Николай Плавильщиков - Всемирный следопыт, 1929 № 02 Страница 11

Две недели мы залечивали свои раны, отдыхали, чинили шлюпку, у которой был проломлен борт. Оправившись, сели в шлюпку, подняли парус и через неделю были на Мысовой. Там сели в поезд и поехали в Иркутск. Тотчас же по приезде в город я пошел к моему приятелю, преподавателю физики и химии, и рассказал ему обо всем, что мы видели и пережили.

Вначале он слушал внимательно и серьезно, но потом стал улыбаться и под конец откровенно расхохотался:

— Иван Николаевич, не сердитесь! Я верю только одному, что вы в тиши дикого края набрели на несколько удачных мыслей по части механики и химии и что пережили жестокий ураган. Остальное, конечно, бред.

Я возмутился:

— Но ведь со мной был и Павел! Спросите его.

— Дорогой мой, если бы было даже два или три Павла, то и тем никто не поверит.

— Но у меня есть рисунки, есть зентарская азбука. Мы с Павлом довольно свободно говорим по-зентарски.

— Вам скажут, что буквы и язык можно придумать.

— Чорт побери, а рисунки?

— Да вы ребенок, что ли? Фотографические снимки, вы говорите, погибли.

Я окончательно потерял терпение:

— Ну, так у меня есть гораздо больше: точный рисунок снаряда, чертежи его механизмов, формулы разложения атомов, анестезирующего излучения и невесомого сплава…

Глаза у моего слушателя заблестели; он перестал улыбаться.

— Не шутите? Покажите-ка эти формулы.

Но тут я опомнился. Показать химику то, что я добыл ценою дружбы с погибшим Баиро-Туном, ценою близости к смерти, то, что я считал величайшей драгоценностью… Нет, я ничего никому не покажу…

— Этого я не могу сделать.

— Ну, вот видите. Как же вы хотите, чтобы вам поверили?..

Через неделю я принял окончательное решение. Во время моего пребывания в Америке я подружился со студентом Иэльского университета Вильямом Амори. Я по целым часам слушал его мечты о великой будущности химии, о силах природы, которые суждено покорить человеку, о грядущих полетах на планеты. Он уверял меня, что работает в этом направлении и нашел верный путь. Впоследствии мы часто переписывалась, и я знал, что он всецело погрузился в осуществление своих проектов и работает в одном глухом местечке в Техасе. Я поеду к нему и поделюсь драгоценным материалом, полученным от «санзефа» Баиро-Туна. Павел не хочет со мной ехать. Сибирь и тайга ему милее всех планет и всей науки. Я оставляю ему на память эту рукопись.

И. Н. Снежков.

Прочитав рассказ Снежкова, я сперва пожал плечами, а затем подумал: «Почему бы и нет?..» И вдруг вспомнил об одной газетной заметке, попавшейся мне на глаза года два назад, которую я считал американской «уткой». В заметке говорилось, что ученый Амори построил в Техасе снаряд ракетного типа для полета на Марс и держит его в строгой тайне. Репортерам удалось узнать, что пробы полета оказались удачными. Однажды Амори с тремя товарищами поднялся и исчез в пространстве. В заметке добавлялось, что снаряд поднимался не строго вертикально, а спиральной линией. Удалось ли отважным путешественникам выправить полет снаряда, достигли ли они Марса или погибли в пути — неизвестно. У них имелось могучее радио, но никто на земле не получил от них ни весточки. Я подозреваю, что Павлу известно об этом полете больше, чем кому бы то ни было. Если он вернется из экспедиции на Курильские острова, он, вероятно, расскажет мне много интересного.

Вернулись в Мурманск из краеведческого похода по Центральной Лапландии. «Следопыту» принадлежит честь первого посещения глухого горного района Монче и Волчьей, Вороньей, Юавденч, Ягодной, Медвежьей и Салманской тундр, где не было ни одной экспедиции. Углубиться в неисследованный край на границе Финляндии помешали исключительно глубокие снега — свыше 1½ м. Олени выбивались из сил. Восемь ночей провели под открытым небом при морозе до пятидесяти градусов. Взятые консервы оказались испорченными, и мы терпели голод. Всего проделали: на оленях около 450 километров, на лыжах 330, на промысловом боте 50, пешком 30. Несмотря на опаленную магнием руку, Горлов сделал до 150 набросков. Собран богатейший краеведческий материал.

Мурманск

За тунгусским дивом.

Очерки участника экспедиции помощи Л. А. Кулику — Ал. Смирнова.

I. На север!

Сибирь встретила меня приветливо. За щетинистыми грядами Урала хмурое небо прояснилось, и солнечные, почти летние дни, чередуясь со звездными ночами, провожали меня до самого Тайшета. Погода не изменилась и тогда, когда, дождавшись в Тайшете новых участников экспедиции — И. М. Суслова и Д. Ф. Попеля, — командированных Красноярским исполкомом, мы погрузились на подводы. Три пары лошадей помчали нас на север.

Север! Как далек он был от меня еще неделю назад, и вот я уже смотрю ему в лицо и весь во власти его задумчивого очарования. Север манит того, кто видит его просторы в первый раз, и заставляет мечтать о себе тех, кто его покинул. Я знаю много людей, которые, раз побывав на Севере, неизменно к нему возвращались. В чем секрет этого очарования? На чем основана власть Севера над человеком? — Одних толкает к нему жажда новых знаний, фанатическая преданность науке, других Север покоряет своей романтикой.

Да, Север романтичен, потому что нигде знание не покупается ценой таких лишений и опасностей, нигде человеку не приходится так бороться за господство над природой, как в стране вечных льдов и северных сияний. История завоевания Севера — это история борьбы человека с суровыми стихиями, непрерывных приключений, перед которыми бледнеет самая пылкая фантазия. Эта борьба нередко оканчивается не в пользу человека, и приключения превращаются в мрачные трагедии, но тем сильнее стремление исследователей проникнуть в сокровенные тайны Севера. Самой большой загадки, занимавшей умы многих великих людей в течение не одного столетия, теперь уже не существует, — с северного полюса сдернуто таинственное покрывало. Но Север еще во многом — неразгаданная тайна.

Впрочем, мы не собираемся заглядывать слишком далеко в страну холода и загадок. Предел нашего путешествия — это некая географическая точка на высоте, приблизительно, шестьдесят третьей параллели, что еще нельзя назвать настоящим Севером. Это только его преддверие. Однако, взглянув перед отъездом на карту, я и на этом месте ничего не увидел, кроме белого пятна. Знаменитый исследователь Севера Фритиоф Нансен, побывавший также и в Сибири, назвал ее «страной будущего». Это название справедливо во всех отношениях. Естественные богатства этой огромной страны лежат почти нетронутыми, а сама она, особенно ее северная часть, еще ждет людей, которые заполнили бы на ее картах белые пятна.

Напрасно я рылся в библиотеках, просматривал каталоги издательств, — я не нашел ничего, что познакомило бы меня с краем, лежащим между Енисеем и Леной и занимающим пространство, почти равное Западной Европе. В литературе, как и на географической карте, это тоже белое пятно. Terra incognita[3]. И тем сильнее было впечатление от тех известий, которые шли из этой неведомой земли.

Вот что сообщила газета «Советская Сибирь» за два дня до нашего отъезда:

«Заведующий крайлесотделом Собакин, производивший разведки в районе Подкаменной Тунгуски, двадцать пять дней назад встретил таксатора партии, Новикова, который передал, что видел в тайге рабочего Кулика. Рабочий ушел от ученого вследствие гнетущей обстановки. Кулик остался один в своей избушке. Ему угрожают бандиты. Из ангарских селений убежало пять ссыльных уголовных, которые оперируют в верховьях Подкаменной Тунгуски. Грабят тунгусов, заставляют крестьян выпекать себе хлеб, расспрашивают, как пробраться к избушке Кулика. Бандиты предполагают, что ученый ищет в земле золото. В тайге может разыграться жуткая драма»…

От затерявшейся в тайге избушки нас отделяет почти тысяча километров, и это расстояние мы должны преодолеть в кратчайший срок. Однако, путешествуя по здешним дорогам, никогда не следует спешить — иначе вы рискуете совсем не доехать до намеченного пункта. Если пословица «тише едешь — дальше будешь» где и применима, то именно в этом краю.

Первый станок мы покрыли в восемь часов, делая семь с лишним километров в час, но дальше скорость нашего движения круто пошла на убыль. Начались так называемые «волоки», то-есть перевалы через водораздельные хребты между долинами рек. От Тайшета до Ангары четыре волока, но длина каждого из них вполне соответствует сибирскому масштабу: последний волок равен ста двадцати километрам!