политику, и если заявляет, будто она его не интересует, это примерно то же, как если бы он признался, что его не волнует половая жизнь человечества. Ну и что хорошего? Лично я книги такого писателя читать не стану. Политика – это зримые нам, пигмеям, трепеты и колебания Левиафана Истории. Как можно этим не интересоваться?

В начале 2004 года, готовясь к 50-летию, я собрал в книгу несколько десятков интервью, показавшихся мне наиболее внятными, острыми и концептуальными, а также минимально дублирующими друг друга. Впрочем, повторы в интервью неизбежны и порой весьма содержательны. Во-первых, новая мысль появляется в твоей голове, конечно, чаще, чем новая женщина в твоей жизни, но не настолько регулярно, чтобы насытить каждое интервью россыпью оригинальных идей. Во-вторых, если читать внимательно, можно заметить, как то или иное утверждение, повторяясь, меняется, обретает иные оттенки, смыслы, а потом вдруг вообще может превратиться в свою противоположность. Особенно опасно, по моим наблюдениям, постоянно возвращаться к вымышленным эпизодам своей творческой биографии (литераторы любят пофантазировать!). На втором-третьем повторе читатель уже догадывается: а писатель-то соврамши! Нехорошо…

Когда я выстроил интервью в хронологическом порядке, то понял: получился своего рода невольный дневник, искренний, местами изощренно откровенный, местами простодушно лукавый, наполненный множеством подробностей и деталей, через которые и можно понять Промысл, а также внутреннюю эволюцию автора, которая выражается не только в словах, но и в том, какие издания публиковали твои рассуждения. А поскольку два идейных стана российской журналистики относятся друг к другу со свирепостью разведенных супругов, обреченных жить в кошмаре коммунального соседства, можно сделать очень любопытные и далеко идущие выводы об извивах писательской судьбы!

Книга под названием «Апофегей российского масштаба. Интервью 1986–2004 гг.» была опубликована летом 2004 года, мгновенно разошлась и стала с тех пор библиографической редкостью. На встречах читатели нередко спрашивали: «Когда выйдет сборник новых интервью? Да и прежний переиздать не мешало бы…» Я, конечно, обещал, но, когда пишешь роман в полторы тысячи страниц, переключиться на составление какого-то компендиума былых дум то же самое, как оторваться от созидания новой космогонии для прибивания к стене семейно необходимой полочки. Но вот «Гипсовый трубач», к удивлению читателей, закончен, не за горами мое 60-летие, которое надвигается с той веселой неизбежностью, с которой когда-то приближались летние каникулы. И я решил выполнить давнее обещание – подготовить к печати мои интервью за минувшие десять лет, учтя при этом ошибки предыдущего издания.

Интервью, как я уже дал понять, – коварный жанр. Даже самый осторожный и уклончивый говорун в беседе с умным журналистом невольно пробалтывается и выдает то, что старательно прячет в своем творчестве или публичной деятельности. Иллюзия сиюминутности и необязательности заставляет человека в интервью быть гораздо искреннее, нежели он обычно себе позволяет. Кстати, именно поэтому редкий политик или труженик культуры отваживается, собрав свои газетно-журнальные откровения в книжку, выставить их на суд современников. Для иных общественных деятелей, особенно либерального клана, это равносильно политическому самоубийству, ибо гибкость, доведенная до беспозвоночности, мало у кого вызывает уважение. Да и мастерам искусств, припадавшим на протяжении жизни к грудям совершенно разных идейно-эстетических кормилиц, это опасно. Подобный невольный дневник может повредить репутации, лелеемой нынешними литераторами не хуже кредитной истории.

Но я не боюсь предстать перед читателем в развитии. Мои ошибки, заблуждения, метания, обольщения, разочарования (а их в собранных интервью достаточно) происходят не от желания приспособиться, прильнуть, встроиться, а от стремления разобраться в том, «куда влечет нас рок событий?». В сущности, тот путь, который за минувшие тридцать лет проделал молодой «прогрессивный» прозаик, пытавшийся лечить советскую власть с помощью агрессивной правды, прошла и вся думающая часть нашего общества. Мы поняли: если на наручниках выгравировано слово «свобода», они от этого не перестают быть наручниками. Мы все изменились. Правда, одни это сделали, ища истину, другие, выискивая выгоду. С годами у меня, кстати, сложилось мнение, что иногда заблуждения самый короткий путь к истине.

Готовя интервью к печати, я позволил себе лишь исправить ошибки и опечатки, сократить явные повторы, а также отредактировать очевидное мое косноязычие. Как писал В. Ходасевич: «Бог знает, что еще бормочешь, ища очки или часы…» К сожалению, должен отметить: материалы последних лет потребовали большей редактуры, нежели те, что вошли в «Апофегей российского масштаба». Увы, новое поколение журналистов считает, что интервью – это всего лишь расшифрованная, снятая с магнитофона речь – не более. Неверно! Устная речь, если только человек не говорит заготовками и трюизмами, а мыслит вслух, – всегда рыхлая, путаная, синтаксически неряшливая – и тащить всю эту вербальную нескладуху в печатный орган недопустимо. Но тащат! Современный молодой журналист – эпикуреец, он лучше сбегает на лишний пресс-коктейль, нежели посидит, упорядочивая и оттачивая записанный разговор. Впрочем, иногда журналист не виноват. Сам, будучи главным редактором, знаю, как начальство умеет гаркнуть: «В номер! И никаких «но»!»

Тут не могу не вспомнить одну историю, приключившуюся со мной в 70-е годы, когда я работал корреспондентом писательской многотиражки «Московский литератор». Мне поручили взять интервью у тогдашнего председателя столичного объединения поэтов Владимира Цыбина – человека могучего и сурового, перед которым наш главный редактор лебезил, как проштрафившийся автолюбитель перед гаишником. Мы побеседовали, а когда я вернулся домой и включил диктофон, выяснилось, что механизм «зажевал» ленту и от всего двухчасового интервью остались слова: «Современная поэзия это…» Ледяная молния ужаса перед неотвратимостью наказания пронзила мой организм. Оставался единственный выход – вспомнить все, что Цыбин говорил мне под запись. Память моя, тогда еще свежая, как простыня в хорошем отеле, не подвела. Я восстановил нашу беседу и, трепеща сердцем, понес на визу. Он, хмурясь, долго читал, несколько раз доставал авторучку, чтобы поправить текст, но, поколебавшись, снова убирал в боковой карман. Закончив и расписавшись на страничках, Владимир Дмитриевич внимательно посмотрел на меня и спросил: «Где вы так хорошо научились брать интервью? Обычно все тонет в ненужных мелочах и оговорках, одна путаница выходит, а вы взяли только самое главное! Молодец!» Я не стал объяснять, что, как говорится, не было бы счастья – несчастье помогло. Просто ненужное, мелкое, неяркое я забыл, а главное запомнил…

В идеале интервью должно быть именно таким. И мое редакторское вмешательство при подготовке этой книги как раз и свелось к ликвидации моей же словесной невнятицы, механически перенесенной журналистами на газетную полосу. Обычно я это делаю перед тем, как завизировать текст, но многие интервью у меня брали в командировках на бегу, даже на лету – и они выходили в свет без моего пригляда. Пришлось поменять, сознаюсь, иные названия, ведь когда в пятый раз натыкаешься на заголовок типа «Как слово наше отзовется…», рука невольно тянется туда, где военным положено носить табельное оружие. Остальное: противоречивые оценки, менявшиеся симпатии, политические обольщения, неудачные прогнозы, грандиозные творческие замыслы, оказавшиеся пшиком, – все это сохранено в неприкосновенности. Кроме того, после колебаний я решил включить в книгу небольшой раздел «Кое-что о непорядочной журналистике». Увы, бывает и такая, если корреспондент идет к тебе не только с диктофоном, но и с глумливым предубеждением. На этот счет у меня имеется печальный опыт, и я решил им поделиться. Уверен, выпускники журфаков, получая диплом, обязаны давать клятву «Не искази!». Впрочем, врачи дают клятву Гиппократа. И что?