Евгений Витковский - Вечный слушатель Страница 10

Бодхгайя древняя - в пыли,

Грозить враги теперь пришли

И Будде и Камакуре.

Среди туристов, суеты

Руина злата, нищеты,

О, как в себя вмещаешь ты

Великий смысл, Камакура?

Моленья длятся и поднесь.

Задумайся и строго взвесь:

Не Бог ли облачился здесь

В златую плоть, в Камакуре?

ЗАУПОКОЙНАЯ

(С.Дж.Родс, похоронен в Матоппосе, апреля 10 числа, 1902)

Когда хоронят короля

Тоскуя и скорбя,

Печалью полнится земляЮ

Приемля прах в себя.

Конечно, каждый должен пасть,

У всех судьба одна:

Но Власть обречена во Власть

И жить обречена.

Он вдаль смотрел, поверх голов,

Сквозь время, сквозь года,

Там в муках из его же слов

Рождались города;

Лишь мыслью действуя благой

Сколь мал бы ни был срок,

Один народ в народ другой

Преобразить он мог.

Он кинул свой прощальный взор

На цепь минувших лет,

Через гранит, через простор,

Что солнцем перегрет.

Отвагою души горя,

Герой рассеял тьму,

Тропу на север проторя

Народу своему.

Доколь его достало дней

И не сгустилась мгла

Империя слуги верней

Найти бы не смогла.

Живой - Стране был отдан весь,

Теперь - Господь, внемли!

Его душа да станет здесь

Душой его земли!

ГАНГА ДИН

Радость в джине да в чаю

Тыловому холую,

Соблюдающему штатские порядки.

Но едва дойдет до стычки,

Что-то все хотят водички

И лизать готовы водоносу пятки.

А индийская жара

Пропекает до нутра,

Повоюй-ка тут, любезный господин!

Я как раз повоевал,

И - превыше всех похвал

Полковой поилка был, наш Ганга Дин.

Всюду крик: Дин! Дин! Дин!

Колченогий дурень Ганга Дин!

Ты скорей-скорей сюда!

Где-ка там вода-вода!

Нос крючком, зараза, Ганга Дин!

Он - везде и на виду,

Глянь - тряпица на заду,

А как спереди - так вовсе догола.

Неизменно босиком

Он таскался с бурдюком

Из дубленой кожи старого козла.

Нашагаешься с лихвой

Хоть молчи, хоть волком вой,

Да еще - в коросте пота голова;

Наконец, глядишь, привал;

Он ко всем не поспевал

Му дубасили его не разщ, не два.

И снова: Дин! Дин! Дин!

Поворачивайся, старый сукин сын!

Все орут на бедолагу:

Ну-ка, быстро лей во флягу,

А иначе - врежу в рожу, Ганга Дин!

Он хромает день за днем,

И всегда бурдюк при нем,

Не присядет он, пока не сляжет зной;

В стычках - Боже, помоги,

Чтоб не вышибли мозги!

Ну, а он стоит почти что за спиной.

Если мы пошли в штыки

Он за нами, напрямки,

И всегда манером действует умселым.

Если ранят - из-под пуль

Вытащит тебя, как куль:

Грязнорожий, был в душе он чисто-белым.

Опять же: Дин! Дин! Дин!

Так и слышишь, заряжая карабин,

Да еще по многу раз!

Подавай боеприпас,

Подыхаем, где там чертов Ганга Дин!

Помню, как в ночном бою

В отступающем строю

Я лежать остался, раненый, один,

Мне б хоть каплю, хоть глоток

Все ж пустились наутек,

Но никак не старина, не Ганга Дин.

Вот он, спорый, как всегда;

Вот - зеленая вода

С головастиками, - слаще лучших вин

Оказалась для меня!

Между тем из-под огня

Оттащил меня все тот же Ганга Дин!

А рядом: Дин! Дин! Дин!

Что ж орешь ты, подыхающий кретин?

Ясно, пуля в селезенке,

Но взывает голос тонкий:

Ради Бога, Ради Бога, Ганга Дин!

Он меня к носилкам нес,

Грянул выстрел - водонос

Умер с подлинным достоинством мужчин,

Лишь сказал тихонько мне:

Я надеюсь, ты вполне

Был водой доволен - славный Ганга Дин.

Ведь и я к чертям пойду:

Знаю, встретимся в аду,

Где без разницы - кто раб, кто господин;

Но поилка наш горазд:

Он и там хлеьбнуть мне даст,

Грешных душ слуга надежный, Ганга Дин!

Да уж - Дин! Дин! Дин!

Посиневший от натуги Ганга Дин,

Пред тобой винюсь во многом,

И готов поклсться Богом:

Ты честней меня и лучше, Ганга Дин!

ШИЛЛИНГ В ДЕНЬ

Я старый О'Келли, мне зорю пропели

И Дублин и Дели - с фортов и с фронтов,

Гонконг, Равалпинди,

На Ганге, на Инде,

И вот я готов: у последних... портов.

Чума и проказа, тюрьма и зараза,

Порой от приказа - мозги набекрень,

Но стар я и болен,

И вот я уволен,

Мой кошт хлебосолен: по шиллингу в день.

Хор: Да, за шиллинг в день

Расстараться не лень! """""""""""""""""""""""""

Как его выслужить - шиллинг-то в день?

Рехнешься на месте - скажу честь по чести,

Как вспомню о вести: на флангах - шиит,

Он с фронта, он с тыла!

И сердце застыло;

Без разницы было, что буду убит.

Ну что ж, вероятно, жене неприятно,

Чтобы мне, господа,

Не стоять в холода

Возле биржи труда, - не возьмете ль в курьеры?

Общий хор: Зачислить в курьеры:

О, счастье без меры,

Вот старший сержант - он зачислен в курьеры!

На него взгляни,

Все помяни,

До воинской пенсии вплоть

ГОСПОДЬ, КОРОЛЕВУ ХРАНИ!

ШИВА И КУЗНЕЧИК

Шива, сеятель злаков, гонитель небесных туч,

В наидревнейшие годы грозен был и могуч,

Он назначил каждому участь, работу и пищу деля,

Не позабыл никого, от нищего до короля.

Все он создал - Шива-Охранитель,

Бог великий! Бог великий! Все он сотворил:

Колючки для верблюдов и сено для коров,

Материнское сердце - лишь для тебя; спи сынок мой,

и будь здоров.

Пшеницу дал он богатым и просо дал беднякам,

Ходящим за подаяньем - отбросы и рваный хлам,

Пусть бык достанется тигру, стервятнику - падаль глотать,

Бездомным волкам назначил с голоду кости глодать.

Никто не вознесся слишком, никто не остался наг.

Стояла Парвати рядом, следя за раздачей благ.

Подурачить решила Шиву - то-то смеху будет, гляди!

И маленького кузнечика спрятала на груди.

Закончен раздел; богиня спросила, скрывая смех:

Властелин миллионов ртов, накормил ли ты вправду всех?

Шива, смеясь, ответил: Раздача благ - позади.

Сыт даже тот, которого спрятала ты на груди.

Богиня достала кузнечика - был слишком ясен намек.

Увидела: Меньший из Меньших грызет зеленый листок.

Пара Парвати перед Шивой, не подъемля в молитве глаз:

В самом деле бог напитал все живое в единый час.

Все он создал - Шива-охранитель,

Бог великий! Бог великий! Все он сотворил:

Колючки для верблюдов и сено для коров,

Материнское сердце - лишь для тебя; спи сынок мой,

и будь здоров.

НАПУТСТВИЕ

КОЛЬ УДАЛОСЬ МНЕ ВАМ ПОМОЧЬ

И ПОЗАБАВИТЬ ВАС

ТО ПУСТЬ ТЕПЕРЬ КОСНЕТСЯ НОЧЬ

МОИХ УСТАЛЫХ ГЛАЗ.

НО ЕСЛИ Б СНОВА В ТИШИНЕ

ПРЕД ВАМИ Я ВОЗНИК

ТО ВОПРОШАЙТЕ ОБО МНЕ

ЛИШЬ У МОИХ ЖЕ КНИГ/

"""

ИЗ ПОЭТОВ ИРЛАНДИИ

УИЛЬЯМ БАТЛЕР ИЕЙТС

(1865-1939)

РАЗМЫШЛЕНИЯ

ВО ВРЕМЯ ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ

I

Родовые усадьбы

В богатом доме, средь куртин в цвету,

Вблизи холмов, вблизи тенистой рощи,

Жизнь бьет ключом, отринув суету,

Лиясь, как дождь, пока достанет мощи,

Расплескиваясь, рвется в высоту,

Чредует формы посложней, попроще,

Меняясь в них, дабы ценой любой

Не стать машиною, не стать рабой.

Мечты! Но и Гомеру бы, похоже,

Не петь, коль скоро бы не знать ему

Мерцанья черных янтарей, - и все же

Привычно думать нашему уму

О раковинах на прибрежном ложе,

С отливом не вернувшихся во тьму

Глубин, что и они когда-то были

Наследственною мерой изобилий.

Жестокий человек и деловой

Назначил зодчим, столь же деловитым,

Исполнить в камне план заветный свой:

На диво всем потомкам-сибаритам

Воздвигнуть символ чести родовой.

Но от мышей спастись ли даже плитам?

Десятилетья минут - и, глядишь,

Наследник мраморов - всего лишь мышь.

Но что, коль этот парк, где крик павлинов

Ночной порой звучит среди террас,

И где Юнона, склепный свод покинув,

Богам лужаек зрима каждый час,

Где посреди древесных исполинов

Дается нам отдохновенье глаз

Что, если все, что здесь доступно въяве,

Замена нашей гордости и славе?

Что, если герб, взирающий с дверей,

Гнездо традиций, древних и упрямых,

Блуждание вдоль зал и галерей,

Портреты предков в золоченых рамах,

Достоинство семейных алтарей.

Покоящихся в вечных фимиамах

Что, если цели нет у них иной:

Заменой быть для гордости больной?

II

Мой дом

Седая древность башни и моста,

Старинный дом в кругу оград просторном,

Кремнистая земля;

Символика цветущего куста

Меж вязами и одичалым терном;

Ветр зашумит, суля

Часы дождя и хлада,

И промелькнет на миг

Взволнованный кулик,

Заслыша топот и мычанье стада.

Ступени, свод, камин, бумажный лист,

Исписанный, холодный подоконник.

Да, в комнате такой

Виденье облекал панегирист,