Владимир Мединский - О русском воровстве и мздоимстве Страница 12

Там «...сидят все люди почтенные, ведут речи степенные, гнилого слова не сходит с их языка: о торговых делах говорят, о ценах на перевозку кладей, о волжских мелях и перекитах. Неподалеку двое, сидя за селянкой, ладят дело о поставке пшена из Сызрани до Рыбной; один собеседник богатый судохозяин, другой кладчик десятков тысяч четвертей зернового хлеба...»[42] Такие же диковинные современному «новому русскому предпринимателю» нравы предстают и в среде, которую описывает Иван Шмелев. Здесь речь идет о других купцах, московских, но колорит тот же.

Хотя бы взять эпизод, когда купец страшно удивляется, почему билетов на аттракционы продано мало, а денег приказчик сдал ему намного больше чем полагается по билетам? А потому, объясняет приказчик, что слишком много людей хотело кататься на санках и каруселях. Деньги он брал, а билеты отрывать не успевал. Потому и денег больше, чем можно ожидать, считая проданные билеты...[43]

Некрасов. Современники знали его как прекрасного поэта, азартного карточного игрока, любителя юных девушек и удачливого издателя. Предприниматель Некрасов стоял у истоков массового коммерческого книгоиздания в России. А в стихах поэта Некрасова появился положительный «буржуй» Гирин

Впрочем, не одни купцы жили и вели дела на Руси. Герой Н. А. Некрасова — то ли крестьянин, то ли мелкий чиновник, не поймешь. Да и так ли уж это важно? Интереснее, что в поэме «Кому на Руси жить хорошо» Ермил Гирин противостоит как раз отрицательному персонажу — совершенно «ненародному» купцу...

...сиротскую

Держал Ермило мельницу

На Унже. По суду

Продать решили мельницу:

Пришел Ермило с прочими

В палату на торги.

Пустые покупатели

Скоренько отвалилися.

Один купец Алтынников

С Ермилом в бой вступил...

Пошло у них сражение:

Купец его копейкою,

А тот его рублем!

На этом «беззалоговом аукционе» Ермил все-таки победил, но денег при нем не оказалось.

Повеселел Алтынников: «Моя, выходит, мельница!»

«Нет! — говорит Ермил,

Подходит к председателю. -

Нельзя ли вашей милости

Помешкать полчаса? »...

На площадь на торговую

Пришел Ермило (в городе

Тот день базарным был),

Стал на воз, видим: крестится,

На все четыре стороны

Поклон, — и громким голосом

 Кричит: «Эй, люди добрые!

Притихните, послушайте,

Я слово вам скажу!»

Притихла площадь людная,

И тут Ермил про мельницу

Народу рассказал...

А рассказав эту историю, крикнул Ермил Гирин на всю площадь:

«Коли Ермила знаете,

Коли Ермилу верите,

Так выручайте, что ль!..»

И чудо сотворилося:

На всей базарной площади

У каждого крестьянина,

Как ветром, полу левую

Заворотило вдруг!

Крестьянство раскошелилось,

Несут Ермилу денежки,

Дают, кто чем богат.

Ермило парень грамотный,

Да некогда записывать,

Успей пересчитать!

Наклали шляпу полную

Целковиков, лобанчиков,

Прожженной, битой, трепаной

Крестьянской ассигнации.

Ефмило брал — не брезговал

И медным пятаком.

Еще бы стал он брезговать,

Когда тут попадалася

Иная гривна медная

Дороже ста рублей!

Ермил народу кланялся

На все четыре стороны,

В палату шел со шляпою,

Зажавши в ней казну.

Сдивилися подьячие,

Позеленел Алтынников,

Как он сполна всю тысячу

Им выложил на стол!..

А деньги народу — после этого своего рода «народного IРО» Ермил, конечно вернул:

Глядеть весь город съехался,

Как в день базарный, пятницу.

Через неделю времени

Ермил на той же площади

Рассчитывал народ.

Упомнить где же всякого?

В ту пору дело делалось

В горячке, второпях!

Однако споров не было,

И выдать гроша лишнего

Ермилу не пришлось.

Еще, он сам рассказывал,

Рубль лишний — чей бог ведает!

— Остался у него.

Весь день с мошной раскрытою

Ходил Ермил, допытывал:

Чей рубль? да не нашел.

Уж солнце закатилося,

Когда с базарной площади

Ермил последний тронулся,

Отдав тот рубль слепым...[44]

Вот и разберись с этой Россией... То — «воруют-с...», а то — Ермил Гирин...

То — глумливое хихиканье интеллигенции, а то вдруг — купцы, рукобитием решающие сделки на перевозку «десятков тысяч четвертей зернового хлеба». Чему верить?!

«По закону или по понятиям?» Рябушинскйй и Шлиман

Простой и добрый семьянин, чиновник непродажный,

Он нажил только дом один — Но дом пятиэтажный.

Как мы видим, и биржа в трактире, и устные сделки продолжают существовать весь XIX век. Более того, русским купцам решительно не нравился нотариат. Многим из них казалась обидной необходимость «излишне» фиксировать на бумаге то, о чем уже договорились, Тем более заверять написанное. А то как получается?! Мало того, что я и так дал слово. Еще и бумагу подписал — уже великая крайность. А тут договор еще заверяют, ставят печати, и выходит — окружающие сомневаются в моем слове?! Кому-то надо доказывать, что я намерен исполнить сказанное?! А кто-то еще будет перепроверять меня, сверяя сделанное по написанной бумаге?! Обидно-с...

Мне не удалось установить, какая часть сделок еще в начале XX века проходила без юридического оформления, но было их очень, очень много. Рассказывая о вороватой по своей природе России, теоретики нашего воровства в упор не видят разбросанных по всей нашей классике упоминаний колоссального веса «честного купецкого слова».

Герой Шишкова Прохор Громов — убийца, преступник, полуделец-полубандит. Но и он, внук грабителя на больших дорогах, дает — и сдерживает! — честное купецкое слово. Наверное, никак нельзя иначе[45].

Другой регион, другой климат, другие люди. Не Сибирь, а Волга. Но и в «Бесприданнице» Островского звучит «честное купеческое слово». Герои могли бы давать его по более приличному поводу.

Речь, собственно, шла о том, кому и на каких условиях достанется обесчещенная очаровательным негодяем — героем Никиты Михалкова «девица-бесприданница». Купцы рассуждали о несчастной женщине как о предмете чисто торговых операций, в правовых понятиях — как о переуступке (продаже) права пользования собственностью.

Но это уже второй вопрос. Дал купец такое слово — и держит. И никому не приходит в голову, что он может вести себя иначе[46].

Так же ведут себя московские купцы у Ивана Шмелева[47].

Проходной герой Куприна, молодой неопытный помещик, заключил невыгодный договор, сильно переплатил за погрузку арбузов на баржу. Хотел бы он расторгнуть договор, отказаться, нарушить уже данное слово, «кинуть», современным языком, схитрившего подрядчика...

— Бросьте, убьют, — сказали ему.

Вот так. За нарушенное слово можно заплатить и собственной жизнью[48].

Неужто купцы не совершали нечестных поступков, не врали и не присваивали чужих денег?! Наверняка бывало и это. И бывало на каждом шагу. В семейной хронике Гарин-Михайловский прекрасно описывает сложные чувства молодых инженеров, которые должны принимать выполеннные подряды при строительстве железной дороги. И очень хочется быть мелочно-честными, и — подведешь хороших людей. После того как вешается разоренный ими мелкий подрядчик, парни начинают и приписывать, и раздувать объемы сделанного... Жульничество, конечно[49].

Но здесь принципиальный вопрос: а что более характерно? И что важнее? Мелкие приписки или мужественный, тяжелый труд по строительству полотна железной дороги? А ведь без этого колоссального труда железных дорог в России не было бы.

Это, конечно, непростой вопрос... Воровать-то, конечно, воровали... Но тем не менее за считанные годы Россия стала могучей железнодорожной державой!

Колоссальный Транссиб от Урала до Тихого океана построили за рекордно короткий срок.

При строительстве БАМа не было частных подрядов, хапуг-поставщиков и хитрованов— строителей... Не было. А строили БАМ в десятки раз медленнее Транссиба, при том, что техника в 1960-70-е была совсем не та, что в начале XX века.

Набирали энтузиастов, выдавали комсомольские путевки, на самые тяжелые участки бросали вовсе бесплатную рабсилу — армию и зэков. Только вот строительство почему-то еле двигалось.

Но и советские темпы — не худшие...

В наше время... Страшно сказать... Мы вообще за 20 лет с начала реформ 1985 года что построили? Кроме узкоколейки из Челси в Ноттинг-Хилл для более удобного общения наших лондонских переселенцев, вообще способны мы хоть на что-то?!