Газета День Литературы - Газета День Литературы # 159 (2009 11) Страница 12

Хозяйка посмотрела на Тяньгоу и спросила:

– Тяньгоу, так ты правда ничего ещё не знаешь?

– А что случилось?

– Он больше тебе никакой не учитель. Сказал, что сам с трудом освоил это ремесло и не хочет, чтобы чужаки теперь таскали еду с его стола. Будет сам зарабатывать все деньги, поэтому и взял с собой У Сина вместо тебя.

– Это правда?

Женщина продолжала:

– Вчера весь день ждала, когда ты придёшь и в то же время не знала, как взглянуть тебе в глаза...

Тяньгоу стоял без слов, не в силах даже взглянуть в глаза своей хозяйке. Он выловил из кармана сигарету и, раскурив её, заметил, что похожая на земляного червя тень от табачного дыма в косых лучах солнца окрасилась в кроваво-красный цвет.

За низкой стеной в соседнем дворе кто-то как раз набирал из колодца воду, и слышался скрипучий звук колодезной лебёдки.

– Ты лучше просто забери эти плавки и не пытайся с ним ни о чём говорить. Ты уже взрослый человек с собственной головой на плечах, и не помрёшь с голоду без своего мастера...

Видя с каким душевным страданием произносила эти слова хозяйка, Тяньгоу с удивлением отметил, что его собственная боль потеряла свою остроту. При мысли о том, какое у его хозяйки было доброе сердце, он умиротворённо улыбнулся и сказал:

– Хозяйка, не переживай. Я понимаю, почему мастер так поступил, и совсем не виню его. В конце концов он провозился со мной целый год, так что теперь настало время мне его оставить. Я только переживаю, что он заставляет У Сина копать колодцы – это, конечно, не дело, ведь У Син ещё совсем мал. И ещё он так мечтал об этих плавках, так что пусть уж остаются ему. А я буду частенько заглядывать к вам и навещать его.

Растроганная хозяйка проводила Тяньгоу до дверей, а выйдя на улицу, не удержалась и проронила слезу. Тут с дерева софоры раздался резкий голубиный клёкот, и женщина опять взглянула на него:

– Чует моё сердце – эта птица не к добру раскричались. Прогнал бы ты её, Тянгоу!

В последний раз следуя её приказу, он камнем согнал голубя с дерева, но тот, вспорхнув, сделал круг над их головами и сбросил порцию помёта, которая как назло угодила Тяньгоу прямо на плечо. Стирая рукой птичий помёт с его рукава, хозяйка говорила: "

– Тебе теперь нужно поискать новое занятие, ведь у настоящего мужчины должно быть своё дело. Работай изо всех сил, зарабатывай деньги, а как скопишь достаточно и присмотришь себе женщину, приходи ко мне – я всё устрою.

Горько улыбнувшись, Тяньгоу пошёл прочь. Боясь, как бы односельчане не заметили его ошарашенного состояния, он, вместо того чтобы вернуться домой, ускорив шаги, направился к выходу из крепости. Взобравшись на склон горы, Тяньгоу устроился в густой заросли ковыля и долго лежал в неподвижности, погрузившись в свои мысли.

Где-то на склоне местные жители собирали на хворост ковыль. Вместе со звуками срезаемой травы до Тяньгоу донеслись и слова их песни.

Ухожу – запираю дверь на замок,

Возвращаюсь – сам развожу огонь.

Ох и тяжела же холостяцкая доля!

Пошарю рукой по кровати,

Натыкаюсь на мышиное гнездо.

Эх, невмоготу мне жизнь одинокого мужика!

Суну руку в кастрюлю,

А там длиннющая змея.

Ну кто полюбит такого бедолагу?

"Вот уж бедолага, действительно, – подумал Тяньгоу о самом себе. – Теперь, когда мастер бросил меня, у меня не осталось заботившейся обо мне хозяйки. Раньше я как-то ещё туда-сюда жил сам по себе, но потом нежданно-негаданно пробудил в этой женщине толику искреннего сочувствия к себе. И как теперь мне жить дальше, когда я всё это потерял?"

По склону холма задул ветер. Кружась, тот пригибал заросли травы к земле, так что они стелились, закрывая собой Тяньгоу. Поначалу, ещё не спутавшись друг с другом, стебли ковыля образовывали строго упорядоченную структуру, напоминавшую сеть, которая, казалось, накрыла собой Тяньгоу и отделила его от неба. Но когда ветер окончательно прижал стебли к земле, его фигура вновь открылась внешнему взгляду. "Всё-таки деньги – это корень всех зол, – думал Тяньгоу. – Пока их нет, мучаешься и предаёшься отчаянью, а когда они появляются, то сам превращаешься в бесчувственного негодяя". От этих мыслей на сердце у него сделалось муторно. Тяньгоу вообще был не из тех, кто склонен страдать бессонницей, раз за разом перебирая в глове грустные мысли. Скорее наоборот – чем тяжелей у него было на сердце, тем больше его тянуло в сон. И Тяньгоу уснул.

Откуда-то издалека донёсся гулкий раскат грома. Дождя, однако, не было. И когда Тяньгоу проснулся, то вдруг услышал этот милый его слуху звук. Оказывается, его ноги, руки, и вся грудь были сплошь покрыты множеством зеленокрылых с красными пузиками цикад. Воспользовавшись их неосмотрительностью, он ловким движением поймал несколько штук и опустил их в свой карман. Тяньгоу постоял немного в неподвижности, и вдруг ощутил, как на него снизошло чувство радостного облегчения. Он широко улыбнулся сам себе – совсем как прежний Тяньгоу.

Вообще Тяньгоу хватало и еды и воды. Единственное, чего ему не доставало, так это денег, чтобы обзавестись женой. И хотя Тяньгоу сроду не читал книг, однако в его собственной жизни случались моменты вполне сравнимые встречающимся в книгах поэтическим описаниям. Так, лёжа однажды за москитным пологом и пуская над собой кольца дыма, Тяньгоу показалось, что барахтавшиеся у верхушки его москитника тучи комаров на самом деле были журавлями-небожителями, и он долго наслаждался их изящным, лёгким парением. В такие минуты он задумывался о самых разных вещах: порой он начинал клясть своего мастера за бессердечие, но чаще всего мысли Тяньгоу крутились вокруг хозяйки, и поэтому его постоянно тянуло наведаться в дом мастера.

У Тяньгоу было одно сокровище, с которым он не расставался ни днём, ни ночью. Это была небольшая плетёная клеточка с цикадами. Каждый раз проходя у дверей их дома, Тяньгоу легонько тряс клеточку, будя заснувших цикад, и кричал:

– У Син! У Син!

И хотя он звал У Сина, выходила к нему сама хозяйка.

– Тяньгоу, у тебя всё цикады на уме?

– А чем ты занимаешься, хозяйка?

Она отвечала:

– Тяньгоу, возиться с цикадами совсем не дело для взрослого мужика. Занялся бы ты чем-нибудь посерьёзней, заработал бы немного денег!

Тяньгоу смущённо улыбался, а про себя думал: "Взрослые мужики может и не возятся с цикадами, но есть женщины, которым эти цикады очень даже нравятся".

– Хозяйка, ну а чем мне заняться?

– Ты же сам мужик, а ещё меня спрашиваешь! Ты ведь до сих пор не скопил ни юаня, да даже если бы и скопил, разве какая-нибудь женщина пошла за такого бездельника как ты? Женщины не любят лентяев, Тяньгоу.

Слова попали в самую точку, и Тяньгоу нечего было на это возразить.

Целых десять дней Тяньгоу не показывался у дома хозяйки. Он валялся без дела у себя дома на земляном кане, напевая популярную в их селении песенку про любовь:

У дверей моего дома перечное дерево

Так и гнётся от спелых плодов.

Пойду нарву себе немного.

Но палкой плодов не достать.

Скинул лапти, босой полез на дерево,

И надо ж –занозил ногу острым шипом.

Зову сестричку –помочь вытащить занозу,

А она, бессердечная, ковыряет мне ногу шилом

Мочи нет, как больно!

Нельзя было утверждать, что Тяньгоу пел эту песенку про хозяйку, но нельзя было утверждать и обратного, ведь Тяньгоу твёрдо решил заняться каким-нибудь серьёзным делом. Он пошёл с поклоном к плотнику, но тот не взял его в ученики, пошёл к гончару, но и тот ему отказал. Ведь у всех ремесленников были свои сыновья и зятья, и они старались передать ремесло кому-нибудь из родных, чтобы оно служило обогащению собственной семьи. Поэтому Тяньгоу ничего не осталось, как собрать свои пожитки и отправиться на заработки в областной центр.

В своём посёлке Тяньгоу считался человеком простым, но бывалым – умел и поговорить и пошутить. Что до города, то тут он чувствовал себя крайне скованно. Улицы в городе казались ему широченными, и Тяньгоу ходил по ним, чуть не прижимаясь спиной к стенам домов. На этих улицах никто не знал его, и он в смущении не смел взглянуть в глаза другим людям. Жена учителя всегда в шутку звала его "белоликим", но здесь вряд ли кто посчитал бы его лицо белым. К тому же в глазах горожан Тяньгоу был абсолютным "дитятей".