Газета День Литературы - Газета День Литературы # 155 (2009 7) Страница 11

Попутно замечу, что Окуджава – идеальный ретранслятор небес из первой главы явно не стыкуется с Окуджавой, поэтом, лирика которого зависит от градуса политической атмосферы, из главы "Окуджава и Светлов".

Естественно, что в своей книге Быков обращается к близкой и далёкой истории, ею просвечивая судьбу своего главного героя. И в трактовке вопросов истории автор "Окуджавы" остаётся верен себе, демонстрируя минимум знаний и максимум произвола, сочетая убогие современные либеральные стереотипы с не менее убогими старыми.

Характерен комментарий Быкова к фильму "Нас венчали не в церкви" в главе "Свидание с Бонапартом". Фильм навеял автору книги следующие исторические параллели и оценки: "конец застоя заставлял вспомнить о народовольцах"; "всё напоминало о временах Победоносцева"; "победа народовольцев не в том, что они "против власти", а в том, что они человечнее этой власти".

Итак, следуя давней лево-большевистско-либеральной традиции, Быков возводит напраслину на Константина Победоносцева, одного из самых достойных государственных мужей России ХIХ века. Чем руководствовался либеральный летописец в данном случае?

Может быть, ему не нравится, что за время обер-прокурорства Победоносцева число церковных школ в России увеличилось с 73-х до 43 696-ти, а количество обучающихся в них выросло в 136 раз?

А может быть, господина Быкова возмутило то, как Победоносцев в своей гениальной статье определил сущность либеральной демократии? Да уж, припечатал её, так припечатал, не в бровь, как говорится, а в глаз. И сегодня многие оценки из этой статьи звучат сверхактуально. Судите сами: "Либеральная демократия, водворяя беспорядок и насилие в обществе, вместе с началами безверия и материализма, провозглашает свободу, равенство и братство – там, где нет уже места ни свободе, ни равенству" (Победоносцев К. Великая ложь нашего времени. – М., 1993).

Но, может быть, Дмитрий Быков обиделся на Победоносцева за грузин? Ведь аристократизм Окуджавы, о котором многократно говорится в книге, автор выводит из национального происхождения Булата Шалвовича, а Победоносцев в письме к Александру III "некорректно" высказался об "аристократическом" народе: "Грузины едва не молились на нас, когда грозила ещё опасность от персов. Когда гроза стала проходить ещё при Ермолове, уже появились признаки отчуждения. Потом, когда появился Шамиль, все опять притихли. Прошла и эта опасность – грузины снова стали безумствовать, по мере того, как мы с ними благодушествовали, баловали их и приучали к щедрым милостям за счёт казны и казённых имуществ".

Да и полноте, господин Быков, в своём ли уме вы были, когда писали о "о новых победоносцевых" в начале 80-х годов ХХ века? Где вы их увидели? Их не было, к сожалению, тогда, нет их и сейчас.

Что же касается быковской оценки народовольцев, которые якобы были "человечней власти", то это, хоть убейте, я понять не в силах. И сие говорится о террористах, устроивших охоту на Александра II, организовавших 9 покушений на него, в результате которых погибли безвинные люди и сам "царь-освободитель"? И такой же набор хорошо узнаваемых, примитивных, мерзких клише, отдающих людоедским душком, содержится в рассуждениях Быкова обо всей русской истории ХIХ века.

На столь же "высоком" уровне, профессиональном и человеческом, говорится в книге и о веке ХХ. Покажу это на примере двух глав, в которых затрагивается тема сопротивления Советской власти. В главе "Окуджава и диссиденты" политическая оппозиция представлена лишь детьми советской элиты, "чьи убеждения вполне укладывались в большевистскую парадигму" с небольшими отклонениями, и теми, "кого репрессии тридцатых-сороковых не затронули", кто ориентировался на западные идеалы, конвергенцию и т.д. То есть инакомыслящие, по Быкову, это только две волны диссидентов леволиберального толка.

Системным же противникам режима, ставившим цель свержения существующего строя, в книге нет места. И потому, что Быков утверждает: "Максимум отваги – "Хроника текущих событий"". И потому, что наличие таких борцов, в первую очередь, русских патри- отов, не вписывается в либеральную историческую концепцию автора, о которой скажу позже.

Итак, Дмитрий Быков, пишущий об инакомыслящих, обладающий, по словам В.Босенко, "феноменальной эрудицией" ("Литературная газета", 2009, № 24), должен был сказать хотя бы о следующих партиях и движениях 50-60-х годов: "Народно-демократической партии", "Российской национально-социалистической партии", группе "Фетисова", ВСХСОНе.

Вполне очевидно, что автор "Окуджавы" последователен в своём замалчивании "правых" борцов с режимом. Так, в другой главе, "В опале", он, характеризуя 1970 год, пишет: "Сидят Синявский, Даниэль, Гинзбург, Григоренко, Богораз, Литвинов, Горбаневская, через год в четвёртый раз возьмут Буковского". В таком подборе имен видна преднамеренная, мировоззренчески мотивированная односторонность, тенденциозность.

Как известно, одновременно и вместе с частью из названных сидельцев в тюрьмах и лагерях в 1970 году находились "правые", "русисты": Игорь Огурцов, Евгений Вагин, Леонид Бородин, Николай Иванов, Владимир Платонов и другие ВСХСОНовцы. И сроки у них были не меньшие (с Огурцовым, отсидевшим 20 лет, не сравнится ни один из леволиберальных диссидентов), и досрочно их (как, например, А.Синявского и А.Гинзбурга) не выпускали, и Окуджава с шестидесятниками, и мировая общественность в их защиту не выступали. Вот, и Быков, следуя за своими старшими товарищами, не хочет их замечать.

Думаю, автору книги не следовало смешивать лагерь, тюрьму со ссылкой, в которой находились Павел Литвинов и Лариса Богораз. Подобная вольность допускается и в главе, где говорится об отсидевшем Иосифе Бродском.

Историческая и литературно-культурологическая линии "Окуджавы" подчинены утверждению главной идеи книги, в первой главе не заявленной. Думаю, отношение Быкова к своему герою, в первую очередь, обусловлено тем, что Окуджава, как говорится в главе "В опале", "воевал не только с современниками, а со всем русским имперским архетипом". В другой же главе – "Окуджава и диссиденты" – утверждается, что Россия неизменна "в сущностных своих чертах". И эта мысль повторяется неоднократно на протяжении всей книги.

То есть, понятно, какой смысл вкладывает Быков в понятие "имперский архетип" – тысячелетняя историческая Россия. Её черты – рабство, холопство, неумение уважать личность, бессмысленное и беспощадное подавление живого человека и тому подобное – "подсказаны" Быкову прозой, поэзией, публицистикой Окуджавы, и об этом идёт речь в главах "Путешествие дилетантов", "Свидание с Бонапартом", "Звезда пленительного счастья", "Упразднённый театр" и других.

Окуджавско-быковская модель истории России – это хорошо знакомая либеральная, русофобская модель, многократно раскритикованная, в том числе А.Солженицыным и В.Максимовым, коих автор книги "не трогает". И вполне естественно, что Быкову близки разных мастей разрушители государственности, "имперского архетипа": декабристы, народовольцы, террористы, ленинская гвардия, шестидесятники, диссиденты, либералы; народы и отдельные личности, охваченные русофобией, сепаратизмом. Проиллюстрирую это на двух примерах из главы "Упразднённый театр".

Быков никак не комментирует (нужно полагать, соглашается) высказывание Окуджавы о действиях Шамиля Басаева и его банды в Будённовске, а также предположение Булата Шалвовича, "совести интеллигенции", что Басаеву "когда-нибудь … памятник поставят". Захар Прилепин (восторгаю- щийся Быковым и в новой своей книге этого года "Terra Tartarara: Это касается лично меня") уверен, знает, что в таких случаях должны делать нормальные – то есть не интеллигентные – русские люди…

Аналогичную позицию занимает Дмитрий Львович в трактовке поведения Окуджавы в октябре 1993-го года. Как всегда, руководствуясь странной логикой и ещё более странной, ущербной, либерально-интеллигентской моралью, он оправдывает Булата Шалвовича и как подписанта позорного письма 42-х, и как человека, который получал наслаждение при виде расстрела Белого дома.

Многие, в том числе русские патриоты, с сочувственным удивлением задавались вопросом: как такое могло произойти с Булатом Окуджавой, автором "Полуночного троллейбуса", "Здесь птицы не поют…", "Молитвы", "До свидания, мальчики", "По смоленской дороге", других любимых народом песен.

Первым на возможность такой метаморфозы указал Михаил Лобанов. Он в статье "Просвещённое мещанство" ("Молодая гвардия", 1968, № 4), ссылаясь на реакцию Окуджавы на критику в адрес фильма "Женя, Женечка и Катюша", справедливо писал: "Но дело ли стихотворца – ни за что ни про что угрожать судом" – и пророчески предостерегал: "Даже как-то страшновато: попадись-ка под власть такой прогрессистской руки…"