Иоахим Гофман - Сталинская истребительная война (1941-1945 годы) Страница 10

Аналогичным образом обстояло дело в области авиации. «Мы имеем, — говорил Сталин, — в достаточном количестве и производим в массовом порядке самолеты, достигающие скорости 600–650 километров в час. Это первоклассные самолеты. В случае войны эти самолеты будут задействованы в первую очередь.» Напротив, как сообщал Сталин, немецкая армия «не имеет ни в отношении танков, ни в отношении артиллерии, ни в отношении самолетов ничего особенного». «Германская армия утратила вкус к дальнейшему улучшению военной техники», «кроме того, в германской армии возникли хвастливость, самоуспокоенность, зазнайство. Военная теория не прогрессирует, военная техника отстает не только от нашей, но Германию начинает обгонять в отношении авиации даже Америка».

Безыменский утаивает важнейший фрагмент мероприятия в Кремле, который передан в «Краткой записи» и представляет собой необычайное событие. Когда один генерал-майор танковых войск в поздний час провозгласил на банкете тост за мирную сталинскую внешнюю политику, произошло нечто неожиданное. Сталин поднялся в третий раз, чтобы выговорить генералу за его благожелательные слова, — доказательство того, что тот затронул решающий вопрос. Сталин сказал:

«Разрешите внести поправку.

Мирная политика обеспечивала мир нашей стране. Мирная политика — дело хорошее. Мы до поры, до времени проводили линию на оборону — до тех пор, пока не перевооружили нашу армию, не снабдили армию современными средствами борьбы.

А теперь, когда мы нашу армию реконструировали, насытили техникой для современного боя, когда мы стали сильны — теперь надо перейти от обороны к наступлению.

Проводя оборону нашей страны, мы обязаны действовать наступательным образом. От обороны перейти к военной политике наступательных действий. Нам необходимо перестроить наше воспитание, нашу пропаганду, агитацию, нашу печать в наступательном духе. Красная Армия есть современная армия, а современная армия — армия наступательная».

Итак, военные угрозы Сталина в отношении Германии 5 мая 1941 г., о которых сообщали вышеупомянутые офицеры всех рангов, находят в «Краткой записи» недвусмысленное отражение, как, впрочем, и воля Сталина к ведению наступательной войны. Это подтверждается писателем В.В. Вишневским, который, как сообщил в 1995 г. Валерий Данилов, 13 мая 1941 г. «с солдатской прямотой» записал в своем дневнике следующие слова о сталинском выступлении 5 мая 1941 г.: «Речь имеет громадное значение. Мы начинаем идеологическое и фактическое наступление… А я ясно вспоминаю прогноз о том, что мы начнем борьбу с Германией — мы поведем грандиозную борьбу против фашизма, против опасного воинственного соседа — во имя революционизации Европы, а также Азии. Грядет наш поход на запад, грядет возможность, о которой мы давно мечтали».[49] Поскольку западногерманская историография новейшей истории всегда утверждала, что нигде не просматривается политическая воля Сталина к нападению, то укажем на то, что имеются и другие доказательства. Александр Некрич, изучавший в последние годы в Москве личные документы ближайших доверенных лиц Сталина — Калинина, Жданова, Щербакова, Берии и других, обращает наше внимание на эти доказательства. Согласно ему, в Политбюро никогда не было ни малейшего сомнения в том, что Советский Союз в подходящий момент начнет наступательную войну против Германии. Политическую цель Советского Союза усматривали в этих кругах в сужении «капиталистического мира» и в расширении «зоны социализма», которая отождествлялась с СССР. В этой связи процитируем Жданова, члена Политбюро и председателя комитета по внешней политике Верховного Совета СССР. В ноябре 1940 г., когда Молотов донес свою «Соммацию» до Берлина, Жданов в секретной речи в Ленинграде перед избранной аудиторией,[50] ссылаясь на Сталина, заявил цинично и с грубой откровенностью, что дело за тем, чтобы «расширить позиции социализма, как только для этого представится возможность». Он, в частности, сказал: «Последний год мы следовали этой практике и, как вы знаете, результатом было расширение социалистической территории Советского Союза… Всем вам понятно, по каким линиям должны продолжать развиваться дела в дальнейшем (Смех)… Наш нейтралитет необычен: мы не воюем и приобретаем некоторые территории (Смех в зале). Необходима сила, чтобы поддерживать этот нейтралитет… Мы должны быть достаточно сильны, чтобы защищать позиции социализма как дипломатическим, так и военным путем». Захватнические планы нашли почти неприкрытое выражение, когда Жданов призвал своих высокопоставленных слушателей «не терять ни дня, ни часа для усовершенствования боевой техники, военной организации и при этом учитывать опыт современного наступления всеми методами и средствами атаки». «Жданов говорил исключительно о наступательных действиях, — отмечает Александр Некрич, — и ни словом об оборонительной стратегии.»

20 мая 1941 г., через 15 дней после воинственного сталинского выступления перед выпускниками военных академий Красной Армии, в котором в понятной для всех форме он охарактеризовал Германию как врага, через 5 дней после того, как Сталин одобрил план Генерального штаба Красной Армии по ведению наступательной войны с Рейхом, о чем еще будет идти речь, Калинин, председатель Президиума Верховного Совета СССР и тем самым глава Советского государства, один из самых преданных сообщников Сталина, подписавший и приказ о расстреле 14700 польских офицеров и 11000 видных польских гражданских лиц, произнес секретную речь перед партийными и комсомольскими функционерами аппарата Верховного Совета. В этой компрометирующей речи Калинин раскрыл некоторые основные идеи политики и стратегии Советского Союза.

Конечно, концепция сталинской доктрины 1925 года, сводящаяся к тому, чтобы в случае взаимного исчерпания сил капиталистических государств вступить в войну со свежими силами и в конце продиктовать собственные условия, в 1940 г. была поначалу перечеркнута. Однако, настраивал Калинин партийные кадры на новый курс своего повелителя, коммунисты должны заниматься не вопросами обеспечения мира, а «прежде всего интересоваться вопросом о том, какую выгоду может извлечь коммунистическая партия из событий, которые происходят только раз в 50 лет». Настоящие марксисты должны понимать, сказал буквально Калинин: «фундаментальная идея марксистского учения состоит в том, чтобы извлекать из чудовищных конфликтов, происходящих среди человечества, максимально возможную выгоду для коммунизма». Коммунисты, говорил Калинин, должны поэтому поощрять конфликты, «если имеется шанс на успех» и если они обещают особые преимущества и возможности. «Самый лучший путь для укрепления марксизма, — гласил вывод, — состоит в том, чтобы изучать военные вопросы, а еще лучше для него — сражаться с оружием в руках.» «Война — это очень опасное дело, сопряженное со страданиями, — добавил он затем, — но в момент, когда возможно распространение коммунизма, не следует упускать из вида войну.» Калинин выразил свое удовлетворение по поводу того, что Советскому Союзу удалось «немного расширить зону коммунизма, причем относительно малыми жертвами». И он добавил, что расширение зоны коммунизма должно быть продолжено, «даже если это потребует больших усилий». Основные положения речи Калинина были обобщены в тезисной форме начальником его секретариата Кретовым. Так, тезис № 10 гласил: «Капиталистический мир, наполненный страшными ужасами, может быть уничтожен только раскаленной докрасна сталью священной революционной войны».

Весь дух этой речи главы государства от 20 мая 1941 г. был нацелен, согласно Александру Некричу, не на защиту страны, а на завоевания, на «усиление мощи коммунизма», которое, как выразился Калинин, «возможно, станет решающим для всего последующего хода исторических событий». Надо ли было выражать агрессивные намерения в атмосфере мая 1941 года более ясно, чем Калинин, воскликнувший в заключение «под бурные аплодисменты» аудитории: «Армия должна помнить: чем скорее начнется схватка, тем лучше!»? «Война начнется в тот момент, когда будет возможно распространить коммунизм», — повторил он 5 июня 1941 г. в докладе перед слушателями Военно-политической академии имени В.И. Ленина.

Наряду с другими членами Политбюро, например, с Щербаковым, в мае-июне 1941 г. вновь и вновь пропагандировал агрессивную сталинскую политику и Жданов. Так, в речи перед специалистами кино 15 мая 1941 г. он призвал «воспитывать народ в духе активного, боевого, воинствующего наступления». «Если нам позволят обстоятельства, — открыто добавил он, — то мы еще дальше расширим фронт социализма.» Но расширение «фронта социализма» на запад, как отмечает Никитин, было возможно лишь после предварительного разгрома Германии. На возглавляемом Ждановым совещании Главного военного совета Красной Армии 7 июня 1941 г. на заданную Сталиным тему «Задачи политической пропаганды Красной Армии в ближайший период» Жданов вновь провозгласил со всей откровенностью: «Мы стали сильнее. Мы может ставить перед собой более активные задачи. Войны против Польши и Финляндии не были оборонительными войнами. Мы уже встали на путь наступательной политики».[51]