Михаил Сперанский - Иванъ Ѳедоровъ и его потомство

Иванъ Ѳедоровъ и его потомство

М. Н. Сперанскій

Печатано по распоряженію Императорскаго Московскаго Археологическаго Общества, на основаніи § 56 его Устава.

На только что открытомъ памятникѣ дьякону церкви Николы Чудотворца Гостунскаго Ивану Ѳедорову сдѣлана надпись, говорящая о томъ, что онъ «первѣе нача на Москвѣ печатати святыя книги въ лѣто 7071-е, (т. е. 1563-е отъ Р. Х.) апрѣля въ 19 (день)». Эта надпись, какъ извѣстно, взята почти цѣликомъ изъ послѣсловія къ первой московской печатной книгѣ — Апостолу — начатой въ этотъ день и конченной въ 1 марта слѣдующаго года. Надпись эта отмѣтила собой не только подвигъ дьякона церкви Николы Гостунскаго и его товарища и помощника Петра Тимоѳеевича Мстиславца. Надпись эта напомнила не только событіе первостепенной важности въ культурной исторіи Москвы: событіе, совершившееся въ Москвѣ въ 1568 и 1564 годахъ, имѣетъ право и на болѣе крупное, нежели мѣстное, значеніе: послѣдствія появленія первой московской книгопечатни нашли себѣ отзвукъ не только въ Москвѣ, въ Московскомъ государствѣ, но и далеко за предѣлами тогдашней Россіи, и послѣдствіями своими совершенное въ Москвѣ въ XVI в. Иваномъ Ѳедоровымъ дѣло еще живо даже до днесь; хотя непосредственное значеніе его въ наши дни и сузилось, но еще не такъ давно — 200 лѣтъ назадъ — оно имѣло общелитературное и общекультурное значеніе у насъ, а въ другихъ странахъ еще въ 20-хъ годахъ XIX-го вѣка чувствуется живая связь литературы и печатнаго дѣла, какъ орудія этой литературы, съ дѣятельностью Ивана Ѳедорова и его товарища. Не касаясь дѣятельности Ивана Ѳедорова въ Москвѣ, почти не касаясь ея въ предѣлахъ русскаго племени, я бы хотѣлъ напомнить нѣсколько данныхъ, которыя бы помогли намъ оцѣнить, скорѣе почувствовать, все великое значеніе дѣла Ивана Ѳедорова за предѣлами Россіи, главнымъ образомъ въ славянскомъ мірѣ, по крайней мѣрѣ въ той его части, которая была, въ своемъ прошломъ, связана съ Русью общностью культурнаго источника — Византіи. Въ этотъ славянскій культурный міръ необходимо включить не только народности славянскія: съ нимъ въ своемъ прошломъ связана отчасти и романская народность въ лицѣ румынъ, какъ извѣстно еще очень недавно въ области религіозныхъ интересовъ шедшихъ вмѣстѣ съ Русью и юго-славянами и до сихъ поръ, хотя уже въ иной оболочкѣ, сохраняющихъ свою связь съ Византіей.

Вели мы окинемъ взглядомъ главнѣйшіе моменты появленія книгопечатанія среди южныхъ славянъ, румынъ и русскихъ, то тотчасъ же замѣтимъ, что первенство въ этомъ отношеніи не на сторонѣ Руси: первая славянская книга — я имѣю въ виду намѣченный кругъ — напечатанная кириллицей, явилась въ 1491 году въ Краковѣ, среди польской народности, давно уже пріобщившейся къ западно-европейской латинско-германской культурѣ и чуждой почти совершенно связей съ византійской — восточной; первая печатная книга у южныхъ славянъ, славянъ византійской культуры, явилась черезъ три года: это былъ напечатанный по повелѣнію черногорскаго воеводы Гюрга Црноевича Октоихъ, на Цѣтиньѣ въ 1494 году; въ 1510 (или 1508) году (кажется, вѣрнѣе въ 1512) мы видимъ первую славянскую книгу, напечатанную въ Валахіи — въ Терговищѣ по повелѣнію воеводы угровлахійскаго Іо Басарабы. И только въ 1563 году по повелѣнію царя Іоанна IV начата былъ печатаніемъ въ Москвѣ Апостолъ Иваномъ Ѳедоровымъ и Петромъ Мстиславцемъ. Т. о. Русь отстала отъ юго-славянъ на 70 лѣтъ слишкомъ въ пользованіи новымъ могучимъ двигателемъ просвѣщенія отъ юго-славянъ и на 50 лѣтъ отъ Молдаво-валаховъ. Конечно, эта цифра увеличится еще — перейдетъ за сотню лѣтъ, — если сопоставить ее съ датой первой западно-европейской печатной книги.

Но если это сопоставленіе — хронологическое — и не увеличитъ значенія дѣятельности Московскихъ печатниковъ, то, смѣло можно сказать, оно и не умалитъ его по отношенію къ нашимъ собратьямъ по культурѣ: послѣдствія, хотя запоздалаго, появленія русской печатной книги, несмотря на печальную судьбу[1] первыхъ шаговъ книгопечатанія въ Москвѣ, послѣдствія эти оказываются все еще столь богатыми, что за русской печатной книгой и ея первымъ творцомъ Иваномъ Ѳедоровымъ остается въ полной мѣрѣ значеніе крупнѣйшаго событія въ славянскомъ мірѣ. Это значеніе выяснится, если мы, хотя бы въ самыхъ общихъ чертахъ, прослѣдимъ исторію книгопечатанія у славянъ и на Руси.

Старѣйшей славянской книгой, напечатанной кирилловскимъ шрифтомъ, считается, какъ извѣстно, Осмогласникъ (октоихъ) напечатанный въ 1491 году въ Краковѣ Швайпольтомъ Фѣолемъ, «изъ нѣмець, нѣмецкого роду, франкомъ». какъ онъ назвалъ себя самъ въ послѣсловіи въ книгѣ. Образцомъ, по которому рѣзалъ свои матрицы и отливалъ буквы Фѣоль, для него была уставная юго-славянская рукопись, скорѣе всего болгарская, вѣка XIV-го, что видно если мы сопоставимъ шрифтъ Октоиха съ юго-славянской рукописью этого времени; это же доказываетъ и языкъ и правописаніе этого первенца славянской печати. Каковы были побужденія, которыми руководился Фѣоль, предпринимая свой трудъ, будучи «нѣмцемъ, нѣмецкого роду, франкомъ», притомъ въ Краковѣ, гдѣ господствовала латино-германская культура, отнюдь не склонная итти на встрѣчу византійско-славянскимъ потребностямъ, мы этого, къ сожалѣнію, болѣе или менѣе опредѣленно сказать не можемъ. Такъ же мало мы можемъ сказать и о томъ, почему эта попытка Фѣоля оборвалась, продолженія не имѣла, почему Фѣоль остался, такъ сказать, безъ литературнаго и типографскаго потомства: мы, по крайней мѣрѣ, при теперешнихъ нашихъ средствахъ не можемъ съ увѣренностью указать продолжателей или подражателей дѣла краковскаго архитипографа.

Хронологически слѣдующимъ и въ то же время болѣе важнымъ по послѣдствіямъ фактомъ является также Октоихъ, но напечатанный на этотъ разъ на югѣ славянства — на Цѣтиньѣ, повелѣніемъ черногорскаго воеводы Гюрга Црноевича священникомъ Макаріемъ въ 1494 году. И для него образцомъ была рукопись юго-славянская XIV вѣка, сербская, скорѣе всего. Шрифтъ былъ изготовленъ, однако, не на мѣстѣ, а въ Венеціи, которая, какъ извѣстно, была однимъ изъ наиболѣе раннихъ и въ то же время наиболѣе крупныхъ очаговъ первоначальной печатной книги; а съ другой стороны венеціанско-итальянская культура, ея вліянія должны быть признаны однимъ изъ главныхъ источниковъ культуры и ближняго востока — славянскаго — и дальняго — передней Азіи, особенно въ первое время послѣ турецкаго разгрома. О поводѣ предпринять такое крупное дѣло, какъ печатаніе книгъ, намъ сообщили въ послѣсловіи первой Цѣтинской печатной книги сами Црноевичъ и Макарій: «Видѣвь азь вь Христа Бога благовѣрныи и Богомь храними господинь Гюргь Цьрноевыкь црькьвы праздны светыхь книгь, грѣхь ради нашихь разхищеніемь и раздраніемь агарянскыхь чедь, вьзрѣвновахь поспешеніемь светаго Духа… написахь сію душеспасную книгу…» Ниже повторено то же съ одной подробностью: «вьзревновахь поспешеніемь светаго Духа и сьставихъ форми, на нихьже вь едино лѣто осмимь чловѣкомь соврьшити охтоихь…» И такъ: недостатокъ и гибель, вслѣдствіе турецкихъ погромовъ массы книгъ (разумѣется, рукописныхъ), вызвали къ жизни книгопечатаніе на югѣ славянства. Нужда въ книгахъ остро чувствовалась, должна была быть удовлетворена насущнѣйшая потребность церкви и христіанства на разоренномъ славянскомъ югѣ. Насколько нужда эта была велика, можно судить по такъ называемому «Руянскому» евангелію[2] 1537 г.: инокъ Ѳеодосій съ нѣсколькими товарищами сами рѣжутъ буквы, какъ полагаютъ изслѣдователи, изъ дерева, чтобы отпечатать ими евангеліе; шрифтъ показываетъ очень небольшое искусство работавшихъ; и такого рода работу приходится исполнять въ то время, когда печатное дѣло у славянъ въ Венеціи, отчасти въ самой Сербіи кажется развитымъ даже до нѣкоторой роскоши въ изданіяхъ! Дѣйствительно, починъ сдѣланный въ Венеціи, откуда Гюргъ Црноевичъ получилъ шрифты, или, вѣрнѣе, формы (матрицы) для своего Октоиха, не могъ остаться втунѣ: Венеція, въ лицѣ сербскихъ меценатовъ, дѣлается надолго разсадникомъ юго-славянскихъ типографій и книгъ: цѣлое поколѣніе Вуковичей, начиная съ Божидара, содержитъ типографію въ Венеціи; отсюда печатные шрифты идутъ въ Горажде (1519), Милешевъ (1545), Бѣлградъ (1552) и далѣе — за предѣлы Сербіи — въ Молдавію и Валахію, въ Торговище и т. д. Но это развитіе типографскаго дѣла въ Венеціи и на югѣ славянства, не смотря на всѣ благородный стремленія сербскихъ воеводъ и молдаво-валашскихъ господарей, не въ состояніи удовлетворить потребности: въ церквахъ «умаленіе» книгъ продолжается; тяжелыя условія порабощеннаго славянства имѣли слѣдствіемъ то, что возникавшія типографіи не могли долго существовать, должны были ограничивать свою дѣятельность немногимъ: многія изъ нихъ, каковы, напр., Бѣлградская, Горажденская, можетъ быть, и Милешевская, ограничились выпускомъ одной — двухъ книгъ, послѣ чего замирали. Эти печальныя страницы изъ исторіи юго-славянскихъ типографій въ значительной степени опредѣлили собой судьбу и развитіе дѣятельности русской старопечатной книги.