Газета Завтра Газета - Газета Завтра 502 (27 2003) Страница 13

Но подмосковным пацанам, ходящим на указанную свалку, без разницы, по злому, или же незлому умыслу их обрекли сегодня на нее. А их отцов и матерей — на унизительную нищету в краю ломящихся от наворованных богатств дворцов. Вопрос: есть ли до них какое-то дело генералу-пораженцу?

Петр Первый, доходивший в свое царствование до всего, сам редактировал и первый на Руси толковальник иностранных слов. Слово "генеральный" в нем объяснялось так: "самый главный, над прочими стоящий". Петр это зачеркнул и написал: "всего касаемый, до всех дело имеющий". И с тех самых пор за словом "генерал" тоже осталось два значения: кто решительно за всех отвечает — и кто решительно на всех плюет.

Какое из них ближе генералу Громову? Я думаю, что за три года его власти в Подмосковье областной народ уже вполне составил свой ответ.

ХУТОРОК НЕ ВПРОК

8 июля 2003 0

28(503)

Date: 08-07-2003

Author: Ольга Иванова

ХУТОРОК НЕ ВПРОК

Латыши на земле селятся хуторами: дома отстоят друг от друга на расстоянии не менее полукилометра. Невмешательство в чужие дела плавно переходит в равнодушие. Поэтому, когда сорокалетняя Люба Костелиньш покончила с собой, труп ее на обледенелой веревке провисел в сарае неделю и был обнаружен случайно. Бывший муж зашел "стрельнуть" на выпивку. Пятерых своих детей мать перед самой смертью пристроила в интернаты, а сама мыкалась по чужим людям, угождая и голодая, пока не получила тяжелую травму, работая на частной ферме. Хозяин выгнал без какой-либо компенсации за потерянное здоровье. Когда дома кончились продукты, бывшая знатная доярка, получавшая в колхозе 300 рублей и премии, пошла в сарай и повесилась. Хоронили ее за казенный счет, в спешке, и на могильном холме так и не появилась табличка с именем. Как ни трагична эта незаметная судьба, она не является исключением.

А начиналось всё так хорошо. Весело, с наскока, поделили колхозное имущество: разогнали технику по домам, перерезали коров и телят, оделили каждого землей (некоторые получили аж по сотне гектаров). В 1992 году официально перестал существовать последний колхоз. Сразу же бывшие колхозники с головой окунулись в бизнес: кто сеял, кто лес рубил, кто птицу разводил, некоторые даже страусов. Однако сладкая жизнь не задалась с самого начала. Сельский бизнес немыслим без государственной поддержки: каждый производит мясо, зерно, овощи и каждому надо это продать. Государство, однако, закупать не спешило, предпочитая дешевые и нехлопотные поставки готовой продукции из соседних стран: мясо из Германии, овощи из Польши, молоко из Литвы и так далее. Исключение составило только зерно. Его закупали, но по такой цене, что крестьяне сеять перестали. Убыточные фермы разорялись одна за другой: правительство "зарезало" субсидии селу с самого начала. Цитирую дословно тогдашнего главу Шкеле: "Нам нужны только десять процентов населения в сельской Латвии, только их мы будем поддерживать, чтобы обеспечить страну продуктами. Остальные пусть выживают сами". Но и эти слова оказались ложью: пресловутые десять процентов только и смогли, заложив свое имущество под людоедские проценты, получить в банке ссуду на развитие.

Но как вернуть долг, если нет прибыли? Да и откуда ей взяться при очень низкой покупательной способности горожан? Пришедшие к власти национал-радикалы с непонятной свирепостью разметали по кирпичику заводы и фабрики, лишив работы основную массу людей, сразу же подавшихся в люмпены. Гигантский процент выселений из квартир превратил цветущую республику в страну бродяг и попрошаек. У нас на улицах умирают люди, роясь в отбросах и ночуя в подвалах. Зимой замерзло насмерть 273 человека. Где уж тут процветать торговле?! Большинство ферм обанкротилось. Мясокомбинаты в городах закрылись. В маленьком городишке Екабпилс заодно уж прихлопнули и сахарный завод. Крестьян, заключивших договора на поставку сахарной свеклы, не предупредили и тонны свеклы сгнили на полях, не найдя покупателей. И, конечно, никакой компенсации никто из них не получил.

После десяти лет правления господ радикалов село напоминает барак на брошенном прииске: пыль, паутина и забытый валенок в углу. Две беды в латвийской деревне: безработица и алкоголизм. Какое-то время зарабатывали на поставке древесины, но правительство, оглядевшись вокруг и заметив, что леса уже вырублены на треть, ввело железные квоты, и теперь даже на собственной делянке можно пилить только низкосортный осинник на предмет зимнего обогрева. Техника, оставшаяся с советских времен, обветшала и разваливается на глазах огорченных владельцев. Бывает, что хозяева, объединившись, из двух тракторов делают один, и этот инвалидный гибрид пашет и косит, пока не ломается особо важная и дорогая деталь, на которую денег уже нет. С грехом пополам, поковыряв землю, хозяин сеет ячмень и сажает картошку в минимальных количествах, потребных его личному хозяйству. Поэтому большинство земель пустует. Мои соседи из 25 гектаров используют только пятую часть, да и то под сенокосы. По всей волости возле хутора можно видеть делянку цветущей картошки, золотистый клинышек хлебов, а проедешь его — с двух сторон дороги угрюмый бурьян. И так до самого горизонта.

Из чего складывается бюджет крестьянской семьи? Старики имеют пенсию, а молодые — возможность делать детей, на которых начисляют пособие в размере стоимости трех килограммов дешевой колбасы. Причем, чем старше ребенок, тем меньше ему платят. Видно, наверху думают, что четырнадцатилетний подросток способен прокормить себя сам. Пенсию же начисляют очень просто: по одному лату за каждый проработанный год. На лат можно купить 3 буханки хлеба или 0,5 кг селедки или пачку дешевого чая. Вобщем, что покушать, выбирает каждый сам. Еще можно сдавать молоко. Закупочная стоимость одного литра — 2 коробки спичек. Сдал десять литров — обеспечил себя и близких спичками на месяц вперед. При таком раскладе даже обычный телефон становится роскошью, и его владелец пользуется на селе уважением, как если бы в старые времена кто-нибудь владел "волгой" или "москвичом". Газовые баллоны используются столь редко, что служба газовой поставки упразднила свой пост, и теперь редкие счастливцы едут за голубым топливом в близлежащий город сами. Пищу готовят на дровяных плитах, воду черпают из колодцев, нужду справляют на улице — и как это всё совместить с представлением о Латвии как о продвинутой в культурном отношении стране, я не знаю.

Вопреки расхожей легенде, латыши отнюдь не являются образцом европейского лоска. Могут не мыться месяцами и редко у кого в доме наберется больше десятка книг. Во многих семьях принято стирать раз в месяц, и грязное белье копится по углам вперемешку со старой обувью. Традиционное пиво, которое варят в каждой семье, дети употребляют еще в дошкольном возрасте. Двенадцатилетний паренек уже имеет твердую привычку к алкоголю и пиво дует наравне со взрослыми. На селе популярна "крутка" — технический спирт, разбавленный водой. Огнедышащие "точки", где можно им отовариться, пышут по всей волости, и полиция закрывает на это глаза. Повальная безработица породила на селе невиданное раньше ремесло альфонса: все чаще молодые парни становятся сожителями пожилых женщин как единственных, кто имеет фиксированный доход. Разница в тридцать и более лет никого не стесняет. Единственное неудобство — старухе трудно выносить побои. Женщин в деревне избивают часто, бьют привычно, без особой злобы, и бабы не жалуются в полицию, чаще всего выгоняют сожителя, законные браки в деревне редкость. Бывает, что в семье пять-шесть детей — и все от разных отцов. Не считается позором рождение детей вне брака. Считается нормой, что девочка, учась в школе, живет с каким-либо парнем, причем не просто трахается под кустом, а имеет подобие семьи, рожает ребенка, а самой-то только пятнадцать лет, и отец сидит за соседней партой,

Трагическое положение сельской молодежи, безработной и безграмотной, предусмотрено самой системой. Высшее образование в Латвии платное, а стало быть, у деревенского мальчишки нет никакой возможности получить хорошую профессию, выбиться из нищеты и грязи. Молодежь, еще не утратившая иллюзий, отвечает на это взрывом похоти и животной злобы. Но есть и другой выход: за прошедший год в нашей небольшой деревушке четверо парней наложили на себя руки. Самому младшему было восемнадцать. Мать нашла его утром в хлеву, висящим возле двери. Образ этого ребенка, не нашедшего места в жизни, и вид пьяной старухи, раскинувшей тощие ноги на траве под хохот проходящей толпы — вот таковы, похоже, символы новой суверенной Латвии.

ПРОДАТЬ КОРМИЛИЦУ...

8 июля 2003 0

28(503)