Лиля Гурьянова - Мертвая зона. Города-призраки: записки Сталкера Страница 11

– Это точно! – кивнул наш провожатый. – А что здесь будет через три года? Через пять лет? Через десять? Трудно представить! Ладно, поживем – увидим!

Володя Шинкаренко так и не увидел, какой будет Чернобыльская зона через десять лет: он умер в Киеве в 1995 году; отказало сердце. Было ему чуть больше сорока.

Первая группа пострадавших на аварии была доставлена в медсанчасть Припяти примерно через полчаса после взрыва. Врачи не могли оценить тяжесть их радиационного поражения: у них не было данных о реальных радиационных полях на Станции и вокруг нее. Только первичные реакции облученных: очень сильный ядерный загар, отеки и ожоги, тошнота, рвота, слабость, у некоторых – шоковые состояния, говорили о тяжести поражений.

Рассказывает В. Г. Смагин (принимал смену у Акимова):

Нас, человек пять, посадили в «скорую» и отвезли в медсанчасть Припяти. Имеющейся аппаратурой замерили активность каждого. Очень «грязные!» Помылись. Все равно радиоактивные. Вымылись еще несколько раз, результаты те же. Все чувствовали себя очень плохо.

Мне поставили капельницу в вену. Часа через два в теле стала ощущаться бодрость. Когда кончилась капельница, я встал и начал искать курево. В палате были еще двое. На одной койке прапорщик из охраны. Все говорил: «Сбегу домой. Жена, дети волнуются. Не знают, где я. И я не знаю, что с ними». – «Лежи, – сказал ему. – Хватанул бэры, теперь лечись…»

На другой койке лежал молодой наладчик из чернобыльского пусконаладочного предприятия. Когда он узнал, что Володя Шашенок умер утром, кажется, в шесть утра, то начал кричать, почему скрыли, что он умер, почему ему не сказали. Это была истерика. И похоже, он перепугался. Раз умер Шашенок, значит, и он может умереть. Он здорово кричал: «Все скрывают, скрывают!.. Почему мне не сказали?!» Потом он успокоился, но у него началась изнурительная икота.

В медсанчасти было «грязно». Прибор показывал радиоактивность. Мобилизовали женщин из Южатомэнергомонтажа. Они все время мыли полы в коридоре и в палатах. Ходил дозиметрист и все измерял. Бормотал при этом: «Моют, моют, а все „грязно»…»

В открытое окно услышал, что меня зовут. Выглянул, а внизу Сережа Камышный из моей смены. Спрашивает: «Ну как дела?» А я ему в ответ: «Закурить есть?» Спустили шпагат и на шпагате подняли сигареты. Я ему сказал: «А ты, Серега, что бродишь? Ты тоже нахватался. Иди к нам». – «Да я нормально себя чувствую. Вот дезактивировался. – Он достал из кармана бутылку водки. – Тебе не надо?» – «Не-ет! Мне уже влили…»

Заглянул в палату к Лене Топтунову. Он лежал. Весь буро-коричневый. У него был сильно отекший рот, губы. Распух язык. Ему было трудно говорить. Всех мучило одно: почему взрыв?..

Володя Шашенок умер от ожогов и радиации в шесть утра. А заместитель начальника электроцеха Александр Лелеченко после капельницы почувствовал себя настолько хорошо, что сбежал из медсанчасти и снова пошел на блок. Второй раз его уже повезли в Киев в очень тяжелом состоянии. Там он и скончался в страшных муках. Общая доза, им полученная, составила 2 500 рентген. Не помогли ни интенсивная терапия, ни пересадка костного мозга…

Валера Перевозченко после капельницы не встал. Лежал молча, отвернувшись к стене. Толя Кургуз был весь в ожоговых пузырях. В иных местах кожа лопнула и висела лохмотьями. Лицо и руки сильно отекли и покрылись корками. При каждом мимическом движении корки лопались. Он жаловался, что все тело превратилось в сплошную боль.

Врачи, конечно, и сами облучились. Воздух в медсанчасти был радиоактивный, сильно излучали и тяжелые больные, они ведь вобрали радионуклиды внутрь и впитали в кожу.

Все, кому полегчало, собрались в курилке. Думали только об одном; почему взрыв? Был тут и Саша Акимов, печальный и страшно загорелый. Вошел Анатолий Степанович Дятлов. Курит, думает. Привычное его состояние. Кто-то спросил:

«Сколько хватанул, Степаныч?» – «Да, думаю, рентген сорок… Жить будем…»

Он ошибся ровно в десять раз. В 6-й клинике Москвы у него определили 400 рентген. Третья степень острой лучевой болезни. И ноги он себе подпалил здорово, когда ходил по топливу и графиту вокруг блока.

У многих в голове вертелось слово «диверсия». Потому что когда не можешь объяснить происходящее, то и на самого черта подумаешь. Акимов на мой вопрос ответил одно: «Мы все делали правильно… Не понимаю, почему так произошло…» Дятлов тоже был уверен в правильности своих действий.

К вечеру прибыла команда врачей из 6-й клиники Москвы. Ходили по палатам. Осматривали нас. Бородатый доктор, Георгий Дмитриевич Селидовкин, отобрал первую партию – двадцать восемь человек – для срочной отправки в Москву. Отбор делал по ядерному загару. Было не до анализов. Почти все двадцать восемь умрут…

Из окна хорошо был виден аварийный блок. К ночи загорелся графит. Гигантское пламя вокруг трубы… Страшно было смотреть!..

День седьмой

Посторонних не пускать!

А на седьмой день нашего пребывания в Чернобыльской зоне к нам пожаловали гости. Поздно вечером в дверь решительно позвонили, и строгий голос крикнул:

– Шинкаренко, открывай, совесть твоя пришла! Будем разговаривать…

– Влипли, – вздохнул Володя. – Это проверяющие «Спецатома». Значит, каким-то образом стало известно, что в Зоне живут посторонние. Сейчас вас будут вывозить.

– Куда? – оторопело спросили мы.

– Скорее всего, на Зеленый Мыс, там есть пустующий детский лагерь. До утра подержат, потом – за Зону.

– Шикаренко! – упорствовали за дверью. – Негоже так долго не отпирать двери гостям!

– Спокойно, ребята, – попытался успокоить нас Володя. – Я что-нибудь придумаю. Вы с ними поезжайте спокойненько себе и ждите там от меня весточки. Старайтесь поменьше говорить. На вопросы не отвечайте или отвечайте невнятно. Все валите на меня: мол, заманил, привез, водкой поил. Дескать, ничего толком не видели, сидим тут в Припяти за столом уж который день. Сделать нам они ничего не могут, официально у нас в стране процветает гласность, есть еще какой-то закон о печати… не мне вас учить! Главное, молчите и ждите меня.

Он открыл двери, и в комнату вошли двое мужчин в военной форме.

– Ну что, работники пера, – не поздоровавшись, ласково обратились они к нам. – Будем собираться? Поедем отсюда, здоровее будете!

– Здравствуйте! – вежливо сказал вошедшим Витька.

– Собирайся давай, – не пошли на контакт представители власти. – В машине, по дороге, и поздороваемся, и попрощаемся, и поговорим обо всем, если захочешь. Живенько, живенько! С вещами, как говорится, да на выход.

Мы сели в машину. Примерно через полтора часа нас высадили у двухэтажного деревянного здания.

– Где мы? – наивно и невинно поинтересовалась я.

– Зеленый Мыс, – буркнул один из провожатых. – Переночуете и поедете с утра в Киев, оттуда домой. Паспорта-то хоть есть?

– В принципе есть, – согласился Витька. – Только мы их в Киеве у друзей оставили. Шинкаренко велел с собой ничего лишнего не брать.

– Шутники! – хмыкнул сопровождающий. – Знаете что, ребята? Мне проблемы с вами не нужны. Я человек подневольный: приказали вас из Зоны вывезти, я приказ выполняю. А разбираться, кто вы, откуда, как сюда попали… это мне лень. Знаю, что питерские журналисты, этого с меня достаточно. Официально наказать вас нельзя, так что сейчас я запру вас в комнате до утра, а потом езжайте себе с богом. Мое дело – маленькое.

– А Шинкаренко? – поинтересовался Витька. – Ему что будет за то, что он нас в гости пригласил?

– По шее ему будет, – охотно сообщил сопровождающий. – Впрочем, Вовке не привыкать, у него уже мозоль на этой самой шее. Бьют, бьют, да все без толку. «В гости»… – покачал он головой. – Сами-то хоть понимаете, куда влезли? Здоровья не жалко?

– Ай! – махнул рукой Витька. – Какое там здоровье!.. Разве на нашей работе будешь здоровым? Все на нервах, все всухомятку… одни расстройства.

– Ну-ну, – покачал головой дядечка. – Давайте, нервные вы мои, двигайте на второй этаж, там уж и кроватки для вас застелены. Спите себе спокойно до утра…

Нас проводили в маленькую комнатку и заперли на ключ.

– Действительно бывший пионерский лагерь, – сообщил Витька, высунувшись в окно и обозрев окрестности. – Ну что, кончились наши приключения?

– Шинкаренко же велел ждать! – не согласилась я.

– Ну подождем, – согласился друг и соратник, растягиваясь на кровати. – Только давай ждать лежа, а? Что-то я устал за последние дни…

Мы уже почти уснули, когда под окнами послышался тихий свист. Я открыла окно.

– Бойцы-товарищи! – раздался снизу шепоток Шинкаренко. – Давайте сматываться отсюда!

– Нас заперли, – пожаловалась я.

– Вестимо, заперли, – согласился Шинкаренко. – А окна для чего в домах делают?

– Так высоко же!

– Белье постельное дали? – деловито осведомился наш товарищ.