Газета День Литературы - Газета День Литературы # 76 (2002 12) Страница 11

В воспоминаниях Кауфмана описывается эта аудиенция, терзавшие его опасения: "Ваше Величество, я не исполнил Вашего повеления и исполнить его не могу...". Наступила минута молчания, и в эту минуту на меня смотрел разгневанный царь... "Ваше Величество. Азия — страна своеобразная, она понимает и уважает только силу. Из раз завоеванного ей нельзя уступать ни одной пяди. Ваше великодушное намерение вернуть Самарканд Бухаре Азия объяснит единственно слабостью нашей и боязнью... Малейшая уступка, и нас не только перестанут уважать и бояться, но мы рискуем потерять все, чем завладели раньше, или будем вынуждены все опять брать с бою".

Это выношенное убеждение русского военачальника и администратора почти слово в слово совпадает с мнением одного из его предшественников, генерала Г.И. Глазенапа, за полвека до того столкнувшегося с реалиями исламского менталитета: "На азиатцев человеколюбие и амнистия не производят ничего доброго: они принимают это как знак слабости и трусость... Мир (имеется в виду предложение мира — М.Т.) означает робость и слабосилие".

О столкновении цивилизаций, миров, говорят всем своим творчеством и русский художник Верещагин, и английский писатель Киплинг, равно взращенные в христианской ауре. Примеры можно бесконечно умножить. В Хасавюрте Александр Лебедь и Аслан Масхадов, говоря о мире, имели в виду совершенно разное. Громкая фраза "Ради мира надо идти на всё!" означала для одного — возможность компромиссов, для другого — требования как раз этого — всего. Успех необычайно окрылил боевиков. Они тут же заговорили о разгроме России. Тут же воскресла старинная, времен имама Шамиля, идея Кавказской исламской конфедерации "от моря до моря" — от Черного до Каспия. В воспаленном воображении ваххабитов их держава должна была включать поначалу также равнинное Предкавказье с Адыгеей на западе и Калмыкией на востоке. В перспективе маячило уже и "освобождение" Поволжья — территорий бывших Астраханского и Казанского ханств. Каму (за тридевять земель от Кавказа) называли при этом на арабский манер — Идель...

В случае осуществления исламского сценария к осетинам, вообще, претензии были бы особые. Что было тогда уже как бы мимоходом заявлено руководством "независимой Ичкерии": "предоставление Осетией своей территории для размещения российских сил" было расценено как casus belli (лат.), повод для объявления войны...

Но когда во исполнение своих геополитических планов чеченские боевики вступили в Дагестан, на территорию, входившую некогда в имамат Гази-Магомета, Гамзат-бека и Шамиля ("3-го имама Дагестана и Чечни"), произошло неожиданное. Местное мусульманское население встретило их не как освободителей, а как оккупантов. Действия артиллерии, бившей по аулам, в которых засели бандиты, приветствовались даже тамошними жителями, бежавшими в расположение федеральных войск. Началось народное сопротивление, что стало крутым переломом в войне.

Да только ли переломом? Коренное население Северного Кавказа в массе своей поняло, что сулит им по обретении суверенитета власть исламских бандитов — и это обеспечило Москву решающим моральным кредитом.

Маркс ТАРТАКОВСКИЙ

Мюнхен

ЧТОБЫ ПОМНИЛИ Несвоевременные мысли

"Русский — это православный" Ф. Достоевский

Так уж получилось, что, запамятовав по причине прогрессирующего склероза час отпевания Феликса Светова (Фриндлянда), в прошлом крупного советского писателя, вместе с Шафаревичем и Солженицыным много сделавшего для духовного возрождения России, а последние годы — скромного литератора пен-клуба, пятого сентября в Храме Иоанна Предтечи, что на Красной Пресне, я оказался задолго до назначенного времени.

Отстояв Литургию и отдав последнее целование благороднейшему из всех "граждан еврейской национальности", повстречавшихся на моём жизненном пути, я присел на скамейку поблизости и попробовал помолиться.

Однако не тут-то было. Только и успел, что прошептать: "Боже, помилуй мя, грешного, не возьми неготового", как в Храм стали стекаться представители нашего либерального истэблишмента.

Удивительно ли, что с их появлением от моего благочестивого намерения не осталось и следа. Такой уж это народец, либералы. Лихо умеют переключать всё внимание на себя. Почти как дрозды в известной песенке на слова поэта Поперечного. Навострились "петь на голоса" будто бы избранники России.

А когда вслед за Глебом Якуниным (в представлении не нуждается) и основоположником Гласности г-ном Григорянцем (я имени его не знаю и не хочу узнать) буквально ввалился, осенив себя сугубо православным Крестом, погрузневший по отлучении от НТВ Евгений Киселёв и по залу прошелестело "будет Гусинский", я понял, почему на нонешнем шоу не будет телеоператора. Чтобы достойно нас представить, тут хоть извертухайся, всё одно "рыбий глаз" получится.

И полезли вдруг в скорбную, лишённую по скудности моей и не без милости собравшихся молитвы, голову, несвоевременные мысли. Или, если угодно, — образы.

Вот жертва постмодерна, прекрасный русский писатель Е.П. из "города К. на реке Е.", заигравшийся в своём последнем романе настолько, что перепутал воцерковление с апостасией, что-то шепчет на ушко "великой поэтессе Б.А.". Надеюсь, что "негоже, матушка, в Храм в портках являтся, тем паче — не в простой джинсе, а с прибамбасами. Не юница какая-нибудь несмышлёная".

Скользя мимо всё ещё прекраснейшей из "евтушенок", вспоминает, по-видимому, несчастного Шпаликова маститый кинематографист — "на дворе пригожий год, Белле чёлочка идёт". И отметив, что на год нынешний и шляпка от Кардена (или кто ещё их там мастерит) — тоже решает снять ремейк фильма "Мне двадцать лет". Уже с учётом, разумеется, что возрастали из славы в славу "евтушенки" и прочие романтики в унисон с погромом Православия, который устроили их покровители из оголтелой хрущёвской братии.

Совсем рядом учитель нобелевского лауреата, сменявшего Васильевский остров на евангелический погост в Венеции, поэт с реки Рейн, судя по всему внушает многострадальному супругу поэтессы, "патриарху" московской богемы на покое художнику М., что пошло автора "Москва-Петушки" выставкой из пивных натюрмортов поминать. Не столько пьянкой беспробудной, мол славен был Венечка, сколько тем, что заявив "не нужны стигматы Святой Терезе, а желанны" (ну, как принципиальной бомжихе), немедленно выпил и заковылял в католицизм.

Регент Храма, ведущий "Православного часа" на суточной прокатолической радиостанции "София", г-н Ковальджи, направляясь на клирос, окинул печальным взглядом старичков и прошептал, вздохнув: "Аидам-старцам, обдумывающим житьё, кончать его под кого, скажу, не задумываясь, кончайте под Феликса Светлого".

В кучке поодаль разочаровывает жаждавших Гусинского Киселёв: "Неувязочка получилась. И всё-то этот православный негодяй Березовский виноват. Пообещать-то "крёстным отцом" Володи стать пообещал, а в последний момент возьми да к англиканам подайся. Вот такой он человек. Пришлось Володе, натурально, в Ватикан отбыть. А там к Баптистерию иудейцев такая прорва, как в своё время у нас в фирму МММ опрометчивых граждан. Вот и не успел".

"Нам не к спеху. До следующего раза подождём, — смиренно молвил главначпупс пен-клуба главный начальник по управлению и согласованию, как известно, г-н Ткаченко. — Непорядок, конечно, что у папистов к Истине придёт. Покарёжена она у них. Ну да у нас — экуменизм".

"Воистину", — поддержал шефа известный московский хитрован Лев Тимофеев, что после выхода в свет знаменитого бестселлера "Двести лет вместе" перестал косить под Исаича и обкарнал бороду а ля Арамис "сорок лет спустя". И тут же, по-видимому вспомнив, что в молодости подавал надежды как поэт, шаловливо стрельнул всё ещё бойкими глазками по сторонам и выдал нечто оруэловское:

"За то евреи любят Папу, что дал Понтифик им на лапу. Но не по-нашенски — греховно, а католически духовно. УРБИ анд ОРБИ всем поведав, иудей — наш СТАРШИЙ БРАТ, а никакой не прохиндей…"

А пока эти и прочие ёрнические пассажи с признаками благонамеренной диффамации (каюсь) морочили душу, служба не только началась, но и кончилась. Пропел хор "Вечную память" и главный библеист России и СНГ (не путать с главным раввином СНГ Адином Штайнзальцем) настоятель Храма Косьмы и Дамиана, что супротив Юрия Долгорукова, о. Александр Борисов уже говорил прощальное слово.

Много хорошего сказал батюшка о Феликсе Григорьевиче. Да и как иначе. О мёртвых, как известно, или хорошо, или ничего. Только вот о том, что в первую очередь славен Феликс своим пронзительным романом о пути советского еврея в Православие "Отверзи ми двери…" ни полслова.