Александр Прасол - Япония Лики времени. Менталитет и традиции в современном интерьере. Страница 10

Современный отголосок давних времен: более 100 тысяч живущих за границей японских граждан, в том числе дипломаты, до недавнего времени не имели права голосовать на выборах. Раз не в Японии, значит, не совсем «свои». Вот вернутся на родину — тогда пожалуйста. Последние ограничения в избирательном законодательстве были сняты к началу парламентских выборов в июле 2007 года. Живущий в Австралии Macao Такахаси поделился своей радостью, смешанной с удивлением: «Я живу в Сиднее 19 лет, но впервые в жизни голосую за границей» (Ёмиури, 14.07.2007, с. 3).

Японский язык — единственный в мире, имеющий три системы письменных знаков: одну иероглифическую и две фонетические. Его уникальность ещё и в том, что для обозначения иностранных понятий в нём существует специальная азбука под названием катакана. Поэтому ребенок, который только учится читать, даже не зная значения слова, по его написанию сразу понимает, что оно означает что-то чужое, иностранное. Исконно японские понятия записываются либо иероглифами, либо знаками другой азбуки, которая называется хирагана. В Китае, на родине иероглифов, иностранные имена, географические названия и заимствованные слова пишутся теми же знаками, что и китайские. Японцы же, привыкшие каждой вещи отводить своё место и давать наименование, не могли допустить, чтобы исконно японские и иностранные понятая фиксировались знаками одной системы.

Концентрацией внимания на ограниченном, ближайшем к человеку пространстве объясняется, по-видимому, и общеизвестная любовь японцев к миниатюризации всего, что их окружает. Сады и парки, в уменьшенном виде воссоздающие природные ландшафты, искусство выращивания миниатюрных деревьев (бонсай), небольшие аккуратные домики, в которых живут японцы, телевизоры карманного формата, калькуляторы в наручных часах и многое другое — результат извечного японского стремления уменьшить в размерах и облагородить всё вокруг себя. «На самом большом из японских полей вряд ли впору повернуться одному русскому деревенскому возу, запряжённому парой волов… Однако ценой неимоверного труда и кропотливых усилий японцы умудряются жить доходом с этих игрушечных полей» (Шрейдер, 380, 384).

Работа в поле.

Это стремление к миниатюризации выглядит логичным: размеры окружающих человека предметов должны соответствовать объёму жизненного пространства, в центр которого он себя психологически помешает. Несколько столетий последовательной миниатюризации этого пространства и наполняющих его предметов — и ощущение нереальности японского мира охватывает всякого, кто соприкасается с ним впервые. Вот ещё одно впечатление нашего соотечественника, попавшего на японский обед в конце XIX века: «Когда я смотрел на это малорослое общество, <…> на эту массу микроскопических чашек, флаконов, блюдечек, чайников, и наконец, на эта микроскопические блюда, годные… разве только для лилипутов и грудных детей — то мне как-то невольно казалось, что я попал в общество взрослых детей, играющих в маленькое хозяйство и употребляющих пищу больше для забавы и развлечения, чем для утоления голода» (Шрейдер, 365).

Кажется, японцы даже есть стали мало из чувства соразмерности объёмов. Судя по сохранившимся свидетельствам, два столетия назад жители японских островов ели в два-три раза меньше, чем русские. И хотя сравнение с россиянами, живущими в самой холодной стране мира, требует оговорки (чем холоднее климат, тем больше потребляется калорий), разница в аппетитах всё равно впечатляет. «Японцы едят очень мало в сравнении с европейцами. Каждый из нас, будучи в заключении без движения, съедал один против двух японцев, а когда мы шли в дороге, то, верно, для троих из них было бы довольно того, что каждый из наших матросов один мог съесть» (Головнин, 362).

Японская кухня: есть или любоваться?

Японцы и сегодня едят меньше, чем в других странах. В японских ресторанах подают всё те же миниатюрные порции и блюда, сконструированные скорее для любования, чем для еды. Правда, послевоенные поколения японцев начали быстро осваивать континентальный рацион с его калориями, животными жирами и углеводами. Они стали выше ростом, укрепились в талии и познакомились с полным набором заболеваний, характерных для западных стран. Сегодня на японских улицах уже не в диковинку и люди с лишним весом. Однако в других странах за эти же десятилетия ушли так далеко вперед в потреблении калорий, что японские «достижения» на их фоне выглядят скромно. По данным Организации экономического сотрудничества и развития, жители Японии по части проблем с лишним весом занимают последнее, тридцатое место среди стран с доступной статистикой. Общее число японцев, имеющих лишний вес, в 2003 году составляло четверть всего населения. На предпоследнем месте находится Южная Корея (31 %), а возглавляют список США с 66 % толстяков (OECD, 2005). Что касается больных ожирением, то по их числу Япония тоже занимает более чем благополучное 55 место среди 59 стран с показателем 4 % (для сравнения: в США таких людей 29 %, в России — 19 %) (WHO, 2005).

ОТШЛИФОВАННАЯ ПРОСТОТА

Длительная изоляция не мешала японцам осваивать полученные ранее знания. Совершенствовались технологии выращивания, обработки и хранения риса, изготовление и окраска шёлковых тканей достигли высочайшего уровня, и т. д. Тяга японцев ко всему простому, понятному и надёжному научила их умело делить сложные процессы и явления на простые составляющие, отрабатывать до совершенства детали и за счёт этого улучшать качество процесса в целом. Этих принципов они придерживались и в работе, и в искусстве.

Заимствованная в Китае чайная церемония — по сути, довольно простое действо — превратилась в углублённый ритуал. При этом размеры чайного домика и используемые во время церемонии предметы неумолимо уменьшались в размерах. Японцы растянули церемонию во времени, разделили на фазы, строго их регламентировали и придали деталям особый, скрытый смысл. Как входить (точнее, вползать) в чайный домик, какими движениями готовить чай, как держать чашку, на что и сколько времени смотреть — всё многократно продумывалось, пробовалось и совершенствовалось. Одна только чайная чашка, не говоря уже о других атрибутах, при надлежащем подходе могла стать объектом множества значимых манипуляций. Вот что пишут по этому поводу специалисты.

«Несведущему человеку… культ чашек порой кажется преувеличенным, граничащим с архаическим фетишизмом. К чашке относятся как к живому человеку: ей дают имя и внимательно следят за её биографией, записывая её на стенках ларцов, в которых она хранится, предварительно завёрнутая в особые сорта шёлка. <…> Перед употреблением чашку купают в горячей воде (зимой несколько дольше), чтобы она «ожила», после чего протирают льняной салфеткой. В жаркий летний день та же салфетка приносится в чашке не отжатой и свернутой, но свободно плавающей в прохладной воде в форме треугольника Поставив чашку на татами, рука не должна двигаться по траектории следующего действия, но медленно прощаться с чашкой в режиме "удержанного сознания", как нехотя расстаются два близких друга» (Мазурик, 137).

При таком внимании к деталям церемониала и стремлении наполнить их философским смыслом, малейшие расхождения в трактовке чреваты расколом и обособлением инакомыслящих интерпретаторов.

Современный чайный домик.

Набор для чайной церемонии.

Это относится не только к деталям церемониала. В 1967 году, почти на пике популярности «японизма» (нихондзинрон), в Токио прошел 13-й симпозиум Всеяпонского научного общества психологического анализа (Нихон сэйсин бунсэки гаккай). Главной и единственной темой дискуссии на симпозиуме стало содержание категории амаэ.[2] Не имея особенно глубокого философского содержания, эта категория к тому же не является и исключительно японской, она присутствует, вероятно, во всех мировых культурах, но не имеет отдельного названия и не выделяется в зарубежном японоведении. На симпозиуме разгорелась жаркая дискуссия, в результате которой оппоненты обвинили друг друга в полном в полном непонимании смысла категории амаэ (Дои, 65), что, вообще говоря, маловероятно.

При извечной тяге японцев к фракционности и делению на «своих» от «чужих» такой подход делает неизбежным появление множества школ и направлений, не признающих друг друга. Что и наблюдается сегодня в любом виде деятельности, будь то буддизм или конфуцианство, борьба сумо или боевые искусства, чайная церемония или икэбана.