Григорий Гольденцвайг - Клуб, которого не было Страница 13

Впрочем, я еще одну – единственную – страну знаю, где была обязательная прописка-регистрация и никто не удивлялся. ЮАР. Правда, там регистрацию с окончанием апартеида отменили.

– Я прекрасно понимаю, что это тяжелая работа, поэтому заниматься ею, не стараясь заработать, смысла не вижу, – пытаюсь настроить аудиторию на творчество. Давайте попробуем ценить каждую минуту, каждое желание каждого посетителя, и вы увидите ответ в виде чаевых в своем кармане.

Складные стульчики хлопают – каждый относит свой в подсобку над сценой.

– Гриш, – Катя настроена дружелюбно, но к дипломатии не склонна. Останавливаемся с ней у выхода из зала. – Ты видел всю эту красивую публику у Олега Магди или у Кати Антишанти? Ты знаешь, сколько они на чай оставляют? Десять рублей в лучшем случае, чаще ничего – а счета там по тысяче. Официанты просто стаканы убирают.

Не возьму в толк, как устроен этот город. Не оставить на чай? Судя по всему, сбой в программе не только на нашей кухне. Получается, я им про себя любимого, а не про общечеловеческие правила вещал.

На автопилоте нажимаю на «стоп» и вынимаю из CD-проигрывателя чей-то сборник «R'n'B Hits. 2006. Vol.4». Ломаю одной рукой (интересно, как ломал бы диск мой японский коллега – двумя руками?). Бросаю в корзину. Ставлю сборник французского джаза.

Ну хоть у мальчика Васи в глазах искра промелькнула. А может, мне показалось.

Под страшным секретом рассказали новость. На крупнейшем рекорд-лейбле в отделе маркетинга инструкция: перед приходом критика Троицкого убирать с рабочих столов все диски. Забирает все мало-мальски интересное, что видит, – а неинтересного на этих столах не бывает. И ведь не откажешь.

Боже, храни коллег с рекорд-лейблов. Они не продают ничего, теснимые наступлением интернета и олдскульным пиратством, их зарплаты – еще хуже, чем в модном журнале, их будущее – туманно. Но они приносят диски и, под настроение, винил.

Тут Игорь подарил на день рождения iPod. Я оценил, покраснел, расчувствовался – положил дома на полку на видное место. Рядом с хозяйкиным баяном. Что iPod, что баян – понятия не имею, как ими пользоваться. Мне надо держать в руках диск. А новое послушать – можно и на MySpace. Чтобы потом купить или не купить диск.

Пока я бил поклоны Тане за коллекционное ЕМ1вское переиздание Kraftwerk, Настя с Universal принесла дивную коллекцию Bjork. Лопухнулся классик: не понесет никто и никогда с базара Белинского и Гоголя. Гришковца понесут и Мураками. Девендру Банхарта то есть понесут, и Antony and the Johnsons. За Белинского и Гоголя от музыки – спасибо друзьям с рекорд-лейблов. Так я и «Зигги Стардаста» когда-нибудь толком послушаю.

У нас с Настей сотрудничество. В кои веки могу быть полезен. В афише «Икры» – двадцать западных имен за тридцать дней, но к крупным рекорд-лейблам они не относятся никоим образом, так же как не относятся к ним человек-гора Стае Барецкий, шаманка Инна Желанная или специалист по техно-расчлененке Mujuice. He то чтобы мы такие авангардные. На Настиного западного артиста у меня денег нет и не будет.

Зато у Насти есть певица Линда, у певицы Линды – греческий муж, у греческого мужа – студия и альбом на сносях с русской женой. Нужна презентация и фуршет.

Кухня пляшет и поет. Обнявшись с баром. Это вам не участники King Crimson – в зале два валета и вот это. Фуршет на сто человек: прибыльное предприятие.

Сижу в офисе, отправляю сто первое, заведомо безответное, письмо агенту Gogol Bordello. В копии – фронтмен Юджин Хатц, не нашедший для меня времени на Манхэттене. Прелесть бессмысленных ритуалов – они дают ощущение стабильности.

Звонят от Насти. Встречаем рояль для завтрашней презентации у главного входа через пять минут.

Зажатую в деревянный каркас белую «ямаху» нежно, как усыпленного слоненка, катят на телеге четыре грузчика, огибают бесконечные углы нашего коридора.

– В зал?

Не пойдет: рояль на завтра, сегодня рок-диско у Димы Спирина. Под «Discovery Channel» в прошлый раз толпа перевернула семипудовый стол с вертушками – а панкерши-go-go's хохотали и продолжали прыгать как ни в чем не бывало. Что им чужой рояль – хоть пять охранников ставь. Убытка не миновать. И греческий муж расстроится.

Несем через двор в офис. Рояль загораживает завскладом вид на календарь со щенятами, украшающий противоположную стену. Это всего на один день. Для сохранности.

У меня хорошее настроение. Всего-то пару месяцев прожили, а назавтра: рекорд-лейбл с совершенно мне не интересным, но представительным артистом Линдой, Юдина вечеринка (мы предусмотрительно раздвинули ее по времени с концертом на пару часов) – и концерт! Я наконец решился позвать Олега Нестерова с «Мегаполисом». На этот концерт я пойду сам: «Мегаполис» – мистическое пятно в Москве девяностых, светлая интеллигентская утопия дэвид-сильвиановского свойства, возникшая и выжившая там, где ей никак не могло быть места. Я опоздал на нее по возрасту, в моей пубертатной истории болезни ее не было – но чудом нагнал, устроившись как-то к Нестерову на работу и начав вдруг «Мегаполис» слушать.

Сигналю Насте на корпоративный ящик: «Рояль на месте. Ждем завтра».

В отличном настроении еду домой. Могу позволить себе немного Аманды Палмер. В смятенных чувствах этот догвилль лучше не слушать; в решительном настроении духа – мне нет в мире ближе оглашенной. Не забыть отправить ее агенту еще одно письмо.

И наконец апрель, и наконец мы зарабатываем какие-то деньги, и наконец небо над Тверской еще синеватое (ладно, что себя за нос водить – темно-синее) – но все равно можно провести в клубе полциферблата и вернуться домой не ночью. Хотя бы раз в неделю. Дурацкое счастье стабильности – там, где стабильности и в проекте не было.

В 12 утра три пропущенных звонка от менеджера Кати.

С трудом продирая глаза, успеваю поймать четвертый.

Всю программу на сегодня надо отменять. Пожар в офисе – проводку замкнуло. Могло быть и хуже: несколько компьютеров целы, сервер с программным обеспечением для бара и ресторана уже чистят от пепла и за пару дней должны восстановить.

Только рояль сгорел.

Бегу вдоль магазина «Москва». Первой настигаю Юлю Юденич.

Не работают кассовые аппараты? – Юля пугающее спокойна. – Работайте без них! Я пригласила на сегодня пятьсот человек – я не могу ничего отменять. Пахнет гарью – включите кондишн сильнее, палочки ароматические, придумайте что-нибудь. Если ты отменишь сегодня вечеринку, мы на этом прекратим сотрудничество. Достаточно! – вот здесь Юля уже не сдерживается, я, целиком в кричащей телефонной трубке, чуть не сшибаю критика Семеляка, мирно шагающего в «Трансильванию».

Семеляку хоть бы хны, смеется, чешет искусно выстриженный затылок и скрывается в арке. Везет ему.

На театральной кассе у арки – наша афиша. Настоящий московский ансамбль «Мегаполис». Сегодня в «Икре».

Звоню Олегу Нестерову.

Он, в отличие от Юли, кричать не будет. Голос на моей памяти он повышал один раз – когда я работал у него на лейбле «Снегири» и мы записывали изнуряющую череду новогодних видеопоздравлений, призванных поднять продажи в провинции. «Привет, Рязань, я Олег Нестеров, от всего сердца…» «Привет, Казань, я Олег Нестеров, от всего сердца…» И так по количеству местных телекомпаний от Москвы до самых до окраин. Часа на три у елочки.

Не радио – слово к слову не смонтируешь.

Елочка для съемки у нас почему-то была оккупирована в кинотеатре «Прага», Нестеров был после воспаления легких, я опаздывал, как обычно. На входе меня встретил не на шутку злой руководитель, с красным носом, кашляющий. Влетело по делу, и поздравление воронежам мы после этого отсняли борзое и злое. Проклятие опознаваемых физиономий: зайти в кинотеатр «Прага» и просто так подождать команду – невозможно. Ужасно чувствовать себя двухголовым теленком.

Однажды в городе были пробки; мы с «Мегаполисом» пытались успеть на концерт на метро, и одного раза хватило – профиль Нестерова заставил повернуться к нему в набитом вагоне каждую голову, от «Динамо» до «Новокузнецкой» включительно.

Как-то я уговорил его прочесть на журфаке лекцию. Нестеров рассказывал о промо – о том, как, не платя ни цента (цента нет), заставить журналиста написать о музыке не очень громкой и телевидению чуждой. «Гуляете вы с бокалом, – длинный Нестеров мерил аудиторию шагами, сжимая воображаемый бокал, – по банкетному залу. Фуршет. Триста лет КГБ. Навстречу вам Константин Эрнст. И он вам: "Как дела?" А вы ему: "Ужас!" Вот тогда он не сможет не остановиться и не спросить: "Что случилось?" Тут-то вы ему про своего нового артиста мантру и прочтете».

«Ужас!» у Олега получается с детской, восхищенной, без пяти минут радостной интонацией.

Я бегу по той Тверской, где у Олега в старом клипе «Мегаполиса» по-прежнему стоят деревья и нет ни одного рекламного щита, по городу, где на его сергейникитинское объявление «бесплатный концерт для женихов и невест» откликнулась сотня жутковатых свежепоженившихся пацанов и телочек, где он умудряется любить Перово и вести машину по забитой Масловке интеллигентно, как на любимой Унтер-ден-Линден. Его Москва не во времени, она в параллельном изменении, в нем самом и – бумерангом – чуть-чуть во мне.