Газета Завтра Газета - Газета Завтра 339 (22 2000) Страница 12

Но что им погибшие и умирающие. Они по-прежнему требовали внимания к себе, только к себе.

ЭКСТРАСЕНСЫ И ДР.

Естественно, поспешила воспользоваться ситуацией погромче заявить о себе и всякая прочая шелупонь. Сразу же после трагедии вместе с официальной комиссией по расследованию трагедии на "Немиге" "из самых известных оппозиционных и общественных деятелей" была создана так называемая гражданская комиссия, которую возглавил один из руководителей БНФ. Не долго думая, он тут же заявил, что случившееся ни больше ни меньше как "яркое свидетельство аморальности властей". Конечно же, вошел туда то ли спикер несуществующего парламента, а ныне то ли "президент", то ли жалкий пенсионер-приживала в соседней Литве, Семен Шарецкий. На тут же собранной пресс-конференции он с апломбом заявил: "Не дело — на людском горе делать политику, но..." Ну а дальше все тоже. И подспудно одна только мысль, а почему бы не воспользоваться ситуацией. Может, это действительно тот единственный шанс?!

Боясь упустить свой шанс, спохватились и никому не известные в Белоруссии местные "правозащитники". Некая Светлана Мартовская, как драная кошка, шипела, что организовывать подобные мероприятия "властям выгодно". На них молодежь может "меньше думать о политике". Конечно, таких "деятелей" бесило, что несмотря на все старания и посулы счастливой жизни и учебы на западе, если они пострадают "за политику", молодежь в своей массе не затянешь на оппозиционные митинги и демонстрации. И хотя они знали, что власти к этому "празднику" не имели никакого отношения, что их организовывали любимые ими ООО, СП и прочие общества и "клубы", они продолжали трубить об ответственности государства и лично Лукашенко. Тут же объявилась и некая "Правовая помощь" с никому не известными, но желающими подсуетиться юристами. Зашевелились и известные любители дохлых дел. Одному из них "белорусу" Гарри тот же Чикин посоветовал лучше "защищать своих уголовников". Вылезли из нор разного рода предсказатели, экстрасенсы и астрологи, которые, оказывается, давно предрекали эту трагедию".

И каждый предлагал свою, еще более кошмарную версию случившегося.

Не заставили себя ждать и "политические" версии. Ряд газет, в том числе и писательский "ЛIМ", со ссылкой на некую "очень осведомленную" российскую газету, обвинили в трагедии белорусское РНЕ (несколько ряженых, подкармливаемых той же оппозицией. — Е. Р.), которые якобы участвовали в "празднике пива" и спровоцировали потасовку, а попутно и давиловку".

Параллельно одна из радиопередач устами некоей свидетельницы бабки Федоры утверждала, что трагедию организовали и осуществили белорусские националисты. Мол, это "детишки" БНФ "младофронтовцы" с криками "Живе Беларусь!" топтали в переходе людей. Все это не способствовало миру. Обстановка в республике становилась нервозной. Город будоражили слухи. Говорили, что число жертв во много раз больше, что власти злонамеренно преуменьшают их количество. Писали о некоем Сержуке из районного городка Лунинец. Мол, погиб, сирота, и некому о нем теперь побеспокоиться. Дошло до того, что рядом с вывешенным на переходе официально опубликованным списком погибших стали произвольно дописывать новые фамилии.

Кому-то казалось мало того, что случилось.

А ведь во время трагедии и сразу после нее погибли 52 человека, в большинстве своем девушки 1980-86 года рождения. Но в давке умерла и 61-летняя Матрена Орефьевна Водопьянова, продававшая ландыши у выхода из метро. Среди погибших было и 2 милиционера. 38 человек оказалось в реанимационных отделениях столичных клиник. Причем, у пятерых из них врачи констатировали состояние, как крайне тяжелое.

В основном люди пострадали от удушья, переломов, разрывов внутренних органов. И спасти всех не удалось. Через несколько дней после случившегося умрет 19-летний минчанин, получивший в той свалке травму головного мозга. Три дня находилась без сознания ученица одной из минских школ, жизнедеятельность которой поддерживалась с помощью специальной аппаратуры. А вообще только за первые сутки в лечебные учреждения Минска обратилось более 400 пострадавших.

Обо всем этом и многом другом, связанным с трагедией, регулярно сообщала государственная пресса, ответственные, специально назначенные для этого люди. Но всего этого кое-кому, повторяю, казалось мало. Газеты пестрели не только все новыми и новыми цифрами, но и яркими деталями, новыми "подробностями" происшедшего. Тот же всевидящий фотограф Анатоль, а точнее — с его слов редактор газеты, рассказывал о неких "пьяных молодчиках (которые) начали с хохотом срывать с погибших золотые украшения". Та же "Комсомолка" поведала на своих страницах о некой "Юле из Витебска, которая потеряла в то черное воскресенье своего приятеля Сашу". История о том, как он спас ее ценой своей жизни, но притом, "в кармане у Саши остался кошелек с деньгами и документы девушки", заставила обрыдаться самые, казалось бы, каменные сердца. Телефонные звонки расстроенных читателей в редакцию не умолкали ни на минуту. Сердобольные люди совали этой застывшей на переходе девчушке деньги, подарки, сладости. Но, как вскоре выяснилось, девочка попросту врала. На самом деле, 15-летняя Юля Кузьмина уже месяц как сбежала из школы-интерната, знакомясь с парнями, переезжала от одного к другому и, узнав о трагедии, тут же примчалась на "Немигу", решив использовать случившееся для своей выгоды. В конце концов, "Комсомольска правда" вынуждена была заклеймить свою новую героиню "за вопиющую безнравственность и духовную глухоту".

Но чем эта несовершеннолетняя Юля отличалась от тех солидных дядей и организаций, которые попытались на этой страшной беде делать не только "большую политику", но и стричь свои дивиденды?

Воспользовались трагедией и заклеймили власти "нациянальна сведомые" творцы. И хотя их главный писатель— подписант в это время демонстративно отсиживался в одной из северных стран, замена ему без труда нашлась. Подписывали гневные письма и художники. А в их союзе началась шумная возня за возможность в металле и бронзе увековечить трагедию. Ситуация усугублялась тем, что у одного из членов этого союза — скульптора Инькова — в этом переходе погибла дочь-школьница. "Он обратился к нам с просьбой, чтоб именно ему доверили создание мемориального знака. Говорит, должен это сделать в память о дочке и прочих погибших, — рассказывал зам. председателя белорусского Союза художников Владимир Басалыга. — И мы считаем, что создание знака надо доверить именно Инькову. Председатель нашего Союза Геннадий Буралкин намерен обратиться с соответствующей просьбой в вышестоящие инстанции. Насколько мне известно, в Министерстве культуры эта идея уже нашла полное понимание. Поймите, не надо здесь организовывать никаких конкурсов на лучший проект — не тот повод". Такие проникновенные слова звучали в этом "творческом" Союзе. Конкурс и не объявляли. А на сороковой день трагедии у станции "Немига" появился мемориальный знак, автором которого, как с удивлением узнала общественность, был... председатель Союза Буралкин. О времена, о нравы — что среди разбойников с большой дороги, что в среде творческих работников.

К сожалению, и Иньков, вместо того, чтобы молча пережить эту подлость коллег по цеху, принялся раздавать интервью, винить их во всех смертных грехах. А когда его более удачливый и предприимчивый конкурент со временем решит выдвинуть созданный им памятник еще и на Государственную премию, "я, — рассказывает отец погибшей девушки к несчастью оказавшийся еще и скульптором, — через посредников передал ему, чтобы он не терял окончательно моральных устоев и убрал с представления на премию этот памятник, потому что он временный, а мы, родители погибших детей, все равно будем добиваться создания мемориального комплекса".

Вот так, ни больше ни меньше. Обойденные на одном этапе, они реванш намерены взять на другом. И при чем здесь дочь, главное во чтобы то ни стало добиться своего. Потому этот памятник из мрамора и бронзы, созданный его коллегой ( кстати, весьма приличный), он называет "временным" и, апеллируя к общественности, по сути, молит ее помочь реализовать его идею. Ему говорят, ваша задумка "слишком дорого обойдется" и так обедневшему государству. Но он стоит на своем: "Мы готовы собирать деньги, просить их у людей, у западноевропейских фондов". В этом еще одна причина происшедшего несчастья — не вкалывать, зарабатывать, созидать, а готовность побираться, просить... Тут же нашлись доброхоты (и родители их поддержали), предложившие таким же способом издать книгу о случившемся. И как последний аккорд констатации этой, поразившей общество потребительской болезни, недавнее признание скульптора: "Между родителями погибших и горисполкомом идет самая настоящая борьба". Выходит, они не поминают грустно своих нелепо погибших детей. Они борются. С кем? За что?