Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6304 ( № 2 2011) Страница 13

[?] Бертольт Брехт. Сто стихотворений / Сост. и послесл. Зигфрида Унзельда, пер. с нем. и коммент. Святослава Городецкого. – На нем. и русск. яз. – М.: Текст, 2010. – 413[3] с. – 3000 экз.

В России Брехт известен в основном как драматург, но он успешно работал и в других родах, жанрах и формах. Выдающийся издатель и филолог З. Унзельд из более чем 2300 стихотворений выбрал 100. Он признаётся: «Моя подборка субъективна – это не самые известные стихи, но те, с которыми я прожил не одно десятилетие. Говоря словами Макса Фриша, это стихи, «проверенные временем». А они таковы потому, что удерживают реальность. Брехт говорил: «Все великие стихи имеют ценность документа, и к его стихам это относится в полной мере». Составитель отмечает, что «стихи Брехта – это стихи на случай». А случаи таковы: служба санитаром во время Первой мировой войны, сближение с коммунистами, занесение фашистами его имени в «чёрный список», эмиграция в США, преследование писателя там в 40-е годы, его приезд в ГДР… Кстати, из стихов явствует, что с властями ГДР у автора были непростые отношения. Как и с другим классиком – Томасом Манном. Но чему Брехт сохранял верность, так это своим идеалам – в сборник включён переложенный гекзаметром «Коммунистический манифест».

[?] Ольга Шатохина. День Рюрика . – М.: Молодая гвардия, 2010. – 255 с. – 1000 экз.

До чего же дошла наша современность, если спасать её от напастей приходится легендарному герою древности, тому самому Рюрику? Нет, это не исторический роман, он рассказывает о том, как наши современники восстанавливают утраченные связи высокого слова и повседневной реальности, заново открывают значение, казалось, затёртых до пустоты слов – к примеру, вспоминают первоначальный смысл термина «грамматика»… И постепенно затерянные в повседневной суете персонажи романа оказываются истинными героями с настоящими родословными, уходящими корнями глубоко во тьму веков. Прошлое возвращается – в предметах, имеющих свою неповторимую историю, и поступках людей, являющихся частью непрерывной цепи поколений…

Достоинством романа является концентрированность – всё к месту, нет лишних слов и ненужных пересказов, динамичный сюжет и множество полускрытых метафор и языковых изюминок даруют ощущение реальности происходящего. Сказки-яви, случившейся здесь и сейчас.           

Прокомментировать>>>

Общая оценка: Оценить: 0,0 Проголосовало: 0 чел. 12345

Комментарии:

Смешное ницшеанство

Литература

Смешное ницшеанство

ПОЭЗИЯ                                                                                                                                                                                         

Александр КУШНЕР

***

Какое счастье – Фет!

В любом откроешь месте

Его – и жалоб нет

И тягостных предвестий,

Наоборот, весну

Предчувствуя, кустарник

Не клонится ко сну

И бронзов, как пожарник.

А даже если снег

Посеребрил берёзы,

Не склонен человек

Себе позволить слёзы,

И траурный наряд

Пленительным для взгляда

Считает, снегу рад.

Так правильно. Так надо.

Какое счастье – Фет!

Евангелие наше

Среди несметных бед,

У радости на страже,

Вот кто христианин,

Притом что в атеизме

Замечен он один

В запуганной отчизне.

***

В стихах на грифельной доске

Зачем Державин отнял веру

В приют последний и химеру?

Сказал, что строим на песке?

Корону, царскую порфиру

Не жаль, но как решился он

Отдать трубу, а с нею лиру

И утопить в реке времён?

Зачем так сумрачно и грустно

И безнадёжно так, скажи?

А мне бессмертие искусства

Представить легче, чем души.

***

Дрова коловший с Ходасевичем

Сергей Иванович, поэту

Шутить над вами было незачем

Так зло, – скажу вам по секрету.

И вы вели себя достойнее,

Чем он, снежком стараясь тише

Скрипеть, и были зря расстроены:

Он тоже музыки не слышал!

Провинциальное, московское,

Чуть-чуть смешное ницшеанство,

А колка дров – занятье скользкое,

И дело любит постоянство.

Виолончели умозрительны,

Небесной арфы звуки тоже,

И если что роднит действительно

Людей, то общий труд, быть может.

Двадцатый год. Какие ангелы

Могли летать в московском небе?

Нет ни Юденича, ни Врангеля,

В дровах спасенье всё и в хлебе.

Сергей Иванович, прислушавшись,

«Мне не слыхать», –

ответил честно.

Как чудно это простодушие,

Смиренье истинно чудесно!

***

Всего чудесней и всего грустней

Знакомство с жизнью и прощанье с ней,

Наверное, знакомство тоже грустно,

Мы плохо помним чудо первых дней:

Звонил звонок в саду в романе Пруста

И гость входил, всех лучше и умней.

Но мальчика в такие вечера

Спать отправляли раньше, чем обычно,

И мать, как ни была она добра,

Не шла за ним, а плакать неприлично.

Зато в прощанье с жизнью, может быть,

Есть что-то, кроме горя и печали.

Любили мы, кого могли любить,

И кое-что о жизни мы узнали.

Таинственна и по утрам свежа!

Я на ухо шепну, пригнись поближе:

Не так она безумно хороша,

Но ласточкой купалась в ней душа,

А тот звонок в  саду звонит всё тише.

***

Такие дымные, такие мглистые,

Мутно-белёсые и чёрно-серые,

Не то гранитные, не то кремнистые,

Как будто пропастями и пещерами

Они взлелеяны и небо заняли,

Хребтами горными могли быть, кручами,

Пугая осыпью, мерцая гранями,

Лишь по привычке мы зовём их тучами!

И этот горный край в равнинной местности

Внушить нам, кажется, готов стремление

К другой ментальности, другой словесности,

Другой судьбы желать, другого гения,

Другого прошлого, другой истории,

Быть может, Родоса, быть может, Самоса,

Как будто мало нам фантасмагории

Своей и эпоса, родного хаоса.

***

О, водить бы автобус из Гатчины в Вырицу,

Знать всех местных старух, стариков,

Тополь в этот маршрут ковыляющий вклинится,

Поднапрёт волчье лыко с боков,

И сирень, проводив шаркуна до околицы,

Передаст его ельнику – пусть

Тот за ним до оврага под Сиверской гонится,

Навевая дорожную грусть.

Есть такие работы, такие профессии –

Позавидуешь им, заглядясь

На избыток того, что зовётся поэзией,

Объезжающей лужи и грязь,

По пути подбирая и мать с первоклассником,

И торговку с заплечным мешком,

Неожиданно будничность делая праздником

И внушая смиренье тайком.

***

Не ест, не пьёт, не курит, не гуляет,

Не спит ночами Разум Мировой,

И женщин в темноте не обнимает,

И к вещи не притронется рукой,

И с ветки не пригнёт к себе листочка,

И с клумбы не сорвёт тайком цветка,

Бессильно-всемогущий одиночка.

Представь себе, как жизнь его горька!

Как чудно прикоснуться к фолианту,

Сдуть пыль и подержать тяжёлый том.

Как Гегелю завидовал и Канту

Он, думавшим, в обход его, о нём,

Гулявшим, спавшим, зябнувшим, потевшим,

Дрожавшим на осеннем сквозняке,

И никогда его не пожалевшим,