Газета День Литературы - Газета День Литературы # 92 (2004 4) Страница 10

Никакой общей для отечественных "патриотизмов" системы координат, похоже, в обозримом будущем она не возникнет. Это "вавилонское смешение языков" современного российского патриотизма наводит на печальные мысли о характере и смысле "столпотворений", предшествующих столпотворению нынешнему, либеральному. В результате один и тот же печатный орган патриотической оппозиции с разных "патриотических" сторон может быть одновременно обвинен и в "жидовстве" и в "антисемитизме". То есть то, что для одних наших патриотов является неприкрытым "жидовством", для других выглядит самым махровым "антисемитизмом". И каждый из этих безупречных патриотов всерьез уверен в собственной правоте. Смешно — до слез…

А время тем временем идет. То самое обозначенное выше и невозвратимое историческое время, в котором "Россия уже перестала быть великой державой" (тезис, усиленно внедряемый президентским советником А.Илларионовым, телемэтром В.Познером и прочими небезызвестными господами, имя же им — легион). На подобном фоне бесконечные псевдо-патриотические препирательства и свары выглядят уже откровенным вызовом супротив любых человеческих и божеских законов. В сфере политики эта культурная ситуация ярче всего проявилась через скандал с "национально-патриотическим" блоком "Родина". Совсем недавно один из его лидеров, Дмитрий Рогозин публично клялся, что его союз с Сергеем Глазьевым — навсегда, но вот в слегка изменившихся обстоятельствах (выборы президента) он уже устраивает бывшему соратнику "темную" в Госдуме, смещая с поста лидера фракции, а в качестве "отступного" выдавая перешедшему на рогозинскую сторону Сергею Бабурину должность вице-спикера. В данном случае патриотизм выглядит едва ли не как профессия, аналогичная двум древнейшим.

О "профессиональном патриотизме" лидера ЛДПР Жириновского, наверное, сказано уже вообще всё, что можно сказать. "Последний вагон на север", "последний бросок на юг", "вымыть сапоги в Индийском океане"… Интересно задуматься о том, какую литературу читают те миллионы людей, которые голосовали, голосуют и будут голосовать за этих "политиков"? Наверняка что-нибудь из агрессивного фэнтэзи-эскапизма, лидерами которого в отечественной литературе сегодня можно считать произведения Ю.Никитина и В.Головачева.

О культурном субстрате "красного", коммунистической окраски патриотизма вообще нужно бы говорить отдельно: слишком уж большая тема. Бесспорно лишь то, что к нынешнему состоянию дел его представители пришли на удивление быстро — как будто и не было 73 с лишним лет советской власти. Речь не о том, что носители "красного патриотизма" вымирают или трансформируются под воздействием рыночно-демократических реалий, хотя 13 лет "новой России" — тоже срок не слишком уж ничтожный, и нынешнюю "вторую волну реформ" хоть по срокам, хоть по значению можно рассматривать в качестве либерального аналога первых сталинских пятилеток с их индустриализацией и коллективизацией. "Отец народов" заводы и электростанции строил, а мы вот всю "социалку-коммуналку" на платную основу переводим… Речь, видимо, о том, что между политическая форма "красного патриотизма" вступила в противоречие с его культурным содержанием. Ни нового Павла Власова, ни Павки Корчагина, ни даже Давыдова с Нагульновым в патриотической литературе не видно — точно так же, как в патриотической политике. Героя, образа-образца, "делать жизнь с кого", как не было, так и нет. Всё те же пребывающие в хаотически свободном падении индивидуумы, "ветераны броуновского движения", что наполняют и либеральное пространство, — только чающие иного смысла жизни, чем обозначенные выше "либеральные ценности", они же liberal value, они же "лавэ", по удачной дешифровке Виктора Пелевина.

Вы догадываетесь, почему не видно в отечественной культуре произведений позитивного, заряженного на будущее характера, а все претензии на подобное оказываются в лучшем случае гротеском, как фильм Павла Лунгина "Олигарх"? Вовсе не потому только, что их вероятные прототипы, от Березовского до Путина, в жизни своей проявляют совсем иные качества. Но прежде всего потому, что у них катастрофически отсутствует этот самый "образ будущего", потребность в чем-то ином. Если бы такая потребность была — искомые качества они уж как-нибудь да развили бы в себе... Но пока — и без того вроде бы всё хорошо. Как в бородатом анекдоте: "А жизнь-то налаживается..." Заначенных бычков, по прикидкам, может хватить еще года на три. А дальше, видать, уже совсем не наше дело.

Иван Тертичный ЕЩЕ ЕСТЬ СЧАСТЬЕ...

***

Геннадию ГУСЕВУ

Доплыви, человече, до брега,

до хрустящего чистого снега,

разгребая руками шугу.

Батареи во мгле громыхают.

На мгновенье зарницы взлетают.

Погоди, не хрипи: "Не могу...".

Спотыкаясь, бегу я навстречу

и кричу: "Доплыви, человече!"

Я не дам тебе сгинуть навек.

На мгновенье зарницы взлетают.

Батареи во мгле громыхают.

Еле-еле плывет человек.

Клочковатый туман с луговины

за тобою доплыл до стремнины.

"Не сдавайся! Не смей!.." — я кричу.

Посинелые губы я вижу.

Я бегу. Я себя ненавижу,

хоть уже не бегу, а лечу.

— Посмотрите, добрался до брега!..

И рукою касается снега,

и хрустит, и ломается снег.

Обнимаю, хватаю за плечи,

бормочу: "Отдохни, человече..."

Незнакомый родной человек.

ИСХОД ИЗ САРАЕВО

рассказ серба

Поскользнувшись на вдовьей слезе,

головою поникнем понуро…

Будут сыто вослед нам глазеть

уроженцы железного Рура,

будут янки глазеть… Им-то что

до чужого тягучего горя!..

Что полякам — с глазами святош!..

Что норвежцам — со льдинкой во взоре!..

Оставляя остывший очаг,

мы на пагубу ближних не бросим.

И, гробы унося на плечах,

мы с собою отчизну уносим.

Мы идём по туманной стезе,

ну а там, где закат остаётся,

там на горькой — на вдовьей — слезе

русский, чуть побледнев, поскользнётся…

***

Ни тоски, ни печали, ни прочей душевной обузы,

а — легчайшая грусть на исходе осеннего дня.

Хорошо, что сегодня закат так неярок и узок,

хорошо, что лесная стена окружает меня.

И растет пониманье чего-то большого, такого,

что не раз, помаячив недолго, сходило на нет,

и, пожалуй, назвать его можно — и коротко — словом

и добавить простейшее "да" вместо прежнего "нет".

И пора в небеса по-простецки, по-детски вглядеться

и увидеть светила знакомых взыскующих глаз,

и понять, что закончилось долгое-долгое детство,

и настала пора самой искренней веры — сейчас.

***

В просторных снах мне снится не любовь,

а жаркой страстью выжженное поле.

И снишься ты. И ты мне шепчешь вновь:

"Ты хочешь счастья? Или — полной воли?"

Хочу я счастья, воли я хочу,

к пустому приближаясь окоёму.

Зачем ты бьешь ладонью по плечу?

Я шел, спешил сейчас к родному дому?

Я шел к любви, а вышел сгоряча

на жаркое, на выжженное поле.

Постой-постой!.. Не ты ли мне сейчас

сказала: "Счастья?.. Или полной воли?"

***

Уныние — грех, ну а грусть — это дело другое.

Оставив заботы, сидишь на речном берегу.

И веет с реки неземным величавым покоем.

Но что он навеет, конечно, о том ни гу-гу

ни брату, ни свату, ни даже давнишнему другу.

О чем им расскажешь? Что жизнь улетает, как дым?

Что хочется летом увидеть февральскую вьюгу