Майкл Харрис - Со всеми и ни с кем: книга о нас – последнем поколении, которое помнит жизнь до интернета Страница 10

По определению Блэкмур, мы – машины, производящие темы, то есть слуги эволюции наших собственных технологий. Центр силы смещается от вспышки человеческого намерения к поглощению человеческой воли технологией, которая, кажется, имеет свои собственные намерения.

Кевин Келли в своей книге What Technology Wants (2010) возводит эту идею в энную степень, очеловечивая технологию и спрашивая, что мы должны делать по ее желанию. «Эволюция технологии конвергирует в такой же форме, что и биологическая эволюция», – утверждает автор. Он видит параллели с биологической эволюцией в том факте, что число строк программы в Microsoft Windows увеличилось с 1993 года в десять раз, а сама программа становится с течением времени все более сложной, как и биологические организмы в ходе эволюции.

Однако внимательно присмотревшись, мы едва ли найдем за кулисами злодея-робота. Ваш айфон «не хочет» ничего в том смысле, какой мы вкладываем в понятие «желания живого организма». Мы имеем дело всего лишь с холодным, немыслящим законом эволюции. Надо еще раз подчеркнуть, что это наши капиталистические устремления толкают технологии и темы Блэкмур к развитию (только это они и делают). Подумайте о том факте, что Google испытал сорок один оттенок синего цвета на панели инструментов, чтобы выяснить, какой из них больше всего нравится пользователю. Мы сами толкаем технологию на путь эволюции, что и проявляется результатами, вызывающими самую сильную зависимость. Но даже делая это, мы не ощущаем, как направляем этот процесс и контролируем его. Мы лишь смутно чувствуем, что предназначенный результат – это судьба.

Концепция Блэкмур, какой бы захватывающей она ни была, выглядит несколько искусственной. Гены должны сотрудничать с нами, чтобы быть скопированными в следующее поколение и произвести живые организмы, которые, в свою очередь, станут сотрудничать друг с другом. Темы же (будучи битами информации, а не мыслящими существами) нуждаются в людях, чтобы строить предприятия и серверы, которые позволяют темам реплицироваться. А предприятия и серверы нуждаются в энергии, чтобы работали их машины и механизмы. Но по мере развития тем они могут потребовать все меньше серверов от будущих поколений людей. Блэкмур продолжает:

Меня пугает то, что это ускоренная эволюция тем и механизм ее реализации требуют огромного количества энергии и материальных ресурсов. Мы будем поставлять энергию и ресурсы до тех пор, пока будем желать пользоваться технологиями, а она будет приспосабливаться, чтобы снабдить нас тем, чего мы хотим, и в то же время будет расширяться и распространяться согласно своим собственным законам. Неизбежным результатом станет неблагоприятное изменение климата и разрушение экосистем Земли. Именно это тревожит меня в технологиях, а не то, насколько они аморальны.

То, как Блэкмур видит технологическое будущее наших детей, может показаться фантастическим кошмаром, особенно потому, что она сама постоянно говорит о будущем в мрачных тонах.

Тем не менее, когда я думаю о том, что говорила мне Блэкмур, и о жутких, сверхъестественных обещаниях декодированной обратной связи в нейронных сетях, о массе молодых (и не только) людей, подпавших под колдовские чары неодушевленных инструментов, я порой теряю мужество. И тогда мне очень хочется выступить со своим видением проблемы.

Эта оптимистическая альтернатива отлично показана братьями Вачовски в их фильме «Матрица» (1999). По сценарию население порабощенной компьютерами страны попадает в ячейки, находящиеся под одурманивающим воздействием матрицы, введенной в их мозги и заставляющей думать, будто они живут свободно и счастливо, на залитых солнцем улицах прекрасного мира. На самом деле, пока они в своих галлюцинациях видят эту красоту, тело каждого человека в подземных казематах заключено в некое подобие матки – в пустотелый стручок. В моей любимой сцене Нео, главный герой, вырывается из призрачного мира и просыпается в темной камере. Стремясь сделать первый в жизни глоток настоящего воздуха, он смотрит обезумевшими глазами на реальный мир[33].

Матрица – это технологически воплощенная сеть иллюзий, сгенерированный компьютером призрачный, мнимый мир, построенный для того, чтобы держать нас под контролем. Люди, попавшие в компьютерное рабство, беспомощно повисают, послушные воле могучего технологического разума. Решение этой проблемы предлагают две религии – буддизм и гностицизм[34]. Они призывают нас проснуться.

Все очевиднее, что все мы, как и я, живем на грани сна, подобного сну в Матрице. С одной стороны – светлое будущее, где мы всегда на связи со своими друзьями и любимыми, у нас постоянно под рукой средства припомнить нужные сведения, нам вовремя напомнят о наших социальных связях. С другой стороны – смутный образ нашей юности в эпоху до интернета. А не было ли там чего-то?.. Какого-то качества?..

Я начал эту главу с рассказа о маленьком Бенджамине, который не заметил разницу между сенсорным экраном айпада и глянцевой обложкой Vanity Fair. Но теперь признаюсь: я немногим лучше Бенджамина. Этот феномен характерен не только для молодежи. В ходе исследования, проведенного в 2013 году Мичиганским университетом, было обнаружено следующее: те из нас, кто достиг тридцатилетия, виртуально общаются с таким же числом людей, с каким и в реальной жизни. Довольно сомнительная честь – быть первым поколением, которое в равной степени общается с аватарами и живыми людьми. Иногда я думаю: может, скоро я начну относиться к друзьям и членам семьи как к ожившим аватарам? Порой меня поражает, насколько устойчив состав людей, сидящих за моим столом во время праздничного обеда. Удивляет, что они не меняются и не сворачиваются, как это происходит с крошечными, размером с ноготь, фотографиями в Twitter. Короче, у меня появились те же симптомы умственной аберрации[35], что и у юного Бенджамина, пытавшегося использовать глянцевую обложку как сенсорный дисплей. Единственная разница заключается в том, что меня эта аберрация не на шутку тревожит.

Все чаще я замечаю, что обращаюсь с печатным материалом как с цифровым: мои пальцы непроизвольно тянутся к фотографии, чтобы увеличить ее, или скользят по странице, чтобы перевернуть ее, как в электронной книге. Эти ошибки пугают меня, подчас я воспринимаю их как признаки надвигающегося слабоумия. Иногда такое случается и в более значимых ситуациях. Не далее как позавчера мы с другом обсуждали одного несносного знакомого, и я произнес: «Хм, надо его расфолловить». Я использовал термин из Twitter, означающий «удалить неприятный аватар из своей подписки». Самое ужасное, что это была не шутка, я применил это слово вполне серьезно. При этом мысленно я нажал кнопку и ощутил мгновенное удаление ненужного аватара из адресной книги.

Есть, правда, кардинальная разница между мной и юным Бенджамином. Я знаю об этой путанице и могу ей противостоять. Я еще помню свою аналоговую юность.

В тихом пригороде, где прошло мое детство, недалеко от нашего дома высился зеленый холм. Добраться до него было легко – стоило перемахнуть через забор и подняться по извилистой тропинке. Место было довольно безлюдное. По выходным я убегал туда с книжкой, чтобы избавиться от надоевшего общества семьи, скучного домашнего распорядка и побыть в одиночестве. Детям так же нужно уединение, как и моменты интенсивного общения. (Иначе как они узнают, что в размышлениях тоже есть своя прелесть?) Однако моменты уединения выпадают детям редко, в отличие от постоянного общения с окружающими, для которого все продумано и обустроено. Помню, лет в девять я лежал на траве, читал книгу или просто смотрел в бескрайнее небо. Детские мысли рассыпались, растворялись в этой синеве, и в конце концов я оставался наедине со своим сознанием, испытывая почти религиозный восторг. Ласковое солнце грело мне лицо, откуда-то издали доносился приглушенный шум от шоссе. Признаюсь, тот девятилетний мальчик однажды положил в книгу стихов несколько маргариток. На днях я достал пыльный томик с полки, раскрыл его, и к моим босым ногам упали засохшие цветы (пролежавшие между страницами четверть века). В душе всколыхнулись воспоминания, мною вновь овладело состояние созерцания, которое я переживал тогда на холме и которое так редко посещало меня позже. Кстати, удивительное совпадение: в тот самый год один британский ученый, Тим Бернерс-Ли, работавший в Европейской организации по ядерным исследованиям, написал программу для всемирной паутины. Я пишу эти строки в двадцать пятую годовщину столь эпохального события.

Мои воспоминания о безмятежных детских годах дорогого стоят. Теперь, трезво взглянув на огромное влияние современного, замусоренного технологией ландшафта, я чувствую, что у меня есть выбор. Я могу сказать да или нет изумительной эффективности компьютеров, их возможностям и мощи. Не знаю, будет ли такой выбор у Бенджамина.