Тимофей Шевяков - Потери знамен и штандартов Российской Императорской армии в 1799 – 1917 г.г. Страница 10

32-й пехотный Кременчугский полк.

Знамя было снято с древка и, как видно, зарыто по частям. О его судьбе комиссия генерала Пантелеева ничего не знала. 1 апреля 1915 года немцы отрыли Георгиевский крест, юбилейные Александровские ленты и скобу с древка неподалеку от Вилленберга; до 1945 года они хранились в Берлинском Цейхгаузе, затем были возвращены в Россию .

2-й Оренбургский казачий полк.

Судьба знамени неизвестна. В руки немцев оно не попало.

15-й Саперный батальон.

Знамя, вероятно, было вынесено в Россию. Прямых указаний на это нет, но батальон не указан в числе частей, не имеющих знамен, и в руки немцев ни одна часть знамени не попала.

XXIII Армейский корпус

Лейб-гвардии Кексгольмский полк.

Знамя было снято с древка, которое сожжено, а орел зарыт. Полотнище отдано поручику Анучину, который вместе с полковым знаменем и знаменщиком Васильевым должен был пробраться в Россию. По пути они нарвались на немцев. Прикрываемый Васильевым, погибшим при этом, Анучин смог вернуться к остаткам полка и вместе с ним попал в плен. Командир полка генерал Малиновский решил большую часть знамени сжечь, а остатки его дать на хранение офицерам. Остатки эти оставались ненайденными немцами до конца войны. О спасении знамени Государю доложила вдова генерала Самсонова по возвращении из Германии. Впоследствии остатки знамени были соединены в Белградском храме. Ни одна его часть в руки немцев не попала. По ошибке или определенному умыслу, к трофеям австрийцы причислили и находившиеся с 1860 года в Вене три старых батальонных знамени Кексгольмского полка, подаренные Шефу полка Императору Францу Иосифу по случаю 150-летия полка. «Во время войны в одном из немецких военных журналов, был помещен снимок взятых у Российской армии знамен. На этом снимке, в качестве трофеев, фигурировали и эти ПОДАРЕННЫЕ знамена, изъятые из кабинета Шефа полка» .

5-й пехотный Калужский полк.

Знамя было вынесено отрядом капитана Лукьянова и подпрапорщиком Смыковым. Пробиваясь лесами к границе, Лукьянов встретил штандартный эскадрон 6го драгунского Глуховского полка, который и помог ему добраться до России. Возвращенное в восстановленный полк, оно было передано в 1917 году русскому посланнику в Румынии, а затем представлено в Белградский храм .

6-й пехотный Либавский полк.

Снятое с древка полотнище хранил на груди раненый знаменщик и с ним попал в плен. Находясь на перевязочном пункте, он попросил сестру милосердия Генриетту Сорокину сохранить его. Сестра приняла знамя и через Швецию вернулась в Россию. Знамя было возвращено в полк, а сестра Сорокина награждена Георгиевскими крестами 1й и 2й степеней. Полк сделал ей богатый подарок . Более подробно излагал эту историю член Трофейной комиссии при Военно-Походной ЕИВ Канцелярии К.Гейштор:

«Однажды… дежурный вахмистр, войдя в мой кабинет, доложил, что какая-то сестра милосердия желает говорить с Начальником Канцелярии. Я велел ей передать, чтобы она подала прошение дежурному чиновнику. Вахмистр ушел, тот же час вернулся и доложил, что сестра милосердия имеет особо важное заявление и просит ее принять.

Приказав ввести ее, я увидел перед собой молодую, лет 20 – 21 блондинку, слегка полную, в солдатской шинели и с косынкой на голове, а в правой руке – костыль. Слегка прихрамывая, она подошла к столу и, по моему приглашению, села. Я спросил ее фамилию и часть, а также откуда она приехала в Петроград. С легким иностранным акцентом она ответила, что она сестра милосердия из передового госпиталя Генриетта Сорокина и что она была ранена в боях армии генерала Ренненкампфа. На мой вопрос – что ей угодно, она отвечала, что может сказать это только Начальнику Канцелярии. Протелефонировав ротмистру Кноррингу, я просил его прийти в приемную. Кнорринг тотчас же пришел и я представил ему сестру и сказал о ее просьбе. «В чем дело ? О чем Вы хотите говорить с начальником канцелярии ? Он сейчас в отъезде…» Подумав с минуту, сестра сказала : «Отвернитесь на минуту», а когда она нас позвала, мы увидели на нашем большом круглом столе развернутое замечательно красивое знамя. На нем значились юбилейные даты и даты основания 6го пехотного Либавского полка. Это было его юбилейное знамя… В первую минуту мы оба опешили и затем Кнорринг спросил : «Скажите нам, как Вам досталось это знамя и прошу Вас говорить только правду ; вы должны знать, что потеря знамени частью – это смерть ее». Сестра стала рассказывать, что во время боя при Сольдау, при работе на перевязочном пункте, она была легко ранена в ногу. Знаменщик Либавского полка, тяжело раненый в живот, сорвал с древка знамя, свернул его и тихо сказал: «Сестра, спаси знамя !» и с этими словами умер на ее руках. Этот простой рассказ, сделанный тихим ровным голосом, с легким иностранным акцентом, произвел на нас сильное впечатление. Кнорринг сказал: «Ваш подвиг, сестра, согласно статуту, награждается Орденом Святого Георгия, но эта награда Вам может быть пожалована только непосредственно Государем Императором». «Этого-то мне бы и хотелось»,- отвечала сестра. На вопрос Кнорринга, как она сохранила знамя в целости, она сказала, что была подобрана немецкими санитарами и положена в госпиталь, где ей вынули пулю из ступни. Там она и пролежала, пока, на основании Женевской конвенции, ее не признали подлежащей эвакуации в России. На вопрос Кнорринга: «А немцы Вас осматривали и где же тогда было знамя?» сестра ответила, что она знамя забинтовала вокруг бюста, чем и объяснялась ее полнота, на которую мы, вероятно, обратили внимание. Кнорринг ушел с докладом к Нарышкину (заместитель Начальника Канцелярии – Т.Ш.) и вернувшись, сказал, что сестру просят прийти в Канцелярию завтра. Знамя свернули и отнесли в кабинет Нарышкина.

Когда я помогал сестре одевать ее тяжелую солдатскую шинель, я нащупал в кармане большой револьвер. Ничего я ей не сказал и проводил из приемной к выходу. После ее ухода полковник Нарышкин позвал Кнорринга и меня, и, ,еще раз выслушав наш рассказ, сказал : «Подвиг сестры налицо. Либавский полк понес под Сольдау большие потери и был почти уничтожен. Несомненно, это его юбилейное знамя, но есть и «но». Как она сумела сохранить знамя в плену при известной всем немецкой бдительности? Раз вы обратили внимание на ее неестественную полноту, как же не сделали этого немецкие доктора, да еще при медицинских осмотрах и операциях? Наконец, во время перехода через границы Норвегии и Швеции, она тоже должна была подвергнуться таможенному осмотру? Ее рассказ о том, что умиравший знаменщик передал ей знамя, правдоподобен, но может быть дело проще – она нашла брошенное знамя и сорвав его с древка, спрятала. Может быть и еще иная версия – спасший знамя раненый и умиравший офицер или солдат передал ей уже в госпитале знамя, прося доставить его в Россию. Заметьте, что она непременно хочет иметь аудиенцию у Государя». В это время я вспомнил и рассказал о револьвере, который я нащупал в кармане ее шинели. «Тем более. Мы должны быть очень осторожны», – сказал Нарышкин. «Я сейчас же сообщу обо всем князю Орлову (Начальник Канцелярии – Т.Ш.), а он уже сумеет доложить обо всем Государю». Сообщать жандармским властям или в контрразведку не следовало, ибо наша Канцелярия была вне контроля других учреждений. «Кроме того, если Государь захочет наградить сестру лично, то, предварительно, она, конечно, будет обыскана. Мое мнение, что в общем она говорит правду, но чего-то не договаривает. Я прошу инженера (автора воспоминаний – Т.Ш.) посещать сестру в гостинице, познакомиться с ней поближе, пригласить на ужин в Европейскую гостиницу и постараться узнать – почему она носит оружие, совсем сестрам милосердия не присвоенное?»

По ее рассказам, она была по матери шведка и до смерти матери все детство говорила по-шведски, почему у нее и остался такой акцент. Отец тоже рано умер и она воспитывалась у сестры матери, которая жила в Херсоне. Рано вышла замуж. Муж врач, тоже пропал без вести в первых же боях в Восточной Пруссии. Она провела все эти бои в санитарном отряде при 1й армии, а потом потеряла связь со своим отрядом, блуждала и помогала в разных частях. Все перемешалось и найти свою часть было невозможно. Я спросил ее – почему она носит оружие? Она слегка смутилась и вынув из шинели тяжелый браунинг 12 калибра, подала его мне. Открыв магазин, я увидел 7 пуль, а восьмая была в стволе. На обойме было мелко написано «Берлин». Она сказала, что браунинг нашла на поле сражения и спрятала. «Вместе со знаменем?»,- спросил я. «Да, вместе». «А для чего Вам теперь это оружие?» Она ответила, что пока была у немцев, хранила его, как оружие против посягателей и, вообще, когда она была на ускоренных курсах сестер милосердия, то доктора ей говорили, что сестры могут подвергнуться насилию и, для своего спокойствия, нужно иметь с собой цианистый калий в ампулке. Она вынула ампулку и мне показала. «Полагаю, что Вам теперь ничего не грозит и Вы можете жить спокойно». «Нет, я снова поеду на фронт. Здесь мне нечего делать, а близких у меня нет»,- ответила сестра.