Александр Латса - Мифы о России. От Грозного до Путина. Мы глазами иностранцев Страница 13

В наших первых стычках мои коллеги иногда делали вид, что не понимают моего несовершенного русского языка, а иногда отговаривались личными проблемами или тысячей других причин, чтобы продолжать бездельничать.

Когда я начал работать с ними, девушки испытывали ко мне смешанные чувства: с одной стороны, я был менеджером, которого следовало опасаться, с другой — европейцем и холостяком тридцати лет, то есть потенциальной добычей.

Для Даши было только два правила поведения в повседневной жизни: делать что хочется и не работать.

Честно говоря, меня удивило то, как русские смешивают личную жизнь и работу. Думаю, что Россия является единственной страной, где можно всю неделю слушать о том, как коллеги проводят свободное время. Россия также, пожалуй, единственная страна, где вы должны просить образованных и вроде бы воспитанных людей не описывать свои сексуальные похождения так громко, потому что это могут услышать другие сотрудники, кандидаты или клиенты, которым вообще-то нет до этого никакого дела.

Вот это мне кажется большой проблемой работы с русскими. Меня неизменно шокировало то, что мои коллеги — не приятели и не друзья, а люди временные, — могут так откровенно говорить о своей личной жизни, делая интимное — публичным. Во Франции, например, работу не смешивают с личной жизнью, и если вы начнете это делать, то поставите себя в невыгодное положение по отношению к коллегам и начальству. Это правило, на мой взгляд, простое и важное, но здесь мало кто думает так же.

Даша и Вера немедленно начали расспрашивать меня о том, зачем я приехал в Россию, женат ли я, какие девушки меня интересуют — а на встречные вопросы не ответили. Одна сказала, что это неприлично — откровенничать вот так сразу, вторая попыталась изобразить одинокую и непорочную девицу. Ха-ха! Мой русский язык, здорово развившийся после трех месяцев учебы в МГУ, позволял мне понять то, о чем девушки говорили между собой.

Это золотое для них время (сидеть, ничего не делать, ждать звонков от клиентов и получать зарплату) продолжалось лишь до конца 2008 года. Когда наступил кризис, клиенты перестали звонить — стало нужно искать их. Тогда я обнаружил, что мои коллеги не только не мотивированы и не вовлечены в рабочий процесс, но к тому же закомплексованы и некомпетентны. Изначально мы интервьюировали кандидатов и предоставляли их резюме клиентам, теперь же стали неким call-центром: обзванивали десятки, сотни компаний, пытаясь найти те, которым нужно подобрать персонал. Эта конкретная работа внезапно стала для меня тяжелым испытанием; я столкнулся с русским телефонным синдромом, который до сих пор не могу понять.

Иностранцев неизменно шокирует манера русских говорить по телефону: вам звонят, вы снимаете трубку — а из нее уже несется: «Але? Але?!» — и повторяется, так что вам некуда и слово вставить. Вы понимаете, что собеседник вас уже не слушает. Вы начинаете говорить — и вроде бы вас слышат; но стоит собеседнику хоть что-то недорасслышать — он снова заводит свое «але-але» вместо того, чтобы помолчать и подождать, пока связь восстановится, или просто переспросить.

А еще профессиональные телефонные разговоры в России обычно сухие и короткие и действительно утомительные. Я не понимаю, как это возможно. Я звоню в сервисный центр, получаю ответ, открываю рот, чтобы поблагодарить — а консультант уже бросил трубку; или — другой вариант: я настойчиво прерываю его прощание, чтобы спросить еще о чем-то или сказать «спасибо». Я не понимаю резкого тона в телефонных разговорах. Мои русские друзья пытались убедить меня в том, что по телефону невежливы только необразованные люди — но я многократно убеждался в обратном. По-прежнему пытаюсь разгадать эту загадку.

Обе мои коллеги-консультанта за несколько месяцев не смогли позвонить надлежащим образом ни одному клиенту и эффективно «обработать» его. Я не знаю, откуда внезапно взялась их болезненная застенчивость в телефонных разговорах. Возможно, они боялись резких ответов… В один прекрасный день я услышал, что Вера звонит клиентам из туалета, чтобы ее коллега этого не слышала. Для апреля 2009 года — когда легко можно было найти на ее место действительно высококлассного специалиста, это было уже чересчур, и я решил начать конфликт.

Вере перестали платить зарплату. Но она не изменила своего легкомысленного отношения к работе, усугубляя ситуацию. Она ждала лета и продолжала работать без оплаты; она почти три месяца не получала зарплату. Я смотрел на эту уникальную ситуацию — и только потом понял: в офисе был Интернет и чистая кухня, где Вера чувствовала себя хорошо, и хождение на работу структурировало ее день. Однажды я заметил, что она флиртует с мальчиком из конкурирующей компании. Это оказалось последней каплей; я уволил Веру без предварительного уведомления и в тот день понял, что ее личные вещи нужно будет вывозить из офиса на машине. Обувь, коробки, косметика, одежда, книги… мне пришлось просить охранников о помощи — один я не справился.

Вскоре после того Даша, вихляя бедрами сильнее обычного, пришла в мой кабинет и заявила, смущенно опуская глаза, что наш самый крупный клиент больше не желает с нами работать. Мой гнев и мои крики не развеяли ее апатии — девушка ушла к себе в кабинет, заперлась там и провела весь день, по-видимому, болтая по ICQ. В тот день я твердо решил уволить Дашу, но у нее уже несколько недель было секретное оружие: беременность. Забеременев, девушка немедленно объявила нам об этом с плотоядной улыбкой, даже принесла снимок с УЗИ. И с этого дня вела себя так, будто у нее есть какие-то особенные права.

Закон в России действительно щедр. У женщин может быть до 20 недель отпуска по беременности и родам с сохранением 100 % заработной платы; затем в течение 78 недель ей выдают 40 % заработной платы, а рабочее место сохраняется за ней в течение трех лет. На мой взгляд, это гениальный закон, правительства всех стран Евросоюза обязаны его принять.

Русские женщины не понимают, насколько им повезло. Декретный отпуск в Германии — 14 недель с сохранением 100 % заработной платы. Во Франции — 16 недель с сохранением 100 % заработной платы, 3 недели до родов и 13 недель — после. А потом нужно вернуться на работу или уволиться. В таких условиях французской маме весьма непросто кормить ребенка грудью!

На место Веры мы взяли Алину, русскую из США, ей было 35 лет. Она свободно владела двумя языками, была восприемницей двух культур. Прекрасно образованная, она вернулась на родину после развода с, как сама говорила, «русским уродом из Америки». А ее бывший привез себе из Твери молодую и свежую двадцатилетнюю девушку фотомодельной внешности.

Я представлял себе «бизнес-ориентированную» англосаксонку, с которой будет приятно работать. Алина оказалась немного другой, она особенно нуждалась в подругах, и ее личная жизнь стала главной темой разговоров в офисе. Конечно, Алина работала более или менее правильно и относилась к своим обязанностям по-европейски, но для нее офис стал основной частью жизни, и снова личное и профессиональное оказались тщательно перемешаны.

На протяжении года нашей совместной работы Алина тратила примерно 15 % рабочего дня на телефонные разговоры с мамой. Я не понимаю этой привычки русских матерей названивать своим дочерям по тридцать-сорок раз на дню и давить на них, не считаясь ни с их личной, ни с профессиональной жизнью.

Еще одной проблемой была неспособность Алины выполнять рабочие задания сразу. Это тоже удивило меня в России: люди не умеют решать задачи немедленно и выдерживать стресс. Любая просьба что-то сделать немедленно озадачивала и смущала моих коллег. Конечно, эти три «курочки» на зарплате европейского уровня не были всеми моими русскими коллегами. Я нанимал в эту компанию и других сотрудников, иногда это были русские из-за границы, и работали они получше Веры, Даши и Алины — но эти особенности поведения я видел и у них, и у работников компаний наших клиентов. Об этом же говорили и мои приятели и клиенты-европейцы.

Так что можно говорить о форме «глубокого чувства одиночества» иностранного менеджера в России, сталкивающегося с командой, которой часто очень трудно управлять, в которой все работают по своему графику и смешивают личные проблемы с рабочими.

Западные менеджеры слишком часто считают, что работа интересует молодых москвичей меньше всего. В конце концов, зачем стесняться и особенно увлекаться работой? — считают русские. Москва переживает феноменальный экономический рост; если работа не нравится, ее можно легко поменять. Для многих менеджеров среднего звена работа — это нечто неинтересное, а офис — лишь место, куда нужно приходить в десять часов утра, не особенно включаясь в жизнь компании. Легко менять место работы даже при небольшом опыте, когда уровень безработицы в столице близок к 1 %, что позволяет устроиться в течение нескольких дней.