Газета Литературка - Литературная Газета 6239 (35 2009) Страница 13

Казалось бы, при чём здесь Вячеслав Дёгтев, который начиная с 1990 года выпустил 13 книг прозы? А вы посмотрите тиражи этих книг и многое поймёте. Половина из них к тому же вышла в провинции и в Москву не попала. Дёгтев вышел на широкую писательскую дорогу в ту пору, когда она по мановению чьих-то бровей - Ельцина, Гайдара иди Бурбулиса, не знаю - стала вдруг просёлочной. Да, Дёгтева печатали все литературные издания (исключая откровенно либеральные). Однако эти издания всё меньше читались и выписывались. Я уже не говорю о такой щепетильной вещи, как гонорары. В советское время на гонорар за небольшой рассказ можно было жить месяц. В постсоветское - на него едва можно выпить и почти невозможно закусить. Как быть писателю?

Как выходил из этого положения Дёгтев, я узнал сразу же после знакомства с ним. Было это в 1992 году. Он принёс в журнал "Новая Россия" ("Воскресение"), где я тогда работал, рассказ. Я рассказ принял, но вскоре обнаружил, что он уже напечатан в газете "Литературная Россия". Такое случается, и я не придал этому особого значения. Но вскоре выяснилось, что такое со Славой случалось постоянно. Он не мог себе позволить, "залетая" в Москву из Воронежа, оставить в каком-либо издании один экземпляр рассказа (или, точнее, несколько рассказов - по одному он не носил). Он их разбрасывал веером по разным изданиям. Кто напечатает первым, тот и будет прав, а кто вторым, пусть не сетует на нерасторопность. Славу называли "русским Джеком Лондоном", но ни сам Джек Лондон, ни его литературное альтер эго Мартин Иден такого себе не позволяли. Дёгтев пошёл дальше них, чтобы пробить стену читательского и издательского равнодушия. Пробил ли он её? До конца жизни он не получил массового читательского признания, хотя и заслуживал этого. Его в последние годы признали издатели, но почему-то не торопились "раскручивать" с той же интенсивностью, с какой все эти годы создавали дутые писательские авторитеты.

Может быть, Слава всё же добился бы своего в итоге, но он умер. Его писательская жизнь - грустная повесть. И грустнее всего в ней то, что именно после сорока Дёгтев стал писать не для того, чтобы "пробиться", а для себя, для души. Его ранние вещи были, скорее, эффектны, чем глубоки. Последние работы - "Белая невеста", "Пар над кровью" - пронзительны и неподдельно, по-русски, нараспашку, лиричны. В глубине своего сердца массивный, внешне грубоватый Дёгтев был не только умным, но и тонким. Он понимал русскую душу и, что самое главное, умел писать о ней. Его творчество не "пожрётся жерлом вечности", и читателям ещё предстоит