Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6528 ( № 40 2015) Страница 13

И грустно смотрит Лермонтов с портрета.

* * *

Лихие ребята во власти

Ведут нас дорогами бед…

На все наши мирные страсти

Европа звереет в ответ.

Неужто нельзя поумнее

Вести политический торг?

Не биться напрасно во гневе,

Не прятать нежданный восторг.

Ведь все мы одноземляне.

В какой бы стране кто не жил,

И чем бы земляк не был занят,

Он хочет, чтоб мир счастлив был.

* * *

Чиновники и толстосумы

Россию взяли в оборот.

И опустился в души сумрак

От неожиданных невзгод.

Теперь страна уже не наша.

Она богатым отдана.

А мы – народ

Под кличкой Раша –

Хлебнули горестей сполна.

Хотя я оптимист бывалый.

Я верю в правду и успех.

Но лишь бы власть не забывала,

Что Родина одна на всех.

И что бы ни случилось завтра,

Служить мы верно будем ей.

Не вотчине господ внезапных,

А вечной Родине своей.

Монолог тверского ветерана

Власти назвали прожиточный минимум.

И цифру такую преподнесли,

Что даже ветерану с именем

Придётся отсиживаться на мели.

А я не привык в своём государстве

Чувствовать себя чужаком.

«Вы, господа, о нас вспомнили… Здрасте!

А не пошли бы вы с ветерком…»

Надо ж додуматься до такого,

Поделив Россию на голь и знать.

И подыскать подходящий повод

Хамство вельможное оправдать.

Выходит, по-вашему, ветераны

Пожили… Надо и совесть знать…

Болят к непогоде старые раны,

Значит, пора, старичьё, умирать.

А может, пора умереть тем устоям,

Что нас превратили в ходячий хлам?

Впрочем, занятье сие пустое,

Коли оно во вред господам.

И всё же я верю в те перемены,

Которые к радости нас вернут.

Дожить бы до справедливой меры,

Когда решать будет только труд.

* * *

Я в доме все словари перерыл

И отыскал дневники свои,

Хотелось так сказать о любви,

Как мир ещё не говорил.

И всё свершилось само собой,

Явились к нам те слова.

И ты узаконила их права,

Чтоб стали они судьбой.

Я сердцем слышу их тихий плеск,

Я полон ими навек,

Как полон надеждой Ноев ковчег,

Как музыкой – майский лес.

Всю жизнь повторяю я те слова,

Чтоб ты не забыла их.

Судьба поделила их на двоих.

И снова была права.

Танцы на барабане

Танцы на барабане

Книжный ряд / Библиосфера / Литпрозектор

Казначеев Сергей

Теги: Игорь Вирабов , Андрей Вознесенский

Игорь Вирабов. Андрей Вознесенский. – М.: Молодая гвардия. 2015. – 703 с.: ил. – (Жизнь замечательных людей). – 5000 экз.

Андрея Вознесенского знают все. Даже те, кто его не любит. Он наше всё. Или почти всё. Говорю об этом без иронии, ибо кто же не слышал «Миллиона алых роз» или «Танца на барабане» при всей сомнительности качества этих сочинений.

Кто из нас в юности (не в «Юности», а по молодости лет) не любил его стихов! Они привлекали к себе коэффициентом интеллектуальности автора, который на фоне большинства других современников действительно зашкаливал. Шутка сказать: Мэрилин Монро, Марк Шагал, Ален Гинзберг в одном флаконе. Потом уже подбор фигурантов интеллектуального процесса стал вызывать другие навязчивые ситуации.

Но сегодня речь, собственно говоря, не о Вознесенском, а об авторе книги о нём, о художественной биографии. И тут возникают несколько иные ситуации и ассоциации.

Представьте себе, что вы сидите в некоем интеллектуальном кафе или – хуже того – в ресторане. Внимательно изучаете представительное меню, переходите к карте вин, делаете заказ… А в это время к вашему столику стюард подвозит тележку со всем содержимым тамошней кухни и… вываливает эту кучу прямо перед вами. Нет, среди содержимого немало хорошего съестного и можно было бы получить удовольствие. Но когда видишь колбасу в разливе шампанского, а огурцы в мороженом, аппетит почему-то пропадает. Всему своё время. И своё место. Вообще говоря, все предметы должны быть на своих местах. Нам хочется иметь свободу выбора.

Вот примерно эти мысли приходят на ум, когда читаешь некоторые книги в жанре современной художественной биографии. Каков он, Андрей Вознесенский? Где концепция его жизни и творчества? Автор исследования Игорь Вирабов, в общем-то, старается не грешить против истины и проговаривает общеизвестные азбучные истины: вот знакомство с Пастернаком, вот эстрадные выступления в Лужниках, вот перебранка с Хрущёвым… Но мы всё это знали сто лет в обед. А что стояло за этим? Внимательному читателю хотелось бы хоть немного углубиться в суть противоречий, которых в личности Вознесенского всегда хватало. Но автор не ставит перед собой цели проникнуть в глубину противоречий этой личности, а чаще всего ограничивается разборками в писательской среде, постановлениями партии и правительства или передовицами газет.

А там, где речь заходит о чём-то личном, разговор уходит в мелкоту междусобойчиков и маргинальных суждений. Что сказали или написали в то время Ольга Ивинская или Ольга Фрейденберг Пастернаку? Интересно? Кому-то – да. Это интересно, но это частная жизнь людей, не имеющая прямого отношения к культуре.

Говоря проще, несмотря на усилия автора, нам трудно разобраться в хитросплетениях творческой судьбы Пастернака и Вознесенского. И как на самом деле нобелевский мэтр относился к юному гостю? Так же, как позднее сам Вознесенский к БГ (Борису Гребенщикову), чья известность схлынула подозрительно быстро. Пережёвываются общеизвестные детали вроде надуманного родства последнего с репрессированным Н.А. Вознесенским. Слышали сто раз. Так что, нет дыма без огня? Всё-таки отец его был влиятельным гидротехником, как следует из биографии.

И ещё. Автор пытается писать о бескорыстии и бессребренничестве своего героя, но филигранно проходит мимо моментов, когда хотелось бы знать подробности: о последствиях отношений с Хрущёвым, о заселении в дом на Котельнической набережной, об участии Андрея Вознесенского и его супруги Зои Богуславской в распределении скандально известной премии ЛогоВАЗа (читай – Б.А. Березовского) «Триумф», за которой в 90-е годы в «Манеж» прибежала почти вся либеральная свободолюбивая интеллигенция. Нет, бесспорно, среди лауреатов было немало достойных людей, но общая тенденция заключалась в том, чтобы отбирать «прорабов духа». А они у нас всегда «гонимые и несчастные». То есть гоняют по европам и америкам, издаются когда и где хотят, знать не знают о том, как и чем живёт наш народ. Они же – элита, избранные, гениальные.

Кстати говоря (и мимо этого вопроса фактически проходит Игорь Вирабов), в личности Вознесенского самым загадочным остаётся простой факт: сочетание внешней интеллектуальности и склонности к самой пошлой банальности. Высокий IQ и «Миллион алых роз». И «Плачет девочка в автомате». И «Вслед за мной на водных лыжах ты летишь»… Понятно, что любому стихотворцу хочется и выразить высокий дух, и быть понятым своей страной. Но почему-то и Есенин, и Маяковский смогли обойтись без танцев на барабане, который был плох. Нам могут возразить: это особенность песенного творчества, где нужен определённый процент примитива. На самом деле этот ингредиент допустим, но совсем не обязателен, иначе мы бы не восхищались песнями на стихи Николая Рубцова, Николая Тряпкина и Арсения Тарковского. И совсем уж беспардонная графомания вроде «Песни на бис», которую даже неловко цитировать, но приходится:

Концерт давно окончен, но песня бесконечна.

Пусть отключат на сцене мой давно уже уставший микрофон.

Я вместо микрофона спою в букет тюльпана,

Пусть остаётся в зале тот, кто верит, верит и влюблён...

Я вам спою ещё на бис

Не песнь свою, а жизнь свою.

Нельзя вернуть любовь и жизнь,

Но я артист, я повторю...

Можете себе представить, чтобы подобное написал Рубцов или Тряпкин? Вот именно! Составитель биографии Андрея Вознесенского, автора многих вдохновенных стихов, любопытным образом проходит мимо этих просчётов элементарного вкуса.

Игорь Вирабов достаточно подробно останавливается на принадлежности своего героя к поколению шестидесятников, но искусно уходит от упоминания о важнейшей черте оной плеяды: эти люди одновременно хотели быть обласканными властью и обладать статусом гонимого. Это очень хорошо видно на примере писательской судьбы Вознесенского. Что ему было не дозволено? Ездил на Запад, был принят во всех салонах, издавал всё, что ни напишет. Хотел быть интеллектуалом, хотя скорее щеголял эрудицией; был новатором, но в пределах советской традиции, писал общеизвестные стихи вроде «Миллиона алых роз», но они воспринимаются в духе олеографий – популярной разновидности изобразительного искусства 60-х годов, которая изображала лебедей, голубков и ангелочков.