Вс. Вильчек - Алгоритмы истории Страница 11

  Возникает вопрос: кого ограбил капиталист? Десятерых пролетариев? Нет. Прибавочную ценность их труд обрел благодаря особой искусности, отчужденной у работника–автора; часть этой прибыли может быть перераспределена в пользу «простых работников», но не наоборот, поскольку их труд дешевле того, который реализован в продукте.

  Возможно, капиталист обобрал первого работника — будущего инженера, изобретателя, ученого, то есть «интеллигента–специалиста»? Тоже нет. Работник, повторим, получил полную стоимость изготовленной им вещи, а в исторической перспективе будет получать многократно больше. Но суть даже не в этом. Она в том, что труд автора оригинала лишь про видимости является марксовым «сложным» трудом, сводящемся к «простому труду», то есть затратам усилий в течение определенного времени, плюс время, израсходованное на подготовку работника. В действительности труд автора — это вообще не труд, а выступающее в трудовой униформе творчество; его невозможно ни оплатить «по справедливости», ни свести к марксову «простому труду». Сколько «простого труда» надо затратить, чтобы написать «Я помню чудное мгновенье»? Открыть: «E=mc2»? Сколько стоит музыка Баха?

  Добавим, что, продав свой товар (идею, информацию, знание), автор отнюдь его не лишается, а то, что он мог получить некую мзду за акт самореализации, удовлетворение первой человеческой потребности — погреть руки, а не сгореть в похищенном у богов огне, — его счастье…

  Так вот она в чем, говоря словами Энгельса, «исключительная удача капиталиста», вот он, тот уникальный, логически верно вычисленный Марксом, но ошибочно отождествленный со свободной рабочей силой товар, который способен который увеличивать стоимость в процессе его использования, потребления: свободное (то есть индивидуально авторское и в то же время отчуждаемое от субъекта, объективно–научное) знание.

  Это очень просто понять. Если капиталист купит, к примеру, стометровый рулон бумаги и продаст его затем ста покупателям, то каждому покупателю достанется в среднем метр, то есть одна сотая часть потребительной стоимости рулона. Но купив в виде рукописи некий текст (будь то роман, рецепт лекарства или технологическая идея), капиталист может продать его затем, воплотив в книге, и ста и ста тысячам покупателей: каждому достанется вся потребительная стоимость текста.

  В виде особой искусности талантливого ремесленника в производство вводился новый тип знания, разрывающего былую связь между издержками и результатами производства, способного снижать себестоимость, повышая потребительную ценность и, следовательно, стоимость товара.

  Наука, ставшая «непосредственной производительной силой» — это и есть новый источник прибыли: прибавочной стоимости, индустриальной ренты, дележ которой и составляет предмет экономических отношений.

  Неудача, постигшая Маркса с трудовой концепцией стоимости, имеет логические и исторические причины. Логические заключаются в свойственном прошлому веку определении понятия «труд» — эмпирически–образном, а не строго научном. Слово «труд» имеет два смысла (страшно подумать, что эта двусмысленность слова стоила жизни миллионам людей, «эксплуатировавшим» наемный труд, породила идею замены денег «трудовыми квитанциями», торговли — распределением, то есть стала одной из причин разрухи и гражданской войны, а затем — и «затратного» механизма хозяйствования):

  Труд — это простая «физиологическая» затрата энергии, измеряемая длительностью усилий, проработанным временем. Этим обиходным значением слова и пользуется Маркс, хотя теоретически подобная трактовка не является строгой, что обусловлено в конечном счете смещением начала детерминации исторического процесса в трудовой концепции антропогенеза.

— Труд — это производство: опредмечивание той или иной идеи с помощью той или иной энергии и орудий. Поэтому «опредмечивание труда», коим считает Маркс производство стоимостей, — это «опредмечивание опредмечивания», то есть тавтология, а «абстрактный труд» есть не «труд вообще», а «абстрактное», энергетическое начало труда–производства, энергетический источник, которым может быть сам работник, а может животное или механический двигатель.

  Однако изначально, то есть на древней стадии развития производства, оба значения слова «труд» практически почти совпадают. «Труд» в его первом смысле может использоваться и в значении «производства». Но не «производства вообще», а исторически определенного — рабского — производства, в котором человек — единственный источник энергии, а производительность — величина практически постоянная, жестко связанная с затратами рабочего времени. Если бы подобное производство оказалось товарным, мы бы имели полное право считать, что коль скоро кувшин обменивается на меру пшеницы, значит, в них заключено одинаковое количество рабочего времени, «простого труда».

  Но из сказанного же логически вытекает и то, что классической формулой: «стоимость есть издержанный, воплощенный в продукте труд» — можно пользоваться и в других обстоятельствах, однако — при двух условиях:

  а) Если не забывать уточнять, какой именно «труд» мы имеем в виду: такой ли, в котором единственным субъектом информации энергии был сам работник, или такой, в котором он вообще заменен автоматом.

  б) Если помнить: не стоимость, а себестоимость (себестоимость и есть издержанный в продукте общественный труд–производство, как и подсчитывают это в своих конторах все экономисты в мире).

  Если позабыть внести эти уточнения, то получится, что прибыль, приносимая, допустим, электростанцией, выкачивается из труда нескольких человек, дующихся полдня в домино. Чтобы приносить подобную прибыль Труд действительно должен быть Богом, Владыкой мира, коим и стал из‑за смещения начала детерминации.

  Но повторим: «простой труд», который и впрямь мог быть измерен рабочим временем, это исторически определенное — рабское — производство. Теоретически создаваемая им стоимость не может существенно отличаться от себестоимости — издержек рабочей силы. Поэтому обмен здесь должен был совершаться по правилам, близким к «закону стоимости», но прибавочного продукта в обычных условиях такой труд создавать не мог, прибыли при «простом» производстве взяться неоткуда.

  Тем не менее в двух случаях и подобное производство тоже могло быть прибыльным, то есть создавать больше продуктов, чем необходимо для воспроизводства рабочей силы: В особо благоприятных природных условиях и в том случае, если рабов добывали, завоевывали, перекладывая издержки воспроизводства на другие народы.

  А это много объясняет в исторических основаниях марксовой концепции прибавочной стоимости.

  Маркс очень верно называл пролетариев «наемными рабами». Не только в мануфактурном, но и в более позднем, современном Марксу капиталистическом производстве найм был не «свободной сделкой владельца денег с владельцем рабочей силы», а лишь превращенной формой внеэкономического насилия. Плата за труд зачастую не покрывала издержек простого воспроизводства рабочей силы — ее воспроизводила и поставляла деревня, а позже «мировая деревня». Увеличение прибыли было практически невозможно без увеличения численности работников, особенно «простых», неквалифицированных, удлинения рабочего дня и так далее, что тесно привязывало стоимость к трудовым затратам и создавало соответствующую иллюзию, воплотившуюся в трудовой концепции стоимости и прибыли.

  Но сегодня, когда наука, пусть и с опозданием на три века, все же признана производительной силой, вряд ли разумно держаться за те пункты «учения», которые были порождены невольной аберрацией мысли, развивавшейся в конкретных исторических обстоятельствах стопятидесятилетней давности. Сам Карл Маркс, наблюдай он зрелое индустриальное производство, безусловно, рассуждал бы иначе. И это не домысел, а утверждение, в обоснованности которого читатель может убедиться воочию…

  Читаем:

  «Машина обладающая вместо рабочего умением и силой, сама является тем виртуозом, который имеет собственную душу в виде действующих в машине механических законов… Кража чужого рабочего времени, на котором зиждется современное богатство, представляется жалкой основой в сравнении с этой вновь развившейся основой, созданной самой крупной промышленностью… Прибавочный труд рабочих масс перестанет быть условием для развития всеобщего богатства…»

  Написал эти строки, опровергающие привычные марксистские представления об эксплуатации как источнике капиталистической прибыли, не злостный антимарксист, пытающийся своротить «краеугольный камень научного социализма» — учение о прибавочной стоимости, а сам Карл Маркс. («Из рукописи К. Маркса «Критика политической экономии»". «Вопросы философии», 1967, N7, с 118–119).