Литературная Газета - Литературная Газета 6583 ( № 3 2017) Страница 10

Сергей Иванович ненавидит слова «толерантность», «файл» и прочие, требуя замены их русскими синонимами. В своей борьбе «за чистоту» языка и, так сказать, сохранение всего национального народного архетипического он проявляет непримиримость, например, настаивает, чтобы директор школы не брала на работу учителем биологии Тоню, жену его добрейшего деревенского приятеля Коли Козловского, который тоже приезжий, но « его чужеродность перевешена искренне-священным интересом ко всему плотницкому, столярному, природному, вообще ко всему ремесловому и промысловому». Тоня идеологический антипод главного героя, не только атеистка, но его идейный противник:

Он: «..чем глубже корни, тем крепче дерево... Собственно говоря, патриотизм — это всего лишь верность себе..»

Она: « Вы знаете, если бы так всё просто было, то деревья б никогда не падали». « Вот о любви к Родине... Э-э-э... Я почему-то последнее время с ба-а-альшим подозрением отношусь к разговорам, — она говорила несколько протяжно, — в которых под любовью к Родине понимают совершенно разные вещи. Видите ли, мне кажется, что есть вещи настолько сокровенные, что их нельзя произносить, так сказать, всуе..».

Он: «...любовь, которой всё окружающее проклеиваешь по швам и которая тебя таким смыслом обдаёт, что ни на что не променяешь! Вы не представляете, какое это счастье!»

Она: « Объясните нам, пожалуйста, что такое патриотизм?»

Он: «... Это не так и сложно. У меня ведь тоже была бабушка. Коренная ангарка. Бабушка говорила: “Ране всё миром делали, а тичас наразно”. “У вас, беспут, пошто всё порозь-то?” Ещё она говорила “головизина”. Так вот патриотизм — это когда в твоей беспутной Головизине всё не наразно, не порозь и даже не в кучу, а в жгут».

Главный герой повести, Сергей Иванович, мучим и другими вопросами уже более индивидуального, чем общественно-значимого свойства. Порой он начинает ощущать себя далеким от деревенских людей «книжным человеком» - и тогда маятник его «я» и маятниковой тени – рефлексии – раскачивается от гордыни до самоуничижения. Он постоянно испытывает стыд из-за гордыни и щемящее его душу раздвоение на простого парня «Сережу», который может помочь местным жителям в самом простом деле, мотор подержать, гвоздь забить, не осудит мужика за бытовую матерщину, выпьет с ним и поговорит на е г о языке, то есть намеренно искажая речь «под деревенскую» и учителя Сергея Ивановича, призванного направлять умы в строну «добра и света», стыдящегося того Сережи которым он недавно был. Такое раздвоение сигнал не преодоленной личностной «масочности», когда социальная роль, личина оказывается сильнее внутреннего «Я» , то есть настоящей личности..

Кризис героя, кризис раздвоения, проступает в подтексте повести, - не оттого ли монологи учителя порой так заостренно - пафосны? – и проницательный читатель угадывает, что душевный разлад учителя сигнализирует о внутренней авторской боли – его отзывчивости на сигналы страдания, идущие как со стороны защищаемой,так и со стороны обличаемой. Ведь автор уверен что наградил его «Господь даром защитника». Эхом этой внутренней боли звучат слова о Гоголе, сказанные Евгением Николаевичем Лебедевым, преподавателем Литературного института, к сожалению уже ушедшим с земного плана бытия : « Гоголь, друзья мои, он, как птица, как чибис, степная чайка, с криком, со стоном мечется по-над полем битвы, меж Тарасом, Остапом и Андрием, и сердце Николая Васильевича разрывается на части, и нет и не будет этому огромному и навек подбитому сердцу ни покоя, ни пощады, ни облегчения!».

Обретя событийную плоть, внутренний кризис героя чуть не приводит его к гибели. Спасает его, тонущего в ледяной воде, ученик – Колька, символизирующий в повести, несмотря на свой юный возраст, народную силу и мудрость. Ведь в далекой сибирской глубинке, «каждый человек врастает до символа». А отогревает учителя людская любовь.

Ну а меня как читателя в повести порадовали те крупицы настоящей поэзии которые, точно снег под солнцем, вспыхивали иногда на страницах: «Нельзя быть настолько пронизанным тишиной, в которую вслушиваешься, поваливаешься, и она раступаеся, рассталивается на столько звуков, звонов... Позывка-стон невидимого куличка, шелест севшего табунка утиного... Все невидимое, наощупь, на доверии. На тайне.».

… в поэзии родной земли и сокрыта тайна настоящей любви к Родине. И никаким «инновациям» этой поэзии не отменить...

Эдуард Веркин.  Звездолёт с перебитым крылом. «Октябрь», 6-2016

Хорошо пишет Эдуард Веркин. Читается легко, сюжет держит, каждый новый поворот сюжета к месту. Диалоги достоверные, мальчишки-герои зримые, характеры живые, детали точные. Действие происходит в 1980 году. Реалии оттуда же. Современные дети могут с интересом сравнить т е марки ( еще не «бренды»!) велосипедов к примеру, со своими.

А вообще эта повесть такой вот немного «Бежин луг», но без тургеневской поэзии. Дети в ней тоже пугают друг друга «страшными историями», одна из которых воплощается в реальности. Правда. «Бежин луг», расширенный инопланетно-уфологической тематикой, снабженный уже современными «страшилками» и с перевернутым концом: в рассказе И.С. Туренева мы узнаем, что мальчик Павлуша все-таки утонул, у Веркина Дюшку спасает странная девочка Аня. Собственно вокруг нее и ее брата Марка строится сюжет.

Один только вопрос возник по завершению чтения: зачем журналу «Октябрь» потребовалось публиковать эту повесть, адресат которой неясен - то ли дети предподросткового возраста, то ли их родители? Наверное, просто понравилась и ностальгию вызывала по восьмидесятым прошлого века, по детству. Но возможно, есть у редакции и надежда – с помощью Эдарда Веркина привлечь самое зеленое поколение читателей. Что ж, кто знает, может быть и получится – ведь есть и электронная версия журнала.

Виктор Лихоносов.  Позднее послесловие. "Сибирские огни", 7-2016

У В.И. Лихоносова все хорошо: и слог, и лиризм, и чистота языка. Одним словом – талант. Только мне как читателю мешает самоощущение автора, которое проступает из-под текста, а не из подтекста (простите за каламбур) – В.И. Лихоносов ощущает себя живым классиком. Советским. В. С. Маканин. и А А. Ким тоже ведь оттуда. Но Маканин постоянно меняющийся писатель при сохранении основы, а поэтический А Ким просто вневременной. Лихоносов же - золотая пчела в янтаре.

Тем интереснее было прочитать повесть «Позднее послесловие», в которой писатель перешагнув через пятьдесят с лишним лет, возвращается к очень известной своей повести «Чалдонки», чтобы сделав шаг назад, оказаться в нашем времени.

Получилась у него так называемая «метапроза».

К « Чалдонкам» В. Лихоносов прибавляет две маленькие повести (или большие новеллы). «Мне порою казалось, что и заставил меня дописать забытую читателем простенькую повесть «Чалдонки» кто-то неведомый. И рукою моей водил кто-то такой же..»,- признается он. В первой новелле герой повести, ставший уже пожилым человеком, приезжает в тот же дальний поселок Остяцк, где когда-то побывал в давние советские годы студентом со строительным отрядом, потому что хочет повидать Оньку и Клавку, тоже давно уже пожилых и которых читатель воспринимает сначала как вымышленных героинь. Но во второй новелле в те же места приезжает уже сам писатель и мы узнам, что имена девушек и сами девушки вполне были вполне реальными : «Уже в Барабинске чувствовал я себя неудобно: а чего я еду туда, где жили мои герои, чуточку придуманные, обласканные и искаженные моими мечтаниями? «Чалдонки», чего доброго, кто-то прочитал в двух номерах «Литературной России», газету выписывают для школ и клубов, и как я стану выкручиваться?».

Что влекло писателя? Некое чувство вины перед живыми людьми, судьбами которых он по-писательски распорядился? Или несбывшееся? Ведь талантливый человек раб своего таланта, заставляющего порой отрезать от своих чувств самое нежное, чтобы вложить это нежное в роман или повесть?

Но поздняя встреча с Остяцком, Ургулем и рекой Тарой открывает читателю, если не цель поездки (она так и остается смутной), то замысел души героя (автора) – он жаждет возвращения не в прошлое, не в свою молодость, а возвращения к утраченной п о д л и н н о с т и. Возвращение состоялось... надолго ли? Вслушаемся в слова самого писателя: «целый час, пока ждал поезда, все, что читал и о чем думал, тайно, глубоко сравнивалось с тишиной и сиротством двух деревень — Остяцка и Ургуля. Под потолком в фойе вокзала пестрели картинки в телевизоре, на скамейках кто-то, торопясь к прибывшему поезду, побросал газеты и журналы, и то, что мелькало с экрана, и то, что печаталось в цветных газетах и сверкающих лоском журналах, казалось чужим, пустым, даже оскорбительным».