Газета Завтра - Газета Завтра 256 (95 1998) Страница 10

книги

Караджич и Младич ушли в подполье, но они не молчат.

Свидетельство их борьбы — эти новые книги

ПРОТИВ ОБЩЕГО ВРАГА

В Косово пропали два сербских журналиста: Небойша Радошевич и Владимир Добричич, оба из Белградского ТАНЮГ, оба — постоянные корреспонденты ТАНЮГ в Косово, одним словом — фронтовые корреспонденты. Небойша Радович — писал, Владимир Добричич — снимал на фото. С Небойшей Радошевичем я встречался в прошлый приезд, брал его в свою машину для поездки в деревни на границе с Албанией, где были обнаружены массовые захоронения убитых косовскими бандитами мирных деревенских сербов. Мы говорили с ним о том, как бороться нам, русским, и им, сербам, вместе против общего врага, строили планы о создании совместного антитеррористического штаба, как с помощью этого общего штаба можно будет противостоять против терроризма, экстремизма, сепаратизма, перекрыть каналы доставки в наши страны наркотиков, оружия, фальшивых денег. Обо всем этом, о нашей беседе он потом написал большую статью.

Это правда: стремление к единству сербов и русских сегодня наказуемо. Сегодня за это убивают в прямом и переносном смысле. Но идея единения, единства русских и сербов — это идея не только одного Радовича или Филатова, это идея всех русских и всех сербов, а значит, она бессмертна, убить её невозможно. Я не пишу некролога, потому что очень верю, что Небойша и Владимир живы и вырвутся еще на волю. Я пишу добрые слова в адрес всех русских и сербских журналистов, которые сегодня погибают за национальные идеи. Фронт национальной журналистики сегодня — самый опасный фронт. Здесь стреляют и подрывают, здесь пытают и шельмуют, здесь обливают грязью и затыкают глотку.

Я уверен, что, находясь в бандитских застенках, сербские журналисты Небойша Радошевич и Владимир Добричич чувствуют нашу, русскую, солидарность с ними, и чем быстрее наступит время Союза сербов и русских в одно единое целое, тем в большей безопасности будут жить наши народы.

Станислав Золотцев СПАСЕНИЕ НА КРОВИ

ОДНИМ из самых сильных и светлых (хотя поистине со слезами на глазах) потрясений года стал для меня тот летний час, что я провел под сводами храма Воскресения Христова в городе на Неве. Надо ж такому случиться! — столько раз в студенческой и заводской юности своей, прожитой в Ленинграде 60-х, и позже, приезжая туда, видел это дивное культовое строение снаружи, столько раз любовался многоцветьем его куполов, при виде которых сразу вспоминается московский Покровский собор (храм Василия Блаженного), а вот внутри его оказался недавно.

Сей храм был поставлен на месте убийства террористами-народовольцами царя Александра II произошедшего 1 марта 1881 года, и каждый историк знает: не пролейся кровь Освободителя на брусчатку набережной канала (сохраняемую внутри и поныне), — вся история России могла бы стать в ХХ веке совсем иной. И построенный за 20 лет, он был при освящении своем тут же наречен в народе именем, по коему известен всем и поныне — храм Спаса-на-Крови. Ибо освятили его летом 1907 года, в праздничный день Преображения Господня — в Яблочный Спас…

Спас-на-Крови, столь празднично выглядевший снаружи и внутри, словно бы нес в судьбе своей печальный "генетический код", явленный трагической причиной его происхождения, — никогда не бывший церковью для ежедневно-обыденных и праздничных богослужений (в нем лишь свершались каждодневные поминальные службы по убиенному императору), он был закрыт в 30-х годах и более полувека простоял закрытым. Пожалуй, это самый "опальный" из всех питерских православных храмов. Нависающий над каналом Грибоедова (Екатерининским) своим столь не "петербургским", стилизованным под "русскую старину" обликом, он даже не упоминался в большинстве путеводителей советского времени. Автору этих строк довелось в 60-е годы поработать в Ленинграде интуристовским гидом, и, помнится, в экскурсоводческих текстах Спас-на-Крови либо вообще не присутствовал, либо (в случае вопросов, почти неизбежных при виде столь впечатляющего здания) рекомендовалось вкратце отделываться следующими пояснениями: мол, церковь не имеет большого и самостоятельного зодческо-художественного значения и эстетической ценности, будучи всего лишь неудачной "подделкой" под произведения древнерусской архитектуры. И прочую чушь обязаны были нести гиды и экскурсоводы, стыдливо отводя глаза от ярчайших куполов этого дивного строения… А народ — обожал и почитал его; даже люди, далекие от любви к былой монархии (порой и мало что знавшие о давнем цареубийстве), а то и вовсе от религии далекие — именно сюда приходили со своими тайными молениями, к решетке, окружавшей Спас-на-Крови. Свидетельствую: особенно популярен сей храм был — и остается — среди студенчества в дни сессий (разве что часовня Блаженной Ксении может соперничать с ним по числу молитвенных записок); но как-то раз, поутру оказавшись у храмовой ограды, я увидел прилепленную к ней бумажку с таким текстом: "Господи! Вразуми Свету, чтоб она полюбила меня!"…

Не эта ли любовь народная стала той незримой силой, которая не дала воинствующим ультраатеистическим варварам разрушить Воскресение Христово? А ведь несколько раз на самом высоком уровне принимались такие решения — и каждый раз что-то мешало. Правда, одно из таких решений предписывало взорвать храм в конце июня 1941 года — понятно, почему оно не было выполнено… А в первую блокадную зиму под сводами здания находился… нет, даже не морг, а просто склад тел погибших и умерших на улицах ленинградцев — их складывали промороженными штабелями, и те живые, у кого были силы для ходьбы, приходили сюда, чтобы опознавать и забирать своих родных. Было, было! — храм снова утвердил свой святой народный титул — на Крови…

Так и дождался он стабильных (позже их назовут застойными) 70-х, когда сошли на нет последние всплески "богоборческого" вандализма, и когда было принято уже совсем иное решение — реставрировать Воскресение Христово. И вот многолетние труды реставраторов увенчались блистательным успехом (хотя еще и не завершены) — недавно храм открыли для посетителей. И я сподобился впервые в жизни войти под его своды…

…И все мое существо буквально утонуло в неописуемой красоте внутреннего убранства собора, и до крайних глубин души потрясла меня роскошь духовного могущества России, материализованная здесь в зодчестве, в мозаичном искусстве, в литье и ковке, в мастерстве камнерезов… Высь русско-христианской культуры, высь, созданная лучшими ее творцами столетней давности, высь, которая только и могла быть создана величайшей державой, входящей в зенит своей мощи, своих богатств духа и материального творчества. Невозможно описать то, что по сути — несказанно! Невозможно в деталях поведать о решении всех немыслимых до строительства этого храма задач — как архитектурно-технических, так и художественно-пластических.

Гигантское здание, поставленное фактически в воде, впервые в России было сооружено на сплошной бетонной "подушке". Мозаики, росписи стен и плафоны, подкупольные изображения — все на множестве плоскостей, но снизу кажутся единой картиной. И нет, пожалуй, такого самоцвета из недр российских, какой не был бы использован в окладах икон, в инкрустациях алтаря и пола, да еще и в самых причудливых сочетаниях: яшма, орлец, малахит, лазурит, мрамор и другие полудрагоценные сокровища как бы переходят, перетекают друг в друга, перемежаемые рубинами и изумрудами, так что переливы их, обрамленные узорочьем, чеканкой и филигранью золота, серебра и меди, завораживают взор и сердце. Но отнюдь не "стоимостной" ценностью и не ярчайшей цветовой гаммой сами по себе, нет — но тем, что труды всех художников и мастеров соединены в воплощении торжества Духа Святого, в изображении Божественного Начала всего сущего в мире, в прославлении Христова бытия. Причем — как, пожалуй, ни в одном из русских храмов — строгость соблюдения канонов библейско-евангельской символики здесь сочетается с максимальной художественно-психологической достоверностью фигур и ликов. Так, бывающие в этой церкви психотерапевты и невропатологи поражаются, например, настенному изображению "Одержимого бесами" (исцеляемого Христом): по их словам, живописец создал точнейшую картину нервно-паралитического недуга… А глядя на мозаичный лик Александра Невского (на иконе киота), созданный на основе васнецовского эскиза, трудно уйти от ощущения, что пред тобой — "голографический" портрет Святого князя, при его земной жизни сотворенный: настолько скульптурно-зрим, реален и убедителен облик великого воителя. Да и едва ли не все здесь — такое, чего еще не видели современники-россияне…