Александр Верховский - Беспокойное соседство: Русская Православная Церковь и путинское государство

Александр Верховский

Русская Православная Церковь и путинское государство

Владимиру Путину досталось не слишком упорядоченное наследство в части отношений государства и религиозных объединений. Общим местом уже стало утверждение, что государство имело при Борисе Ельцине особые отношения с Русской Православной Церковью (Московского Патриархата – в отличие от иных юрисдикций). Не менее несомненным было несколько ущемленное положение новых религиозных движений (НРД) и части уже далеко не столь новых, но недостаточно широко представленных в России религиозных объединений. Ислам, ортодоксальный иудаизм и буддизм в его традиционном для России (калмыцком, тувинском или бурятском) варианте пользовались «благожелательным нейтралитетом» государства. Надо полагать, государство готово было бы особо отличать ислам, но этому мешала раздробленность мусульманского религиозного руководства, неудобная и малопонятная для чиновников.

Не вдаваясь здесь в подробности, касающиеся 90-х годов[1], отметим только, что более отчетливую, более структурированную конфессиональную политику просто некому было проводить, так как решения в этой области принимались независимо друг от друга различными властными структурами, а единого государственного учреждения, ведающего делами религиозных объединений, уже давно нет.

Концепции «инвентаризации» и «вертикали власти», с которыми начинал свое правление новый Президент, предполагали, очевидно, некую концептуализацию и координацию также и конфессиональной политики, но до этой далеко не первостепенной по политической значимости темы поначалу просто не доходили руки. События начала 2000 года не давали оснований говорить о какой-то направленной политике[2].

С одной стороны, глава Отдела внешних церковных связей (ОВЦС) Патриархии митрополит Кирилл (Гундяев), ведающий, среди прочего, и отношениями Церкви с государством, привлекался даже к разработке концепции нового правления, проходившей под руководством Германа Грефа (правда, эти разработки остались в основном втуне). Патриарх Алексий II оказался единственным деятелем, присутствовавшим при передаче «ядерного чемоданчика» от Ельцина к Путину.

С другой стороны, в подписанной уже 10 января 2000 г. «Концепции национальной безопасности», в отличие от предыдущей (1997 года) РПЦ не упоминается, равно как и беспокоящие ее «тоталитарные секты» (то есть НРД); речь идет только о «культурно-религиозной экспансии соседних государств на территорию России», что, скорее всего, относится к радикальным мусульманским течениям (обычно более или менее обоснованно называемым в России «ваххабитами»).

В начале правления Путина были очень популярны споры о его религиозности, в православно-патриотических кругах они иногда возобновляются и до сих пор. В частности, широко и публично обсуждался слух, что известный своими фундаменталистскими (или, по крайней мере, крайне консервативными) взглядами архимандрит Тихон (Шевкунов) является духовником Президента, но слух этот весьма сомнителен, а сам архимандрит Тихон позволял себе лишь неоднозначные намеки[3]. В принципе, все споры основывались на попытках интерпретировать отдельные фразы Путина, но сейчас любой российский политолог подтвердит, что это крайне неблагодарное занятие: Путин еще с парламентской кампании 1999 года известен своей способностью угодить слушателям самых разных взглядов. Поэтому лучше, видимо, исходить не из того, какова личная религиозность Президента, а из анализа политики государственной машины в целом.

Патриархия. Идеологические позиции и чаемое место в обществе

Московская Патриархия, разумеется, не вмешивается прямо в политические конфликты. Основной приоритет в отношениях с властью – лоббирование церковных интересов, а такой инструмент лоббирования, как политическое вмешательство, для Церкви настолько недоступен, что даже намек на его использование уже опасен. Зато Церковь может прямо предлагать власти свои идеологические разработки. И вот в этом случае привлечение сторонников и конфронтация с противниками уже допустимы.

Политический риск при этом, конечно, сохраняется, но Патриархия не может не проявлять известной степени самостоятельности: иначе она перестала бы быть общественной силой в глазах окружающих (включая государство) и в своих собственных. Достаточно вспомнить, что на Юбилейном Архиерейском Соборе в августе 2000 года были приняты решения, вызвавшие в Кремле сильнейшее раздражение: Церковь постановила, что претендует на реституцию дореволюционной церковной собственности и считает в принципе возможным призвать паству к гражданскому неповиновению власти, если власть побуждает к совершению тяжкого греха (в частности, к отступлению от Церкви). Не без труда удалось тогда митр. Кириллу сгладить негативное впечатление, произведенное на президентскую Администрацию[4].

В принципе, Церковь может обходиться без общественно-политической идеологии. Московская Патриархия ее в 90-е годы и не имела, ограничиваясь отдельными заявлениями и политико-идеологическими маневрами. Ситуация начала меняться в середине 1999 года, с программных статей Патриарха Алексия и митрополита Кирилла в «Независимой газете»[5]. Эти статьи стали прообразом некоторых разделов «Основ социальной концепции Русской Православной Церкви», принятых все тем же Юбилейным Собором[7]. Чтобы не цитировать целый ряд статей и документы Собора[7], ограничимся кратким резюме:

Церковь осуждает либеральное (западное) мировоззрение как безрелигиозное и индивидуалистическое, но допускает его право на существование в современном падшем мире. Церковь настаивает на том, что такое мировоззрение никак не может приниматься в качестве нормы, тем более – всемирной, глобальной. Существуют и имеют не меньшее право на существование и «традиционные» мировоззрения – исламское, православное и другие, явно религиозно обоснованные и более или менее укорененные в жизни других (не западных) народов. То есть речь идет не просто о религиях, но о культурных комплексах, определяющих всю жизнь того или иного народа. Мировой порядок должен в равной мере ориентироваться на все эти мировоззрения. Таким образом, процесс глобализации (помимо его технической составляющей) определяется как неправомерная экспансия либеральной, секулярной цивилизации против всех остальных.

Формулировка «Основ социальной концепции»:

…наблюдается стремление представить в качестве единственно возможной универсальную бездуховную культуру, основанную на понимании свободы падшего человека, не ограничивающего себя ни в чем, как абсолютной ценности и мерила истины. Такое развитие глобализации многими в христианском мире сопоставляется с построением Вавилонской башни.

Церковь отнюдь не призывает при этом к искоренению либерализма, но считает необходимым остановить происходящий процесс и даже повернуть его в какой-то степени вспять, модифицировав соответствующим образом международное право и международные институты. Процесс смешения цивилизаций оценивается скорее негативно, ему противопоставляется сохранение религиозной, национальной, цивилизационной идентичности.

Можно сказать, что перед нами своеобразная международная версия мультикультурализма. Мы можем лишь предполагать, что излагаемая концепция не слишком хорошо укоренена в православном предании. Зато она очень точно сориентирована на современного либерального интеллектуала, скорее даже на западного, чем на российского. В мире побеждающего (на данном этапе) либерализма Церковь переходит на его язык и готова «выиграть на его поле».

Что касается России, то Церковь утверждает, что российский народ должен в заданной системе координат определяться не как западный, а как православный. Но это означает, отметим, не категорический отказ от либерализма, а требование смещения баланса в пользу традиционных ценностей и общественных механизмов (в смысле дореволюционной традиции).

Митрополит Кирилл (а именно он является главным идеологическим генератором в Патриархии[8]) всегда использует дипломатичные формулировки, но воспринимает ситуацию как критическую и требующую срочных действий:

Ныне совершающийся в мировом масштабе процесс утверждения либеральных ценностей как якобы венчающих многовековую историю развития человеческой цивилизации представляет собой сегодня даже большую опасность, чем некогда коммунистический атеизм[9].

А вот как формулирует сам Патриарх:

И до, и после 11 сентября зло обнаруживало два своих вектора, направленных на завоевание мира: либеральный и фундаменталистский. Навязывание «универсальной формулы счастья» всем народам может обернуться разрушительными последствиями… Поэтому современное международное общежительство надо созидать с учетом разных политико-культурных традиций[10].