Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6495 ( № 13 2015) Страница 10

С тех пор минуло пять лет, но других писателей по-прежнему нет. Или, что вернее, меняются имена и заголовки, но общее состояние отечественной (да и зарубежной русскоязычной) словесности остаётся неизменным: пациент скорее мёртв, чем жив. Не сочтите за труд убедиться.

ПАРМЕЗАНОВАЯ СВОБОДА

М. Степнова. Безбожный переулок. – М.: АСТ, 2014

Если уж необходимо выбрать из полусотни нацбестовских зол меньшее, то я назвал бы «Безбожный переулок» М. Степновой. Ибо книга выглядит вполне добротной работой над ошибками: как стилистическими, так и смысловыми. Ну есть в тексте несколько ненужных и натужных аллитераций, вроде этой: «Мелочь сначала долго копилась в коричневой банке из-под индийского кофе с грудастой грустной гурией на жестяном боку…» Во-первых, звукопись тут абсолютно бесцельна – искусство для искусства. Во-вторых, коли банка индийская, так и барышня на ней – не гурия, но апсара. Но это, право, мелочи, не будем крохоборами. Радует другое: нет в тексте ни кошерных поросят, ни парней, похожих на кариатид. И даже, вообразите, присутствует некий идейный стержень – это у Степновой-то... Дивны дела твои, Господи!

Необходимый спойлер: «Безбожный переулок» – классический Bildungsroman о том, как врач Огарёв, талантливый диагност, по капле выдавливал из себя совка. А помогала ему в этом юная любовница Маля, которая считала служебные, семейные и прочие обязанности надуманными комплексами: «Я всегда мечтала просто жить, понимаешь? Это же самое интересное. Жить. Ехать. Останавливаться где хочешь. Снова ехать. Смотреть. Жить». Эта незатейливая мысль настолько пленила доктора, что тот решил просто жить. И непременно в Тоскане, поскольку Россия для жизни малооборудована.

«Дочитав книгу до конца, вдруг понимаешь, что она совсем не о врачах и не о женщинах. Она о России. России как болезни», – заметил П. Басинский. И это совершенно верно. «Безбожный переулок» легко укладывается в идейные шаблоны примерно 30-летней давности. Тогда все мы дружно решили, что свет невечерний с Запада воссияет. Многие, как выясняется, до сих пор не разу­верились.

Чтобы это уразуметь, достаточно знать Ф.И.О. протагониста: Иван Сергеевич Огарёв – трудно ждать славянофильства от героя с такими паспортными данными. Россия у него ассоциируется с отцом, домашним тираном, с полумёртвым военным заводом, со смертельно больным ребёнком в клинике… Зато символом европейских свобод М.С. назначила пармезан:

«Сыр знали на Востоке и в Азии. Древняя Греция, Древний Рим. Средневековая Европа обжиралась сыром... Они все верили в то, что у них есть будущее. Все до одного. Даже самый ничтожный средневековый смерд знал, что у него есть мизерные, но права. Его нельзя было убить просто так – как скотину. Он мог стать горожанином. У него был сыр. Он верил, что через двенадцать месяцев его дом, его жена, его дети и его сыр всё ещё будут тут, на этой земле. В России делали только творог. Он был готов уже к утру. И к вечеру – скисал. Но до вечера надо было ещё дожить. На большее никто не надеялся. Какой уж тут сыр? Какое столетнее вино? Зачем пустые надежды людям, у которых нет никакого будущего?»

Этот пассаж – авторский просчёт номер раз. Италия как оплот стабильности – с её-то кровавой историей? С междоусобной грызнёй карликовых княжеств? С кострами инквизиции? С французскими и австрийскими оккупантами? С касторкой в тюрьмах? С дикой послевоенной инфляцией, мафией и поголовной коррупцией? Марина Львовна, недурно бы вам хоть «Википедию» почитать, что ли... Факты – ну о-очень эффективное лекарство при стереотипном мышлении.

Просчёт номер два уже серьёзнее. Под занавес выясняется, что Маля, проповедница и воплощение общечеловеческих ценностей, – шизофреничка. Надо ли объяснять, что это полностью дискредитирует её проповеди?

И третий, самый серьёзный, просчёт. Правда, прямого отношения к тексту он не имеет, но всё равно скажу: Марина Львовна, откуда такая антипатия к нашему богоспасаемому отечеству? Ведь оно к вам вполне благосклонно: весьма недурную карьеру вы сделали не в Ломбардии. И «Большую книгу» вам вручали не в Тоскане и не в Романье… Впрочем, эта тема уже вне изящной словесности.

Так вот, о словесности. Тут возникает вполне тургеневский вопрос: если сливки таковы, то что же молоко?

И ЛЕНИН, ДЕБИЛЬНЫЙ ТАКОЙ…

Ю. Арабов. Столкновение с бабочкой. – М.: АСТ, 2014

Октябрьская революция прошла по самому бархатному сценарию. Государь император решил не отрекаться от престола, заключил сепаратный мир с Германией и назначил товарища Ульянова-Ленина премьер-министром. Немыслимый гибрид диктатуры пролетариата с конституционной монархией обернулся столь же немыслимым процветанием: пятикратный рост производства, твёрдая червонная валюта плюс электрификация всей страны. В подвале Ипатьев­ского дома расстреляли элиту РКП(б), а Гражданская счастливо издохла в эмбриональном состоянии…

Я вовсе не противник альтернативной истории, ибо сам грешен. Однако Ю. Арабов отважно шагнул за пределы жанра и создал нечто архиальтернативное: параллельную реальность на грани фэнтези. Играли вы когда-нибудь в альтернативные шахматы? А у Арабова играют: «Он сделал первый ход белой ладьёй». Ей-богу, настолько плодотворной дебютной идеи не знали даже Старые Васюки. А видели вы балтийца в альтернативной форме? Арабов, судя по всему, видел: «Вошёл председатель судового комитета Александр Белышев. Без матроски на голове». Сделайте милость, подарите автору словарь Ожегова! А вот краткий курс альтернативной географии: «Что может быть хуже Нижнего Волочка?» Или альтернативной речи: «Весёлый, как гуталин, Карл Радек», «с влажным лицом размороженного сала»…

Д. Быков характеризовал Арабова так: «Талантливо безумный или безумно талантливый». Согласен с аттестацией ровно наполовину: безумия тут хватает, чего не скажешь о таланте. Впрочем, всё перечисленное легко списать на редакторский брак. Авторский брак в «Столкновении с бабочкой» не в пример хуже.

Говоря об отечественной истории, весьма просто впасть в бинарную оппозицию. Проще говоря, свести всё к чёрно-белой гамме, забыв о полутонах. Точно так и поступил Арабов: образы Николая II и Ленина редуцированы до неприличия – а что, дёшево и сердито!

Расстрелянные Сталин, Свердлов и Коллонтай, можно сказать, ещё дёшево отделались. Ильичу сочинитель приготовил кару не в пример худшую – неспешное публичное шельмование. Ленин в арабовской трактовке – персонаж соц-арта… да не соц-арта даже, а позднесоветских анекдотов. Первоисточник легко опознать по нескольким «ленинским» репликам:

«На заборе тоже написано. Однако вы не суётесь в него, а идёте прямо в публичный дом».

«Ушами я ничего не вижу. Я ими шевелю, когда получается».

«Чаруйте меня, чаруйте!»

Государь, напротив, дефилирует перед читателем в белом венчике из роз: «Если перед людьми и Богом ты ничего не скрываешь, то любое испытание, выпавшее на твою долю, будет столкновением с бабочкой. И война, и революция – мотыльки, которые возникают в луче света. Они не страшны для тех, у кого чиста совесть».

Такое впечатление, что автор похерил за ненадобностью оба прототипа, чтобы не досаждали ненужной амбивалентностью. Результатом стали две картонные фигуры, скроенные по перестроечным лекалам: душка-монарх и коммунист-олигофрен. Точно так же Ю.А. обошёлся с отечественной историей: ни «общинной революции», ни корниловского мятежа, ни чешского мятежа – по-видимому, они попросту не вписывались в чёрно-белую схему. О результатах см. выше.

И последнее: добротная альтернативка предполагает авторскую версию исторического детерминизма, новый (и обоснованный!) вариант причинно-следственных связей. Искать его в романе категорически не рекомендую. Все свои безошибочные решения государь император находит в глоссолалии выжившего из ума камердинера. Заявит старик: «Гельсингфорс» – стало быть, там и должны состояться мирные переговоры с кайзером. Вот и вся историософия – весёлая, как гуталин…

АХ, ОДЕССА, ТЫ ЗНАЛА МНОГО ГОРЯ!

В. Непогодин. Девять дней в мае. Журнал «Нева», № 10, 2014

Если прозаик в соцсетях рекламирует свой опус в чём мать родила – значит, тут далеко не всё в порядке. Либо с текстом, либо с автором. В случае Непогодина обе гипотезы оправдываются – моментально и с нездешней силой.

Позволю себе лирическое отступление. Есть у войн одно скверное свойство – поднимать придонную муть, в том числе и культурную. Деление на профи и дилетантов для экстремальных ситуаций не годится, единственный приемлемый критерий: «свой – чужой». Украинская война не исключение. Покойный Негатуров без зазрения совести рифмовал «открытой» и «воровитой» (?!) – и ничего, причислен к лику замечательных людей; подробности в соответствующем томе «ЖЗЛ». Одессит Непогодин – явление ровно того же порядка. Грамматика, стилистика, сюжетостроение – эти эстетские тонкости для мирного времени. Эка невидаль, двух слов связать не в состоянии. Зато за Россию костьми ляжет. Потому в момент затяжного украинского кризиса В.Н. оказался более чем востребован. Кто-то метко окрестил его «украинцем по вызову» – вызовы и впрямь следовали один за другим: колонки в «Свободной прессе» и «Снобе», заметки в «Известиях». И проза в «Неве», это само собой. Однако настоятельно рекомендую читателям авторский извод текста, размещённый на сайте knigolib.com. Пусть на 10 000 слов длиннее, зато нецелованный, – ведь после правки Непогодин теряет три четверти шарма: «мнгновения русской весны», «ложил себе под подушку книжку», «усмирительная рубашка»…