Журнал Русская жизнь - Гражданская война (октябрь 2008) Страница 10

Разреженный воздух Мексики так плохо действовал на здоровье А. М., что по возвращении в Европу ей сразу пришлось поехать в Баден-Баден полечиться. Усталость, как она писала оттуда, мешала ей воспринимать какие-либо впечатления. Но понемногу возвращались силы, а с ними восприятие внешних впечатлений.

«Близко от дома, где я сейчас приютилась - трогательный по скромности домик Тургенева. Да, я понимаю, что он любил Баден-Баден. Это для него было то же, что для меня - Норвегия. Сочетание красот природы с творческой деятельностью. Но мне здесь чуждо и тоскливо. Понравился мне своей исторической ценностью средневековый женский монастырь в Лихтентале. Когда-то ведь монастыри были не просто местом, где люди „спасались“, - туда шли не „от соблазна“, а от раздоров, от крови, от варварской переломной эпохи, накануне твоего любимого „кватроченто“. Я думала о тебе, когда стояла в монастырском дворе, построенном внучкой Ричарда Львиное Сердце. Тут клубятся легенды! Вечные распри и разрушения, а там снова строительство, созидание вокруг какого-либо коллектива данного и во вражде с коллективом другой общины, нации, сейчас - остро - класса…»

Свойство А. М. очень отличительное: она ярко воспринимает красоту и поэзию жизни, пейзажа, искусства: но все это преломляется у нее в аспекте исторического взгляда, превращается в интересный синтез явления.

Она пишет мне из Нового Света, еще до революции, во время первой мировой войны:

«Знаешь, мне кажется, что мы живем в эпоху, напоминающую Реформацию, религиозные войны, весь переход от средних - к новым векам. Это перелом человеческой истории, сдвиг. Что-то новое созидается, растет и крепнет в мире. Историк скажет: люди в эпоху великой войны жили - и не понимали, что они накануне всемирного исторического сдвига, что они вступают в новую историческую эру. Более чем когда-либо убеждаюсь, какой прочный научный фундамент у той исторической школы, последовательницей которой я являюсь. Как много эта школа дает для того, чтобы охватить события и найти утешение в горизонтах будущего!»

Эти строки сами по себе уже блестящее доказательство ее точки зрения.

Несколько лет спустя:

«С любопытством и жадностью читаю живые страницы истории. Мир движется - нигде нет застоя, шевелится, идет, складывается новая жизнь. И я люблю то оглядываться назад, на пройденный человечеством путь, то забегать вперед - в то волшебное, прекрасное будущее, где человечество найдет себя и будет жить, расправив крылья и говоря: „Счастье, счастье для всех!“».

Еще несколько лет спустя, уже из Мексики:

«Удивительно интересно сейчас читать историю. Все видишь иными глазами - я с наслаждением слежу за тем, как на глазах изменяется психология восприятия людей, быт, как идет ломка всех понятий, взглядов. И как кипит мир - меняя кожу!»

Оттуда же:

«Такой маленькой кажется наша старенькая Европа! Боюсь, что после этой войны Европа начнет медленно, но неизбежно увядать. Только Россия еще, как юная страна, полная соков, не подпадет под общий закон. Но остальные страны… Я вижу впереди только убыль Европы».

Я привела эти отрывки, чтобы показать, как на протяжении многих лет мысль А. М. шла по своему верному пути без колебаний, без уклонений. Переносила изгнание, лишения, опасности - и все это без громких фраз… Мне невольно вспоминается, как мы с ней раз сидели в ложе МХАТа и смотрели «25-й год». А. М. внимательно слушала, а в антракте сказала мне: «Знаешь, это все очень интересно и красиво… Только совсем не похоже. Не так делали революцию: мы, например, никогда не произносили длинных, красивых монологов, в самые роковые минуты мы говорили что-нибудь вроде:

- Главное сейчас связаться с товарищем таким-то.

Или:

- Подремлите хоть немного, пока тихо, - ведь опять всю ночь не спать!

Она и принадлежала к тем, кто делал революцию - без красивых фраз. На ее долю выпало огромное счастье: видеть осуществление своих заветных желаний и цели всей жизни - в своей стране. Это счастье - удел немногих.

Но конечно, наряду с тем, что ее общественная жизнь вполне удовлетворяла ее - личная жизнь у такой богатой натуры не могла проходить безмятежно. Потери, разлуки - все испытала А. М. и все переносила мужественно, с помощью своего верного друга и помощника - труда.

В 1939 году скончалась Зоя Леонидовна Шадурская. Эта смерть глубоко потрясла А. М. Зоя часто говаривала А. М. со своей обычной шутливостью: «Нет, уж ты, пожалуйста, не делай мне неприятности - не умри раньше меня!» Но А. М. как-то не могла - как всегда, когда любишь, - допустить, что она останется одна, а Зои не будет - и что она не сможет рассказать ей, именно ей, что за боль и горе переживает она. Я ее понимала: я сама любила и ценила чудесного человека, верного друга Зою, и делила скорбь А. М.

А через два месяца пришло и ко мне самое великое горе моей жизни. Я потеряла мужа.

Тут А. М. разделила мое горе. Она очень хорошо относилась к Н. Б., - всегда, смеясь, говорила: «Я признаю только один брак - Полыновых». Он платил ей тоже теплым чувством. Еще дня за два до своей кончины - он не предчувствовал близости конца, к счастью - он говорил о ней: строил планы, как, когда он поправится, мы поедем навестить А. М. в Швецию.

За моей работой она продолжала следить и радовалась моим удачам. Она пишет: «Я горжусь твоей работой и тем, что ты умеешь жить в созвучии с успехами и великими достижениями нашей чудесной страны». Поздравляя меня с почетным званием, полученным мною в 40-м году, она пишет: «Это была исключительная минута личной радости. Я чувствую, как ты счастлива, что родина тебя отметила за твои заслуги - и как именно тебе сейчас не хватает твоего друга-мужа».

Из всех поздравлявших меня только она нашла эти слова.

А. М. незадолго до войны прилетала в Москву. Она привезла мне каких-то особенных колоссальных гвоздик из Стокгольма и свое обычное тепло. Расставаясь, мы не думали, что опять пройдут годы - и какие годы! Пока мы увидимся.

Во время войны переписка была затруднена… Но мы знали друг о друге все, что можно было друг другу сообщить. Потом был год молчания - это был год ее тяжкой болезни. Война окончилась, и А. М. приехала отдыхать в «Сосны» - санаторию на Николиной Горе, поблизости от которой и я проводила лето. И с тех пор опять связалась наша золотая нить - и переписку заменили личные встречи.

Незадолго до войны А. М. писала: «Нет ни одного дня, когда я могла бы запереть дверь и хоть на два часа сесть за письменный стол не для деловых текущих работ».

Теперь ее желание исполнилось. Ее отпустили с работы, требовавшей слишком много сил, - в результате тяжелой болезни ей был предписан «отдых». Но для А. М. отдых - главным образом только в работе; хотя теперь это работа уже другого порядка, чем та, которой она посвятила всю свою жизнь до сего дня. Теперь она может уже «сидеть за письменным столом не для деловых бумаг». Но дни ее как всегда заполнены. Она советник Министерства иностранных дел, ей приходится часто принимать самых разнообразных людей, и она пишет свои воспоминания. Книга ее вышла уже на нескольких языках. Сейчас, в своем уютном уголке, полном цветов, с балконом, на который она выходит, чтобы кормить воробьев, сотнями слетающихся туда, - она живет как мудрый советник молодости, как рассказчица о пережитых исторических событиях… Так бывает иногда, что бурный день, в котором чередовались солнце, грозы, тучи, зной, ураган, - вдруг к вечеру переходит в мирный и необычайно прекрасный закат.

В одном из последних писем из Швеции она писала мне:

«Я вспоминала нашу молодость и те дни, полные смеха и задора молодости, которые мы проводили с тобой в Монтре. Я мысленно беседовала с тобою, и мне так захотелось послать тебе мой теплый привет, что я отложила в сторону пачку газет и пишу эти строки. Пусть они скажут тебе, что в этом мире, полном больших смятений для человечества, в великую переломную эпоху, когда рушится старый мир и мы радостно строим новый, - дружба остается великой ценностью. Наша дружба с тобой - это ценность. Мы обе это знаем и чувствуем».

Этими словами мне хочется закончить мой очерк о замечательной женщине, о редком человеке - А. М. Коллонтай.

Публикацию подготовила Альбина Исмаилова, Санкт-Петербург

Артур Ренсом

Шесть недель в Советской России

Впечатления английского журналиста

Предисловие

Предлагаемая русским читателям книга английского писателя Артура Ренсома появилась поздним летом 1919 года и сыграла громадную роль в борьбе против интервенции. Россия была тогда отделена от прочего мира стеной блокады и туманом лжи и клеветы. Что происходило за этой стеной, не мог представить себе даже друг Советской России. Этот туман лжи прорвал Артур Ренсом, пробравшийся нелегально в Россию и опубликовавший после возвращения в капиталистическую Европу эту живую книгу, написанную не только пером, но ищущим мозгом и любящим сердцем. Я помню впечатление, которое вызвала эта книга у меня. За решеткой берлинской тюрьмы перед моими глазами развернулась не только лента героической борьбы русского пролетариата, его страданий, но перед моими глазами появились живые лица близких товарищей. Так же восприняли эту книгу наши английские, французские, итальянские друзья, и еще в 1920 году, когда туман уже начал рассеиваться, зачитывались ею германские рабочие. Автор книги попал за это в списки подкупленных агентов Советского правительства.