Газета День Литературы - Газета День Литературы # 94 (2004 6) Страница 10

Смерть в его стихах имеет поначалу зыбкий, не обретший плоти образ, но он уже тревожит, а то и будоражит дух и душу. И когда становится трудно от его неясного, но явного присутствия, поэт готов на опасный вызов:

Я смерть зову: а ну, явись,

приди с распахнутым забралом —

не для того, чтоб рухнуть вниз

безвольно с пьедестала.

А для того, чтобы в бою

жестоком, с мощью ураганной

смог раздавить я смерть свою

и позабыть о ней, поганой.

Здесь идет словно некое заговаривание смерти, приручение ее через развенчание ее значительности. Однако облик смерти всё равно еще размыт, расплывчат. Поэт вглядывается в ее приметы, щедро разбросанные вселенской рукой в природе. И вдруг воочию увидел Смерть дерева и поспешил написать о ней:

В грудь древа молнии клинок

ударил из грозы-тумана.

И вспыхнуло оно, как стог,

и пало наземь бездыханно.

А ведь была какая крона, —

как цветом по весне цвела.

И соловей самовлюбленно

под ней перепевал щегла.

Осмысление своих отношений с Богом у поэта поначалу происходит болезненно. Любовь всеобщая христианская и любовь конкретная земная находятся в противоречивом двуединстве. Порыв обессмертить свои чувства к любимой женщине, несмотря на некотрую экзальтацию и патетику, несет божественный знак, имеет естественный характер: "я тебя — у вечности отспорю, я — у смерти отобью тебя".

В искренность такого чувства невозможно не поверить. Тем более, что оно постоянно подкрепляется неожиданными озарениями: "Жил и не думал, что у смерти твои, о боль моя, глаза ". И тут никак не обйтись без обращения к Создателю, в чьем ведении все наши судьбы, наши смерти: "Позволь мне, Боже, после смерти взглянуть на самого себя".

И возникают всё новые озарения, которые, врезаясь в память, убеждают, тревожат: "и смерть глядит в глаза при жизни, а после смерти — смерти нет".

А Бог-Вседержитель у поэта обеспокоен: "Взирает Бог тревожными глазами..." Видно, судьба человечества требует от Него определенных созидательных усилий в Его непрерывном саморазвитии, самосовершенствовании, самоочищении, ибо увечное человечество свидетельствует, скорее всего, о самоутверждении сатанинских сил. И смутное время в России оставило после себя следы именно этих ускользающе-вездесущих сил.

В стихотворении "Плач на погосте", кажется, вся страна, разлетевшаяся "на куски в сумасшедшей давильне" , собралась на погосте оплакивать жертвы. За последние десять лет Россия не досчиталась пятнадцати миллионов человек. Неслучайно у поэта с "давильней" рифмуется "говорильня". Собирательный образ страны незрим, автор чувствует его, как душу, что "плачет по людям незрячим". Чувствует — как трагедию России, которую не выразить словами, но быть вне ее и молчать — невозможно. Пусть даже это окажется просто молчанием плача.

Вот в глазах и последний туман,

вот и в глину закопаны кости,—

а всё кто-то нас помнит... И кто-то по нам

слезы льет на погосте.

На этом погосте лежит и отец поэта, перед которым он испытывает неутолимое чувство вины и раскаяния. В нескольких стихотворениях, посвященных отцу, поэт пытается как-то искупить свою вину, утишить это чувство.

Отец позвал меня на помощь,

да не расслышал я слова.

и смерти гробовая полночь

его объяла, как трава.

Но, с поистине кузнецовским катарсисом драматического разрешения трагически неразрешимого, самоотреченно заключает: "Так и приму. И пусть напишут на вечном камне мастера: он зов отцовский не расслышал, и не было ему добра".

Быть может, судит самого себя И.Переверзин слишком строго. Но не судить не может. Ведь и к другим относится взыскующе — видимо, понимая, что так того требует промысел Божий. А отход от Него грозит всё новыми потрясениями, крушениями и трагедиями.

Стремились мы уйти от Бога,

а получилось — от людей.

Вздымалась, ширилась дорога

печали, горя и смертей.

Так события последнего смутного времени обнажили всю несправедливость основ, на которых стояло и, пожалуй, еще долго будет стоять российское общество. Однако над всем этим видится поэту образ Святой Руси, милосердной и взыскующей:

И высоко над головой,

над каждым домом и собором,

стоит небесный образ твой,

как суд над временем-позором.

Она там, где "звездный запредел" . А здесь — "нам не восстать из мрака, коль мрак не пережить".

Со всего человечества уже идет вселенский спрос, и никакие прогнозы и пророчества не дадут исчерпывающего знания, что ждет нас впереди, если человечество не образумится. "А ну как однажды и разом планета потребует долг — и вырвет глаза синеглазым, и вцепится в горло, как волк". Так в стихотворении "Птицы Хичкока", не пророча, но предостерегая, поэт пытается напомнить о совести и ответственности людей перед планетой, перед всей Вселенной.

Неспроста появляются у него такие строчки, например: "Я хочу, чтоб над домом моим вместо Марса всходила Венера". Чтобы не вражда, а любовь царила на Земле. Над миром, над домом — надо всем. Чтобы сам поэт — человек исключительной искренности — мог себе позволить судить о людях по себе, то есть думать о них лучше, чем они есть на самом деле. Ему же приходится подчас подвергаться сомненьям: "сегодня я тебя прикрою, а завтра ты меня убьешь".

В.Бондаренко в своем эссе "Серебряная точность слова", предваряющем книгу И.Переверзина, определил характернейшую особенность его поэтического письма: северно-серебряную точность, вплоть до отточий. И хочется повторить слова критика о поэте: "В душе бунтовщика появляется свой Храм. Непрост он, и, видно, не настало еще время для истинной мудрости. Пока еще длится время плача и скорби".

Понять себя — поднять себя,

вставай с колен, иди,

пусть солнце бьет в глаза, слепя,

пусть в скулы бьют дожди.

Неукротимая судьба:

и смерч, и круговерть,

где борет жизнь саму себя,

где смерть идет на смерть!

Таково парадоксальное состояние нашего Времени. И, чтобы выжить, никак нельзя предаваться унынию и тоске. Важно крепить свою веру. Ведь вера имеет свойство жить не в одном этом мире. Она безгранична — в том смысле, что для нее нет межи между мирами, между разными пространственно-временными измерениями.

"Дом родной — далеко, за немыслимой бездною звёзд, за пустыней, за морем, под охраной надежного Бога. И однажды, устав от земных перегрузок и верст, я вернусь навсегда — и застыну свечой у порога" . В доме этом есть место и матери, и отцу, и "брусничному звездному лету"...

Иван Переверзин — поэт светлого вестничества. Свое слово он стремится нести как свет, озаряющий для всех путь ко вселенской гармонии, как знамя, бушующее, развевающееся над миром. Недавно выронил свое знамя Юрий Кузнецов... Тропа Ивана Переверзина смыкается с кузнецовской стезей.

Судьбу поцелую, как знамя,

и счастье свое позову —

ответит любимая, знаю,

и птицы взлетят в синеву...

Владимир Винников НЕ ЗЕЛЕНО

Здравствуй, племя младое, незнакомое! Антология рассказов молодых писателей России. / Сост., вступ. ст. Калугина В.И.— М.: ИТРК, серия "Россия молодая", 2002, 640 с., 5000 экз.