Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6336 ( № 32 2011) Страница 12

Очень важно, что высказывали свои взгляды на литературный процесс и проводили творческие вечера писатели не только из разных союзов, но и разных поколений. Такой плюрализм позволил иностранным коллегам ощутить разнообразие идейных установок и творческих манер современных русских писателей; это отметила, в частности, профессор Гданьского университета Мария Бокинич.

Действительно, на чтениях звучали и тяготеющие к авангардизму стихи таких поэтов, как Игорь Белов (Калининград) или Анастасия Векшина (Гданьск), и придерживающихся русской реалистической традиции Владислава Бахревского и Юрия Баранова из Москвы, Ольги Сванберг и Веры Пауданен из Хельсинки, прозаика Виктора Барабанова из Риги.

Разнообразны были и книги, избранные для разбора на чтениях. Всё перечислить, конечно, невозможно, назову лишь некоторые. Это «Путь к себе» Владислава Бахревского, «Сказки Андерсена и четыре русских художника-иллюстратора» Лолы Звонарёвой и Лидии Кудрявцевой, «5/4 накануне тишины» Веры Галактионовой, «Дневные сны и бдения ночные» Виля Мустафина (Казань), «Музыка как судьба» Георгия Свиридова, «Соборность в русской культуре» Ивана Есаулова, «Земландия: путешествие во времени» Раисы Минаковой (Калининград), «Две осени года» Ольги Голубевой-Сванберг (Хельсинки) и др. Состоялась также презентация «Балтийской тетради» в московском альманахе «Литературные знакомства».

Хотя, как уже говорилось, официальной темой нынешней встречи в Трёхградье были литературные итоги последнего десятилетия, разговор, естественно, выходил за их рамки. Примечательно, что в названии двух докладов звучало слово «возвращение». Старейший член российской делегации маститый литературовед Андрей Турков говорил о «возвращении» Твардовского, который, собственно, никуда и не уходил, но – скажем так – искусственно отодвигался (или, ещё точнее, делались попытки его отодвинуть). А молодая, успешная, много публикующаяся писательница Евгения Доброва озаглавила своё сообщение так: «Возвращение соцреализма?» По её наблюдениям, сейчас происходит поворот издательских интересов от чернухи, порнухи и всяческих закидонов к литературе о жизни обычных людей, об их производственной деятельности.

С большим интересом слушались выступления профессора Ивана Есаулова, автора монографий «Соборность в русской литературе» и «Пасхальность в русской литературе». В определённой степени они корреспондировались с темами Андрея Туркова и Евгении Добровой, ибо тоже затрагивали (в другом ракурсе, конечно) глубинные черты нашей словесности. Надо сказать, что атмосфера на чтениях была далека от академического благолепия – нередко вспыхивала оживлённая полемика.

Чтения начинали вот уже почти полтора десятилетия назад немногие энтузиасты, такие как Франтишек Апанович и Веслава Ольбрых с польской стороны, Лола Звонарёва и Татьяна Хохлова – с российской. Но дело бы не пошло, если бы не благодатная почва, в которую были брошены семена их инициативы. Польское Трёхградье живёт активной культурной жизнью. Здесь выходит пять литературных журналов, издатели постоянно ищут новые формы работы. Например, журнал Topos (слово «Сопот», написанное задом наперёд) сейчас выходит с вкладышем – плакатом, посвящённым творчеству какого-нибудь современного польского поэта. Издаётся здесь и польско-немецкий журнал «Диалог».

Вообще надо сказать, что Балтийское побережье пропитано историей, здесь сплетались, срастались и воевали разнообразные силы и культуры: славянская (Гданьск всё-таки возник во глубине веков как польский город), скандинавская, германская, угро-финская. Последнее столетие только добавило сложностей в культурную панораму этой части Европы, из которых для нас в данном случае весьма важной является образование русских диаспор в ряде стран. Разумеется, огромное влияние оказывает развитие средств сообщения, прежде всего Интернета. Конечно, всё само собой не делается, заинтересованные люди «двигают процесс». Активно помогали успешному проведению чтений декан филологического факультета Гданьского университета Анджей Цейнова, руководитель представительства Россотрудничества в Польше, директор ЦРНК в Варшаве Андрей Потёмкин и директор РЦНК в Гданьске Елена Волгина.

Но, безусловно, самое главное – это развитие русской литературы в России, интерес к которой, несмотря на перепады «политического давления», неуклонно возрастает. Что и доказали в очередной раз XIV Международные чтения в Трёхградье.

Юрий БАРАНОВ

P.S. Яркое событие. Жаль только, что российская делегация формируется непонятно кем и где. Но это, похоже, уже стало традицией.

Статья опубликована :

№35 (6336) (2011-09-07) 2

Прокомментировать>>>

Общая оценка: Оценить: 0,0 Проголосовало: 0 чел. 12345

Комментарии:

Отлучение от Льва Толстого

Литература

Отлучение от Льва Толстого

РЕПЛИКА

У профессора факультета журналистики МГУ Владимира Линкова (см. его интервью «Толстой и сегодня не удобен ни государству, ни церкви» в «Московских новостях» от 29 августа с.г.) вызвало душевную скорбь то обстоятельство, что текст последнего толстовского дневника и сопутствующего ему исследования Игоря Волгина «Уйти ото всех. Лев Толстой как русский скиталец» объединён под одной обложкой. Линков полагает, что заветная цель Игоря Волгина – «дискредитировать Толстого как личность».

Не будем оспаривать это, очевидно, самое крупное научное достижение профессора Линкова. Хотя в результате такой «дискредитации» заметно расширился круг тех, кто не только кровно почувствовал, но, главное, полюбил автора «Анны Карениной» – полюбил именно как личность, «живого, а не мумию». Мне приходилось наблюдать, с каким горячим и пристальным интересом читали «Уйти ото всех» и юные студенты, и искушённые интеллектуалы. Не берусь гадать, в чём заключается секрет этой блестящей историко-биографической прозы. Скажу лишь, что в новой книге Игоря Волгина Толстой не менее значителен и многомерен, нежели запечатлённый в его знаменитых работах образ Достоевского. Кстати, драматическое отношение к последнему Толстого впервые прослежено так скрупулёзно и убедительно.

Ничего этого профессор Линков предпочёл не заметить. Зато с ловкостью провинциального фокусника он извлекает из контекста слова. «Смерть – личная трудность Л. Толстого», – пишет Волгин. «Из этого следует, – победоносно заключает Линков, – что для современных людей смерть не трудность» (подчёркнуто нами. – Ю.К.). Ну что можно возразить на столь глубокомысленное рассуждение?

Ещё удивительнее утверждение Линкова, будто автор возводит хулу на писателя «с позиции официальной православной идеологии». Сколь знаком этот грозный партийный слог! Но применительно к Волгину – чья точка зрения на так называемое православное литературоведение достаточно известна – это вообще звучит смехотворно. Очевидно, дело в старой и благородной привычке – приписывать оппоненту свои ночные кошмары.

Линкову не нравится, что Волгин именует Толстого «величайшим рационалистом и врагом всякой мистики», и это сомнение понятно в том смысле, что у Толстого действительно присутствует некое недоверие к разуму, ощущение его неполноты. Но ведь Волгин имеет в виду совершенно другое. Ещё в «По­следнем годе Достоевского» он подробно обосновал мысль об аналитической, логической доминанте толстовского духа и мышления. То есть о сути его авторского метода. Стоит раскрыть любое сочинение автора «Исповеди», чтобы удостовериться в правомерности подобной гипотезы.

Но более всего Линков уязвлён тем, что «из книги Игоря Волгина мы узнаём, что в молодости Толстой болел гонореей, что Софья Андреевна подозревала мужа в сексуальной связи с Чертковым», что «читателя осведомляют, когда прекратились супружеские отношения Льва Николаевича с Софьей Андреевной» и т.д. Одно из двух. Либо проф. Линков по непростительному невежеству впервые узнал об этих широко известных, зафиксированных в записях и Толстого, и Софьи Андреевны, и Маковицкого, и Гольденвейзера, и мн. др. обстоятельствах, либо… Либо, ведая обо всём, он хотел бы наложить табу на эту «секретную информацию». Оставить её, так сказать, в спецхране, куда вхожи только имеющие допуск посвящённые. Но не это ли лучший способ, как образно выражается сам Линков, «поджелтить фигуру классика» – отдать её на откуп рвущимся к «интиму» акулам пера? Ведь им-то как раз и противостоит Игорь Волгин. Он прежде всего подчёркивает, что «нехорошая болезнь» (1847) подвигла Толстого начать писание своего дневника, сделать шаг к духовному «самоодолению» и самоконтролю. В том-то и дело, что Волгин касается всех этих рискованных сюжетов с поразительным тактом, преграждая путь той пошлости, которая всё больше овладевает нашей массовой культурой.