Газета День Литературы - Газета День Литературы # 170 (2010 10) Страница 11

Пусть кресты и обелиски братских могил на бескрайних просторах России каждый миг, каждый час молитвенно слышат друг друга. Пусть торжественные, гордые, рыдающие звоны колоколов Храма Христа Спасителя благостным эхом летят над Рязанью и Екатеринбургом, над Хабаровском и Астраханью, над моим Челябинском и над Магниткой Бориса Ручьёва и Владилена Машковцева.

Хозяйскую сноровку и неугомонную человечность в стихах Александра Кердана я сравниваю с хозяйской сноровкой и неугомонной человечностью в стихах Бориса Ручьёва: очень похожи, очень родственны! И считаю – проза Кердана и проза Машковцева обязательны перед своим народом и перед своей Родиной. Александр Кердан, повторяю, молодец!

Толкаться локтями –

Пустое занятье.

Не вечны мы с вами,

Любезные братья.

А вечны творенья,

Что созданы нами.

Им чуждо стремленье

Толкаться локтями.

Подхватит нас вьюга –

Вселенская сватья…

Творенья друг другу

Раскроют объятья.

Талант – суровость. Талант – доброта. Талант – любовь и надежда. Я приветствую дар земляка – восхищаться звездою русского неба и трелью уральского соловья. Поэт сам, задыхаясь ликованием, ударяет по всем струнам чувства, встречая подругу, единственную и долгожданную!

Расцветали друг другу навстречу,

Как ромашки на знойном лугу,

И звучали бессвязные речи,

Что вовеки забыть не смогу.

И гадать ни о чём не хотелось,

И разгадывать, будто секрет,

Отчего твоё жаркое тело

Так впитало ромашковый цвет.

Где стрекозы

играют в "пятнашки",

Где маэстро –

кузнечик любой,

Где целуют друг друга ромашки

Так, как мы целовались с тобой…

Народная песенность и народная опрятность построения строфы и аккуратность признания перед возлюбленной помогают нам дружески и нежно согласиться со святыми переживаниями удачливого мученика наслаждений.

Но иногда наш лирический герой добродушно хулиганит: вдохновляется весёлостью ситуации и легонько иронизирует в серьёзной поэме:

Не пользуюсь ни тушью,

ни помадой –

В любви ориентирован как надо!

И "крыша" не сказала мне: – Ку-ку!

Люблю, как подобает мужику,

Красивых, умных,

утончённых женщин…

Увы, таких становится

всё меньше.

Прикинуть,

так – на тысячу – одна,

И та – завидуйте! – моя жена.

Мне приятно, что Александр Кердан уважает моих друзей, уральцев, Сергея Алабжина и Анатолия Белозёрцева, Геннадия Комарова и Зою Прокопьеву, Николая Воронова и Нину Ягодинцеву, уральцев, чьё слово я всегда слышу и ценю. И самого Александра Кердана, поэта и прозаика, уральца, земляка моего неистового, я не отделяю от нас и от наших учителей, кто ныне с нами и завтра будет с нами. Солнечное призвание вечно.

Людмила Татьяничева и Борис Ручьёв, Сергей Васильев и Михаил Львов, Николай Куштум и Михаил Аношкин, да, ушедшие и действующие – единые в мире творцы: слово же не покидает отеческих просторов!..

Вдоль дороги столбы,

как распятья.

Солнце глаз на небесном холсте.

Все живущие всё-таки – братья,

Во Христе

или не во Христе.

А забудешь про братскую долю,

Станешь жить, никого не любя, –

Помни, совесть,

что есть в чистом поле –

Есть! –

пустующий столб для тебя.

Александр Кердан – русский офицер!

Александр Кердан – русский поэт!

Михаил КИЛЬДЯШОВ ЛЮБВИ МИМОЛЕТНОЕ ЧУДО

Любви мимолетное чудо

Коллективный сборник "Любви мимолетное чудо", составленный Аллой Кирилловой, это без преувеличения творческий подвиг её: раздобыв денежные средства, она не соблазнилась издать собственную книгу стихов, а осуществила давнюю мечту – опубликовать любовную лирику поэтесс Оренбуржья. Этот сборник убеждает в том, что женская поэзия сегодня решительно отстаивает своё место в литературном процессе, как бы реабилитируясь за прошлые века мужского доминирования в словесном искусстве.

Лирические героини оренбургских поэтесс многолики. Они готовы беззаветно идти на Голгофу вслед за несущим крест:

…Я точно не знала, чего хочу, –

Пошла на поклон к твоему палачу.

Ольга Мялова

В кандалах душой незримою

Испытаю горечь верст,

Лишь бы только быть любимою

Под земным сияньем звёзд.

Ирина Моргачёва

Они хранят сакральную связь с любимыми вне пространства и времени, прорастают в них всем естеством, остаются верными Ярославнами, берегут любовь, как единственную святыню, следуют ей, как Божественной заповеди:

Я птицей к тебе лечу,

Сливаюсь с твоим дыханьем.

Молчишь ты – и я молчу.

Страдаешь – и я в страданье.

Но жду я благую весть,

Пока ты на свете есть.

Елена Трапезникова

Сейчас готовится переиздание книги, где будут представлены как прежние авторы с более объёмными подборками, так и новые имена.

Дмитрий РОГОЗИН БАРОН ЖОЛТОК

ПОВЕСТЬ

ОТЕЦ

Ближе к весне мне приходилось прилетать в Москву все чаще. Отцу становилось день ото дня хуже, и я боялся, что когда наступит развязка, меня не окажется рядом. Лечащий врач, военный медик с вечно грустными глазами и мягким голосом, убеждал меня, что успеет предупредить об ухудшении состояния отца – мол, стольких генералов провожал и знает, что Смерть – старуха педантичная. Всё у нее по часам, всё выверено, хозяйство плановое. Никто ещё с таким тяжелым заболеванием с её крючка не соскакивал, но и раньше положенного ею не умирал.

Но, как говорится, нет правил без исключений. Батя оказался человеком крепкого тела и воли, и он вовсе не собирался уступать даже такой уважаемой даме, как Смерть. Врачам, и правда, было чему удивляться. Его сердце не сдавалось, несмотря на лошадиные дозы обезболивающего. Обычно человек в его возрасте после таких инъекций не протянул бы и двух недель, а этот боролся, сердце его качало жизнь в мозг, мозг продолжал мыслить, анализировать всё, что случилось со старым генералом, для которого госпитальная койка стала последним рубежом обороны.

Палата представляла собой небольшую комнату с кроватью, на которую был брошен дополнительный матрац. Узкий холльчик-пенал с разобранным креслом, убогим журнальным столиком и устало дребезжащим холодильником соединяли её с больничным коридором. По нему то и дело с грохотом проезжали тележки с какими-то подносами, стаканами, баночками и скляночками. Это медсестры развозили по палатам лекарства и еду для больных, тех, кто уже ослаб настолько, что не мог себе позволить доковылять до столовой, расположенной на этом же этаже – за лифтовым холлом. Старики возмущались этим грохотом робко – они не хотели портить отношения с медперсоналом, от которого они зависели буквально во всём. Врачи, сёстры и сиделки убирали за прикованными к кровати бывшими героями и кумирами. Они кормили их с ложечки, вливали в дряблые и прилипшие к костям вены глюкозу, приносили скудный, подчинённый диете обед и протирали их тело на ночь влажной губкой. Что говорить – не все родные морально были готовы так ухаживать за своими стариками, так что грех было серчать на грохочущие тележки и громкие разговоры в госпитальных коридорах. Шум ремонтных работ в соседнем корпусе, закрытом на реконструкцию, и звон провозимой мимо палат посуды будил больных, но и сообщал им одновременно, что они ещё живы.

Так в этом центральном клиническом госпитале имени П.В. Мандрыка, спрятанном в Сокольниках, доживали свой век последние генералы Советской армии.