Владимир Бурлачков - Той осенью на Пресне

Владимир Бурлачков. Той осенью на Пресне

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Из роддома их разносили по домам. Ему достался ледяной январский вечер с копнами желтого света под низкими фонарями, расставленными вдоль улиц, скрипом снега и цоканьем трамвая на несговорчивых стыках серебристых рельс. И расставаясь с собственным безвременьем, не зная человеческих лиц, чувствовал ясновидением первого взгляда своих самых родных на земле и слышал гул расширяющегося перед ним пространства. Ничто так не раскрывает мир, как сны, раскаленные жаром детских болезней, напичканные кошмарами и приправленные горечью лекарств. И тогда, в обморочной черной жути увидел и на всю жизнь запомнил, как уносит его куда-то прочь от всего, что существует на свете, и как стремительно уменьшается внизу голубой шарик в белесых венках и светлых пятнах, и ужас охватывает, обволакивает, становится единственно сущим. Но было и такое: повозка у края булыжной мостовой, низкая подворотня кирпичного дома, и парень в полушубке и большой шапке. Развязывает веревку и поглядывает лукавым взглядом на щеголеватого молодого господина у подъезда. Тот поднимает глаза, и мгновение они смотрят друг на друга, будто пытаются узнать. Через много лет, шагал по скверу в насыщенном и тягучем золотом цвете березовой листвы над первым октябрьским снегом, вспомнил о том сне и вдруг с оторопью понял, что вот так, давным-давно, волею случая могли столкнуться здесь в Москве, в пресненском переулке два его будущих деда. Во второй половине ироничных восьмидесятых, в тот свой золотой век, когда годы еще не складываются из фраз: «Как быстро снег сошел!» и «Как незаметно лето пролетело» Олег стоял у метро «Баррикадная», ждал девушку из соседнего отдела, с которой встречался несколько месяцев, по наивности пытаясь делать из этого тайну для сослуживцев, и думал: «А ведь хочется чего-то этакого! Неизвестно чего такого!» – Юноша! Очнитесь! – позвала его Ирина. Она была в белом пиджаке, расстегнутом на все пуговицы, и узких, коротковатых брюках. В сдвинутых на лоб, зеркальных очках метались отражения то ли машин, то ли дома напротив. На плече висел на тесемке большой пестрый зонтик. – Пошли быстрее! – скомандовала Ирина. – Вика, наверное, осатанела нас дожидаться. А почему ты не позвонил? – Ну, вчерась вы, кажется, были в меланхолии. – Чего-то голова побаливала. А у вас в отделе столько шума сегодня было! Даже к нам за каким-то отчетом прибегали. – Не знаю, меня с утра в Госпатент услали, – ответил Олег. – Слушай, почему я тебя развлекаю и везде таскаю, а ты даже не можешь билеты в театр купить? – Хрен их достанешь. – Захотел бы достал. Только жмотничать не надо. – Буду развлекать, как могу! И театром, если возможность представится. А пока, уж извините – подручными средствами… Был час пик, и со стороны Садового кольца шла густая толпа. Олегу приходилось чуть отставать, а Ирина оглядывалась и говорила: – В общем, Вика нашла этого индуса, который у нас на факультете учился, позвонила ему, и теперь он дает ей сеансы от мигрени. – Это как? – не понял Олег. – Она – здесь, а он – там, у себя в Индии. Назначает ей время, она лежит на диване и ждет. Так и лечится. Один раз во время такого сеанса в квартире пробки выбило, и свет погас. Представляешь? – С ужасом и трудом. Вика стояла у небольшого двухэтажного домика в одном из переулков за Садовым кольцом. Удивленно посмотрела на Ирину и сказала: – Ты даже не одна. – А это что за красота? – Ирина кивнула на домик. – Какой-то комсомольский центр, – ответила Вика. – Но у меня билет только на тебя. – Давай его мне, – велела Ирина. – Я сама разберусь. Перед вахтером она почтительно остановилась, заулыбалась и доверчиво спросила: – У вас сегодня барды выступают? Правда? Вахтер, наверное, не любил бардов. Поморщился и отвернулся. Ирина шепнула Олегу: – Вике только бы из чего-нибудь проблему устроить. Завидно ей, что ли… Олег оглядел узенькое, переполненное людьми фойе и тихо сказал: – У! Сколько дам! Называется: «Ударим, туалетами по кавалерам»! – Нам, кажется, на второй этаж. – Вика показала в сторону. Поднялись вслед за ней по лестнице, заглянули в приоткрытую дверь. Спиной к ним перед столом стояла полная женщина и громко говорила: – Илья Антонович всегда был сторонником того, что нуждается в поддержке. В том впечатлении, которое я получила от общения с ним, была огромная потенция. – Это – не барды, – прошептала Ирина. – Здесь партком, наверное, – предположила Вика. – Пошли отсюда. Они спустились в (фойе. У телефонного аппарата стоял бородатый мужчина в вишневой рубашке навыпуск и докладывал: – Алло! Я уже тут. Полно народа и этих самых… В длинном зале были свободны только несколько мест у стены. Пролезали по узкому проходу между рядами, заставляя сидящих вставать, а на эстраде закончила выступать девчонка в светлой блузке. Держала в руке гитару и раскланивалась. Один из тех, кто встал с места, пропуская их, кивал на сцену и нарочито громко говорил соседу: – Ну, так прям трогательно! Со слезами в голосе. Чтобы все моментально разрыдались. Объявили очередного выступающего, и зал зааплодировал громко и дружно. Вика наклонилась, поманила Ирину и зашептала: – Это тот самый Артамонов. Я о нем тебе говорила. Будет читать свое – о Высоцком. Он всегда это читает. Ирина не удержалась и съязвила, понизив голос: – Раз ее знакомый, то от талантов пробы негде ставить. – «Страна похоронила совесть в тот жуткий из июльских дней…» Ему долго аплодировали. Он выходил «на бис» и пел под гитару хрипловатым голосом про берега в тумане. За ним выступали любители турпоходов и пели про то же самое. Ведущий объявил, что выступления закончены. Из зала закричали: – Давайте обсудим! Обсудить надо! На сцене под неодобрительные крики и хохот появилась бойкая девица с растрепанными волосами и заявила: – Я – об Артамонове! Я хочу его отметить. В этом жанре, я бы сказала, хулиганствующего рыцаря, он… Из зала кто-то закричал: – Ерунда все это! В тоталитарном обществе поэзии никогда не будет. Как и колбасы! – Так вот, об Артамонове… – попыталась продолжить девица. Ее опять оборвали, и она с обидой выкрикнула: – А я тоже часть общества! И отнюдь не задняя! – Ну, да! – заорали из зала. – А профессионализм у него такой, что граничит с профессиональной гордостью! – Девчонка готова была разрыдаться. Вика обернулась и зашептала: – Это что-то новенькое. Первый раз такую дуру здесь вижу. Место девчонки занял лохматый парень. Щелкнул пальцем микрофон, дождался, пока тот перестанет противно гудеть и пробасил: – А нам всем еще надо подумать, сможем ли мы, благодаря поэзии, ввести себя в этические рамки. С вами поговоришь, а потом опять размышляй о несовершенстве мира. Вика повертела головой, оглядывая зал, и предложила: – Слушайте, пошли в буфет, пока там все места не заняли. Тут междусобойчик начинается. Из зала выходило много народу, и у дверей собралась толпа. Ирина и Вика протиснулись сбоку, а Олег шел медленно и оказался в фойе последним. Справа у стены стояла девчонка в светлой блузке, чуть сутулясь и опираясь о пристроенную у ног гитару в черном чехле. – Вы очень хорошо пели, – зачем-то сказал Олег. – Лучше всех. Мне понравилось. Девчонка взглянула на него, сощурилась и ничего не ответила. В ее красивом, с вытянутым овалом, спокойном лице что-то было слегка неправильным – то ли подбородок, то ли чуть вытянутый нос. Но все решали большие и светлые, необычайные глаза. У входа в буфет Ирина и Вика говорили с тем самым Артамоновым. Лезть в разговор с местной знаменитостью не захотелось. Пришлось ждать у лестницы. Но компания разболталась и расходиться не хотела. Подошла девчонка с гитарой и уверенно, даже недовольно спросила: – Ты идешь или здесь остаешься? Он пожал плечами и ответил: – Я не один… – Тогда – пока. – Она быстро пошла к выходу, а он оглянулся и посмотрел на Ирину. Вика что-то говорила Артамонову, а Ирина стояла рядом и поправляла сдвинутые на лоб черные очки. Олег отвернулся к стене, стал читать афишу и подумал: «В какую сторону она пойдет? К Садовому или к Бульварному?» Ирина стояла совсем рядом, и уйти было невозможно. Тем более, не угадать, в какую сторону пошла девчонка с гитарой. А если все-таки к Садовому? Можно успеть добежать и вернуться сюда. Если пустят. А если не пустят, то не он будет виноват! И что же? Так вот взять и уйти? Он добежал почти до Садового. Ее нигде не было. Подумал: «Значит, пошла в другую сторону! И чего не пошел сразу! И чего ждал!» Она стояла на другой стороне улицы Герцена и смотрела на него. Олег пропустил троллейбус, подошел и спросил: – Тебе куда? К метро? – Нет, я – пешком. – Она смотрела на него так, будто опасалась чего-то. – Я здесь, на Пресне живу. – А где? – На Заморенова. У «Башмачка». А что? – А я – на Стрельбищенском. – Это где? – Как где? – удивился он. – За Красногвардейским. – А, ближе к Шелепихе. – Переехала сюда откуда-нибудь или всегда здесь жила? – Всегда. – Ну, почти родственники. Хотя бы по пространству. Давай гитару понесу. – Она – легкая. – Тем более. А родственники где? На Ваганьковском? Наших – Залесовых – там тоже полно. Они остановились у перехода на Садовом кольце. Олег повернулся к девушке и спросил: – А знаешь, откуда название «Шелепиха»? – Потому что моему предку Петр Первый велел шлюпки делать. – Да-а? – изумился Олег. – Вот те на! Так вы, из шлюпочных магнатов! Вот, значит, по чьей милости нас сюда из деревни пригнали. Мерси. – А вон там, впереди, где сейчас метро и зоопарк, было имение. – Я знаю, – отвечал Олег. – Пушкин им написал: «…кто вас певал в те дни, как пресненское поле еще забор не ограждал!» – Да, они, наверное, обиделись. А может – и нет. Письма его Полина потом сожгла. – И правильно сделала, – сказал Олег. – Свинский обычай – чужие письма читать. – Не хочешь – не читай. – Правда, я раз заглянул. Ну, тому же Верстовскому… Ведь пошутил с приятелем человек. Думал, никто больше не узнает. А они их – в собрание сочинений всем напоказ. – Вот видишь! Осуждаешь, а сам туда же. А знаешь дом, в котором Бунин с Верой Муромцевой познакомился? – Не-а. – На пересечении «Алексея Толстого» с Гранатным. Его «кораблем» называют. – А! Нескладный такой! – вспомнил Олег. – В нем Борис Зайцев жил. – А это кто? – Писатель. Но его после революции не переиздавали. – Слушай, я там, на концерте не расслышал, как тебя зовут, – сказал он. – Аня. Они спустились вниз по Баррикадной и зашагали вдоль ограды зоопарка. Девушка оглянулась, показала рукой на серую пятиэтажку почти напротив стадиона «Красная Пресня»: – Вон там домик моей бабушки стоял. Двухэтажный, с мезонином. В мезонине бабушкина тетя жила. – Сломали? – Давно. Даже мама плохо этот дом помнила. В революцию он чудом каким-то уцелел. Бабушка рассказывала, тут все кругом горело. А она училась в гимназии, шла вечером домой, и совсем рядом с домом ее обогнали какие-то странные люди. Прошли вперед, а потом один из них оглянулся, и бабушке показалось, что он в нее целится. Она отшатнулась к забору, и тут раздался выстрел. Но калитка была открыта, и она успела в нее вбежать. А дома, когда снимала пальто, заметила дырку у воротничка. Представляешь, пуля над самым плечом прошла навылет. Блузку разорвала. Но не задела. Даже кровинки не было. – А кто эти люди были? – Не знаю. У перекрестка ломали старые дома. Экскаватор бил ковшом о стену. Летела густая серая пыль. Ее поливали сразу две пожарные машины. Они шли к Трехгорному валу, а позади все слышались глухие, тяжелые удары о старые кирпичные стены. Троллейбус притормозил у остановки и распахнул двери, а над его рогами закружился майский жук. – Ой, сейчас на провода сядет! – вскрикнула Аня. – Киш! И откуда тут взялся! Троллейбус тронулся. Жук взмыл вверх и понесся вдоль улицы. – Правда, никогда их здесь не видел, – удивился Олег. – А тебе выступления понравились? – спросила Аня. – Ну, в общем, да. – А мне – нет. – Ну, почему же? – Так, чего-то… Тебя кто-нибудь туда пригласил? – Приятель с собой взял. – Ладно, давай гитару, – сказала Аня. – И знаешь что! Пожалуйста, не проси у меня телефон. – Не попрошу, – буркнул он. – Не очень и надо. – И тут же спросил: – А почему? – Потому что очень недовольна я сегодня собой. Вот тебя и позвала. – Тогда что ж, прощай! – ответил он, чувствуя обиду. – Раз так, то так. Тем более что я твое пение и не слышал. – Я знаю. Ты позже пришел с двумя девушками. Ну, пока! С утра предстояло разобраться с делами: выяснить отношения с Ириной и уговорить Борьку Мешкова из второй лаборатории не писать плохой отзыв на сводный отчет. Олег хотел начать с Борьки, но не успел. Ирина позвонила и раздраженно спросила: – Ну и что? И куда ты испарился? – А куда вы делись? Как спрятались…, – угрюмо ответил Олег. – Ждал, что в следующую секунду попадет под Иринин монолог, как под брандспойт, но ошибся. – Мы в буфет зашли. Сидели, тебя ждали. Немного потрепались, а тут Вике плохо стало. И я ее поволокла на троллейбусе до самого дома. Она мне сейчас позвонила и говорит, что это ее индус ухайдакал. Ну, я тебе вчера рассказывала, – он ее оттуда, из Индии лечил. Из-за этого лечения у Вики случился жуткий запор. – А что лечили? – спросил Олег. – Я тебе говорила – мигрень. Ну, пока! Ко мне пришли! Он положил трубку и подумал, что все сошло на удивление гладко. Странно даже, как просто получилось. А могла бы приключиться жуткая тягомотина с недельным выяснением отношений. Если бы не индус! Можно было приступать ко второй разборке. Борька сидел в большой комнате вместе с двумя сотрудницами своей лаборатории. Окна выходили на южную сторону. Жарило солнце, и в комнате стояла духота. Борькины сотрудницы были одеты в легкие кофточки, а сам он восседал за столом, заваленными папками и книгами, в темном двубортном пиджаке. Поговорить вышли в коридор. Борька скинул пиджак с плеч и прислонился затылком к стене: – Уф! Ну и жарища! – А чего ты так разоделся? – изумился Олег. – На велосипеде вчера катался, – вздохнул Борька. – И упал. Вот, пришлось утром пиджак одевать. А он оказался без пуговиц. Хи-и! Теперь еще надо запахиваться. – А какого хрена ты тогда пишешь гадости про наш отчет? – Не твой же, а Веселова. – Он от двух лабораторий, – разозлился Олег. – Ну, вы там и дали! Хи-и! Ну, и винегрет. Бета у них – в знаменателе! Хи-и! – Правда? – Олег даже смутился. – Я не заметил. – Не, ну, бета в знаменателе! Хи-и! Надо было ждать, пока Борька успокоится, или каким-нибудь разговором привести его в чувства. Олег сказал: – А я тебя вчера весь день искал. Твои из лаборатории темнили, не выдавали, где ты. – Ведь сразу два юбилея было. У Евгении Степановны из бухгалтерии и у Горбунского из вычислительного центра. Так что я вчера тосты произносил и за дебет пятидесятого счета, и за гетероскедастичность случайного члена. – Откуда ты про дебеты знаешь? – удивился Олег. – Ну, видишь ли, быть физиком и не знать, хи-и, про… про… дебет! По коридору проходила дама предпенсионного возраста. Олег знал ее только в лицо, но всегда почтительно здоровался. – Ой, Боря! – воскликнула дама. – Спасибо вам за книгу. Купила и сразу прочитала. – Ну и славно! – ответил Мешков. – Очень мне понравилась. И знаете, в книге как раз все то, о чем я сама думала. Представляете: я думаю, а в книгах уже пишут! – А о чем книга? – спросил Олег. – О вкусной и здоровой пище, – Борька захихикал. – Он опять шутит. – Дама сохраняла серьезный вид. – Книга – о нелинейности. – И они с Веселовым тоже о нелинейности. – Борька довольно кивнул на Олега. – Правда? – Дама посмотрела на них с интересом. – Надо обязательно прочитать. – Прямо скажу – чтение захватывающее! – выкрикнул Борька. Дама заторопилась и ушла. Борька успокоился и стал серьезнее: – Ну, ты тоже… За Веселовым отчеты не читаешь. Я его с института помню. Ему бы только по комсомольским делам бегать. Пар из порток… Ну, как говорилось у нас в Белой гвардии: «Пессимизму темных мыслей противопоставим оптимизм светлых идей!». Олег понял, что договориться с Борькой не удастся и расстроился. С отчетом наверняка начнутся большие неприятности. Но злился он не столько на Борьку, сколько на Веселова. – Есть большое и значимое дело! – негромко объявил Борька. – Восьмого числа будет очень интересная встреча. Соберется много разного народа. – Мы с тобой в тот раз ходили. – Олег скептически поморщился. – Ну да, неудачно, – согласился Борька. – Но в этот раз – точно! Народу будет – море. – Ты в тот раз чуть ли не митинг обещал. – Не все сразу. В тот раз чего-то не вышло. – Ходи с тобой на баррикады. – Олег махнул рукой. – У вас – то порох отсырел, то патронов не завезли. – Нет, а если без дураков, что ты считаешь? – Борька стал серьезным. Но серьезность у него была какой-то размыто-глуповатой. – Считаешь – просто так сидеть? Ой, я знаю, что ты сейчас скажешь про всякую сволочь и так далее. А где других найти? Ты других знаешь? Продолжать этот разговор Олегу не захотелось. В лабораторию он вернулся в унылом настроении, застал Веселова и с порога объявил, что отчет зависает. – Специально ему на отзыв подсунули, – ответил Веселов. Галина Васильевна встрепенулась, поправила костюм с тремя значками и медалью на широком лацкане и заявила: – Знаете что! Тот отчет – ладно! А теперь надо серьезно бороться за качество. – Но вообще-то этому пройдохе Борьке хорошо бы сделать козью морду, – мечтательно произнес Веселов. – А то уж больно они умны-с. Только они в турбулентности и петрят. Надо бы организовать ему звонок из комитета по госпремиям. – Можно, конечно, – согласился Олег. – Но это уже – тяжелая артиллерия. – Лучше что-нибудь попроще. – А что? – спросил Веселов. Олег набрал номер Борькиного телефона: – Алло! Изобретатель дирижаблей! Самое главное тебе забыл сказать. Мы тебя включили в хозрасчетную тему. Мы – не ты. Мы таланты всегда поддерживаем и привечаем. Только ты разберись с первым отделом. Они чего-то про тебя говорили. Работа сам понимаешь, для кого. А они говорят, ты за границей был. – Когда? – вскрикнул Борька. – То ли сам, то ли с родителями. В какой-то Горгиппии. – Идиоты! – заорал Борька. – Во, идиоты! Ну, я ща им скажу! – Разбирайся там побыстрее, – перебил его Олег. – Мне надо документы отсылать. Пока! Галина Васильевна побренчала ложечкой в чашке с чаем: – Надо же! Побывать в Горгиппии! Эта страна народной демократии? – Еще какой! – ответил Олег. – Подойду-ка я к первому отделу, – сказал Веселов. – Посмотрим, что там. Он вернулся минут через пять и разочарованно сообщил: – Вот, пройдоха! Пошел в библиотеку и листает какую-то толстенную книгу. Энциклопедию, наверное. – Действительно, пройдоха, – согласился Олег. – Эх, что-то мы тут недодумали. – А может с директором насчет отчета поговорить? – спросил Веселов. – Дал бы он его кому-нибудь другому на отзыв. Я этот отчет третьей главой в диссертацию включил. – Надо просто подработать, ошибки исправить, – ответил Олег. – Это – целое дело, – недовольно говорил Веселов. – Меня и так с защитой два раза футболили. Я уже с секретарем совета договорился. Сколько мне можно в неостепененных сидеть? Веселов был большим занудой и лентяем. Олег в общем-то к этому привык. Но иногда начинал злиться. На субботний вечер Ирина пригласила Олега в гости. Из Тюмени на несколько дней приехал ее сводный брат. Не то, чтобы она хотела их познакомить; просто волей-неволей брата надо было звать к себе, и Ирина решила собрать сразу всех. Брат был намного старше Ирины. Вырос в Москве, работал в министерстве и с повышением был отправлен в Сибирь. Знакомиться с Ирининым родственником Олегу не очень-то хотелось. Но после своего недавнего исчезновения отказаться было невозможно. Ирина жила вместе с матерью недалеко от метро «Профсоюзная» в большой двухкомнатной квартире. Под окном ходили трамваи. Днем их не было слышно, но в полночь они начинали носиться с грохотом и визгом, до звона оконных стёкол и подвесок на люстре. Часов в шесть утра этот грохот повторялся. Олегу приходилось выслушивать его всякий раз, когда Иринина мамаша уезжала в командировки. В киоске у метро Олег обзавелся цветами. Сначала посчитал, что вполне достаточно обойтись одним букетом, но решил не жадничать и купил второй – для Ирининой мамаши Нелли Алексеевны. – А, это ты уже! – сказала Ирина, открыв дверь, хотя он опоздал минут на двадцать. В ее квартире, как всегда, можно было ноги переломать о ящики, сломанные стулья и завернутые трубочками половики. Ради брата кое-что убрали, и не так пахло пылью, как обычно. – Нелли Алексеевна! – позвал Олег. – Вам цветы! – Ой, какая роскошь и прелесть! – проговорила до сих пор несостоявшаяся теща.