Журнал Современник - Журнал Наш Современник 2006 #10 Страница 11

Они уезжали и чем-то были довольны. Умиротворённый, нежно розовеющий, в белом уборе на голове сидел патриарх. Я думаю, верующая старушка с палочкой, с вечера клавшая у подушки платок к встрече святейшего, или молодая мать, поднимавшая младенца и молча просившая коснуться его головки священной рукой, умерли бы от счастья, окажись на такой вот трапезе с тостами в честь патриарха и пением “многая лета”. Сбоку сиживала власть, не крестилась, но всё же сияла мягкостью и согласием. Власть тоже была чем-то довольна.

Губернатор пообещал патриархии земли под Геленджиком, на берегу моря.

…Между тем грустно было думать, что патриарх не посетил древнюю Тамань. К 1000-летию крещения Руси (в 1988 году) мы не смогли добиться, чтобы в память о преподобном Никоне была названа самая прибрежная улица его именем: “улица летописца Никона”. Как звучит! Впервые бы кто-то произносил его святое имя, писал на конверте. Нет! Не дано начальникам сочувствия истории. “В 1073 году великий же Никон удалился на остров Тмутороканский и, найдя чистое место у города, поселился там…”*.

А нынче святейший опять прибыл на Кубань и сразу же, ещё ничего не увидев, стал хвалить губернатора и дивиться, как много на Кубани “изменилось к лучшему”. И опять в Тамань не поехал. Она, эта святая земля, стлавшая свою пядь к ногам святого Андрея Первозванного (как утверждает предание), загажена богачами, строителями газового терминала, осквернена высокими каменными сараями “новых русских”, ресторанами для туристов и множеством торговых лавочек на самых древних угодьях и берегах. Там бы, у церкви Пресвятой Богородицы, и услышать от патриарха кроткие слова о Никоне, о его монастыре и о неприкосновенности исторического таинства. Не случилось. Патриарха повезли в Ф. Геленджик, в Дивноморск (назывался Фальшивый Геленджик), где открыли духовный центр со всеми угодьями и пляжами. Да простит мне Господь, но смолчать не смог. (Дек. 2005 г.)

1996

ТОРЖЕСТВО ПАМЯТИ (300-летие Кубанского казачьего войска).

Многие не дожили до этой великой и горькой даты. И когда в зале поднимутся на молитву, на исполнение гимна, а на другой день длинной чередой пройдутся по родовой улице Красной атаманы и чины казачьего войска, наверное, души небесные, старозаветные слетят с высоты и коснутся братских плеч, и сама земля, сокрывшая золотые косточки истории, ответит чуть стонущим тихим гулом. Была история, и какая! Надо её воскресить и продолжить. Хаты и речки, курганы и распаханные коши помнят всё. Да не сгинет и чуткость людская.

В торжественный час наконец-то раскрепощённая душа казачья должна светлой клятвой, трепетом сочувствия и любви поклониться тем, кто миссию свою на кубанской земле исполнил когда-то и благословил потомство на будущее. Благородное, отчаянное чувство ведёт всегда человека на смелые дела и подвиги. Медный запорожец в Тамани стережёт в добрые дни и в историческое ненастье славу и гордость черноморскую. Пусть последуют казаки за великими тенями, мысленно выйдут с ними из Запорожья, пристанут на чаёчках и с обозами в Тамани и на Ейской косе, привяжут коней в дубовых рощах будущего Екатеринодара, поживут в землянках, помолятся в первых церквах и постоят на ветру на вышках возле реки Кубани и в степи, пусть переживут с ними все бои и походы, разорение станиц, представят ещё раз, как покидали их родичи хаты и перебирались за море на вечную разлуку, — тогда в скрыне душевной не истлеет верность заветам праотцев и дети нашего дня с умилением и упрямством возблагодарят отцов за мужество в конце XX века*.

1998

10 августа (Новосибирск). Если от нашей улицы идти на восток, то с поперечной улицы Станиславского начинается многоэтажный соцгородок (так называли до войны и после), и туда, если не привозили хлеб на наш край, матушка посылала меня утречком в магазин. Теперь у белого дома, отличающегося от других, я вспомнил… 1946 год. Стою в очереди, а по радио передают, что умер М. И. Калинин, всесоюзный староста. Многое забыл, а это не стёрлось. Наверное, потому, что в простонародье, среди которого я жил, Калинин (благодаря пропаганде) считался… “как родной”. Этакий домашний дедушка, старенький, бородка клинышком. Умер. Жалко было. Принёс домой две булки хлеба, сказал матери: “Передали: Калинин умер”. А уж его теперь совсем забыли. Как в воду канул. Надо было успеть занять очередь, хлеба мало пекли, и в этой очереди стоит мальчик с авоськой и не знает ещё, о чём и когда он будет вспоминать. Почему-то у этого магазина я ощутил потерю Кривощёково так же сильно, как у своего дома на улице Озёрной. Как же это поверить теперь в то, что я жил когда-то в Кривощёкове?

2000

20 августа. Страницы воспоминаний И. Одоевцевой об Адамовиче Г. В., о Бунине (особенно) полны жеманства, беллетризованного вранья, пустоты и неталантливости. Когда она жила там, в Париже, книжники вздыхали по её мемуарам “На берегах Невы” и “На берегах Сены”. В перестройку она переехала, её окружили жадные поклонницы; говорят, хорошо обобрали её, она умерла. Одно только слово “эмиграция” добавляло шарма, тайны, возвышало как-то. А ничего! ничего в Одоевцевой нет такого, чтобы ахать и рукоплескать. У нас, при “проклятом тоталитаризме”, женщины в литературе писали не хуже.

31 августа. Лежу, а душа тянется вниз вдоль Кубани — к Темрюку, Пересыпи, потом к Тамани и к хутору под Варениковской. Долго лежишь и впитываешь своё желание оказаться там поскорее, ходить там, ночевать, забывать и этот город со всеми услугами, и квартиру, и диван..

2002

8 марта. Народному артисту СССР Евг. С. Матвееву 80 лет. Жизнь есть сон. Новосибирск, театр “Красный факел”, спектакли “Мещане”, “Вей, ветерок”. Тридцатилетний, в пальто с каракулевым воротником, в каракулевой шапке стоит он после прощального спектакля у выхода из клуба им. Клары Цеткин в Кривощёкове (на левобережье), терпеливо выслушивает щебечущих поклонниц, уезжает в Малый театр навсегда. Вчера в газете “Труд-7” его суетливое интервью; оправдывается, что был членом партии, верил в социализм (“обманывался”)… Играл М. Нагульнова в фильме “Поднятая целина”, Л. Брежнева, жаждал выцарапать звание Героя Социалистического Труда, и вот… “обманывался”… Оказался наш бывший новосибирец… милым ничтожеством. Они, популярные, народные артисты, почти все оказались такими. Даже Нонна Мордюкова. Народная-распронародная.

Во всех энциклопедиях название моего романа пишется так: “Ненаписанные воспоминания. Наш маленький Париж”. В редакции подзаголовок поставили наверх. “В ЦК кто-нибудь сообщит, роман зарежут”. В ЦК было уже не до моего романа, шёл 1987 год. Как мельтешили в журналах, в издательствах “Молодая гвардия”, “Современник”, боялись “белогвардейщины”. В 84-м году из “Молодой гвардии” стыдливо прислали рецензию и рукопись. “Почему в романе, призванном помянуть “доброй строкой”, реабилитировать казачество, поведать о человеческом благородстве, автор, не скупясь на подробности, рассказывает о верноподданной службе казаков в “Его Величества Собственном конвое”, о бегстве их в эмиграцию, но ни слова об участии кубанских казаков в Великой Отечественной войне? О Ленине — в революционные годы! — единственное упоминание в разговоре Попсуйшапки и Угнивенко. А когда “всё рухнуло”, много раз рефреном автор повторяет: “Так проходит слава земная”, о них, о казаках, что служили в “собственном его величества конвое”! И говорит о них под знаком герценовских слов о “благородных прошедших”. Согласиться с этим невозможно” (Г. Езерская).

Наверное, и она где-то в Москве проклинает теперь советскую власть, тоталитаризм, Сталина.

Крупный историк Аполлон Кузмин, профессор, измотал меня “революционным подходом”. Казалось бы, он-то, русофил, понимал, ч т о случилось в 17-м году. “В романе нет борьбы идей, нет ничего такого, без чего невозможны революции… Октябрь 1917 г. из романа исчез… Немногим выразительнее представлена и гражданская война. Герои живут какой-то уж слишком растительной жизнью… Нет связи времён, ни связи поколений… Как быть с сюжетом Конвоя Его императорского величества?”. ЦК писали с большой буквы, Император, Величество — с маленькой. А уж на Кубани кое-кто заготовил классовые фразы похлеще… Господь поберёг меня.

Теперь в кругах интеллигенции три четверти — антисоветчики.

13 марта. Читаю письма Пушкина, примечания к ним, письма Ив. Ильина и тоже примечания, или ещё что-то такое, закрываю на сон грядущий страницу, и само собой скажется, со вздохом вылетает: “Нет никого!”.

24 июля. Как не вспомнить нищего Бунина в старости в Париже? Получил отпускные, то есть всё ту же зарплату да “лечебные”, и на эти деньги надо прожить два месяца — за сентябрь зарплату выдадут лишь в начале октября. Илюша пойдёт в школу, а 2 августа у него день рождения. На всё нужны деньги. На жизнь Настиной семьи, на устройство газовой установки в сарае. Ещё много неустройства в Пересыпи. Никогда после войны человек не жил в такой тревоге за завтрашний день. И самый скромный и неплодовитый писатель не боялся пропасть в нищете.