Владимир Цветов - Мафия по-японски Страница 13

Провинциально-аляповатая афиша в человеческий рост, установленная у входа в театр, уверяла, что во всем районе Кансай нет более откровенного стриптиза, чем здесь. Однако жители городка, затерявшегося в горах, проходили мимо намалеванных на синем холсте неестественно розовых тел, и скука захолустья загоняла в театр какой-нибудь десяток мужчин.

И все же стоило заглянуть в этот зал с продавленными креслами, с грязной сценой, которая задергивалась залатанным занавесом. Стоило потому, что в XX веке не так уж часто увидишь человека, проданного в рабство. Я нисколько не гиперболизирую. Семнадцатилетняя филиппинка, раздевавшаяся под музыку на сцене, была рабыней. Через месяц после того, как я увидел ее в отвратительном «стрип-шоу», о рабыне из филиппинского племени висайя написали японские газеты. Они дополнили рассказ, который я услышал от филиппинки.

Девушка приехала в Манилу в поисках заработка. Дома, в деревне на острове Минданао, остались отец и мать, которые не могли прокормить четверых дочерей и сына. Старшей пришлось отправиться в Манилу. Через неделю кончились деньги, что наскребли родители на дорогу девушке, но работу она так и не нашла. Наконец привалило счастье: ее взяли официанткой в кафе. Заработок — в пересчете на японские деньги 6 тысяч иен в месяц.

Однажды кто-то из посетителей кафе — лица девушка не запомнила, именем не поинтересовалась, хороший костюм сразу же внушил ей уважение и доверие к мужчине — выспросив ее, кто она, откуда и как попала в кафе, спросил: «А почему бы тебе не поехать в Японию? Выучишься на манекенщицу…» Потом внимательно оглядел ее: «Да из тебя вышла бы танцовщица. И еще какая!..» Дрогнуло сердце девушки: вот оно, счастье, вот они, сытая жизнь и крыша над головой! Тогда девушке только что исполнилось шестнадцать. А когда новый знакомый принес ей билет на самолет до Токио, девушка совсем поверила в свою удачу.

В самолете девушка летела не одна. Другая филиппинка и тот мужчина из кафе — позже из газет она узнает, что звали его Эммануэль Круз — тоже направлялись в Японию. В токийском аэропорту Нарита их встретила пожилая японка и сразу же забрала у девушек паспорта — на сохранение. Девушка отдала документ без всякого сожаления: в нем все было ложью — имя, возраст, место рождения. Только фотография, которую девушка дала мужчине в кафе, была в паспорте ее. Потом девушка прочтет в филиппинских газетах, что, как только ей вручили авиабилет, из Манилы в Токио ушла телеграмма с уведомлением, когда и каким рейсом отбывает «груз». Телеграмму отправил Эммануэль Круз — представитель «Инагава кай» на Филиппинах. Телеграмму получила танцевальная студия — представительница «Инагава кай» в Токио.

В конторе студии разговор с девушкой — деловой и недолгий. Да, здесь ее научат танцу. Да, она будет получать в день тысячу иен. Деньги, полученные во время учебы, и стоимость билета на самолет до Токио девушка, конечно, вернет студии из будущих гонораров. Девушка обязана говорить, что ей уже 20 лет. Но лучше вообще ничего не говорить и на улицу не выходить, так как ее дурное английское произношение и ничтожный запас слов обратят на нее внимание первого же полицейского. А ведь паспорта-то у нее нет, да и въехала она в Японию нелегально. И еще: работать иностранцам в Японии запрещено. Короче, за девушкой числится столько нарушений японских законов, что долгий тюремный срок ей обеспечен.

Учеба длилась около недели. В студии танцем называли стриптиз. Но если б девушке вздумалось уйти, сделать бы это было уже невозможно.

Неделя, минувшая после того, как девушка стала танцовщицей, приучила ее ко многим неожиданностям и разочарованиям. И все-таки первый день работы поверг ее в ужас. С наступлением сумерек хозяин студии посадил девушку и двух других филиппинок, обучавшихся «танцу» вместе с ней, в автомобиль и отправился в префектуру Тиба, неподалеку от Токио. У одного из баров, что длинной вереницей разноцветных рекламных огней освещали с обеих сторон новую автодорогу, хозяин остановился и жестом показал девушке на дверь с огромным изображением похотливо приоткрытых для поцелуя женских губ: «Тебе сюда».

После первого выхода, когда девушка с одеждой в руках вернулась из зала в артистическую уборную, содержатель бара сказал: «Танцевать ты не умеешь. Раздеваешься совсем не сексуально. В следующий выход разденешься догола». Девушка несмело запротестовала. Но сильный удар в лицо заставил ее покориться. В баре не было сцены, и девушка танцевала между столиками. Ослепленная светом яркого софита, она не видела лиц и была довольная этим.

К полуночи в бар вернулся хозяин студии. «Эй ты! — бросил он девушке. — Вон тот, за столиком справа, назначил тебе свидание. Сейчас пойдешь к нему». Девушка ответила было, что не пойдет, не хочет идти, но хозяин сжал ее локоть, достал из внутреннего кармана пиджака нож и острым лезвием пощекотал обнаженную грудь девушки. «Иди, деньги с гостя я уже получил». И хозяин вытолкнул девушку в зал.

Почему не убежала от гангстеров? А паспорт, который якудза предусмотрительно забрали у нее в аэропорту? А незнание японского языка, из-за чего она не могла добраться до Токио и купить билет на самолет? А страх очутиться в японской тюрьме за нелегальный въезд в страну? Но имелась еще одна причина: гангстер из «Инагава кай», получая с клиентов девушки по 30 тысяч иен, отдавал ей 12 тысяч иен — вдвое больше, чем зарабатывала девушка в кафе в Маниле за целый месяц. До конца контракта оставалось совсем немного, и девушка рассчитывала богатой вернуться домой.

Из газет я узнал, что сцена театра в захолустном кансайском городке оказалась для девушки последней. Три филиппинки, работавшие в баре в городе Нагоя, сумели скрыться от якудза. Они приехали в Токио и попросили убежище от гангстеров в посольстве Филиппин. Две другие филиппинские девушки, у которых ужас перед ежевечерними насилиями в гангстерском притоне превозмог страх перед арестом, обратились за спасением к полиции. Она провела облавы в двух десятках городов. Среди задержанных «артисток» была и девушка из кансайского театра. Ее выслали из Японии.

Газеты завершили рассказ о филиппинке данными, полученными из Национального полицейского управления: в 1981 году якудза легально — по туристским визам — и нелегально — по подложным документам — ввезли в Японию 16447 женщин из азиатских стран и превратили их в проституток, в том числе 12 тысяч с Филиппин, 2300 — из Южной Кореи, 1700 — с Тайваня. Полиция арестовала и депортировала из Японии только 319 проституток. Чем был вызван подобный «либерализм» полиции, газеты не объяснили. В этом не было нужды. Каждому в Японии понятно: как и в случае с контрабандой наркотиков, прибыль гангстеров от торговли «живым товаром» достаточно велика, чтобы оплачивать полицейскую снисходительность.

Гангстеры на экране и гангстеры в жизни

Таоку хоронили дважды. Сначала в кругу представителей респектабельного общества. Во второй раз похороны устроили гангстеры. Ведь и бизнес Таоки делился таким же образом: на легальную и нелегальную половины.

На первых похоронах вместе с лидерами делового мира города Кобэ и района Кансай собрался цвет японской эстрады и кино: Хибари Мисора, Бунта Сугавара, Синтаро Кацу, Нидзико Киёкава. Фамилии, написанные на лентах к траурным венкам, могли украсить программки по меньшей мере сотни концертов. Певица Хибари Мисора, дольше других пользовавшаяся вниманием Таоки и больше, чем кто-либо из деятелей японской эстрады, способствовавшая обогащению гангстера, произнесла от имени артистов прочувственную панихидную речь.

Связи Хибари Мисора с якудза не ограничивались выплатой синдикату «Ямагути гуми» дани. Брат Мисоры принял от Таоки ритуальную чашечку сакэ, что означало его вступление в синдикат. К тому времени, когда братец возымел желание петь дуэтом с сестрой в концерте, в его послужном списке значились два ареста — за подпольные азартные игры и ношение огнестрельного оружия без разрешения. Возмущенная общественность добилась запрещения Мисоре выступать в течение года. Певица очень обиделась и заклеймила власти: «Абсолютно антидемократично не разрешать брату, даже если он якудза, появляться, где ему угодно. — Мисора явно смешивала публичную концертную эстраду с бандитским притоном. — Человеческие права моего брата попраны!» — трагично возвестила миру певица. Поэтому вознесение Мисорой до божественных высот заслуг Кадзуо Таоки, как самого преданного друга искусств, можно было считать искренним.

Вероятно, и Бунта Сугавара горевал по-настоящему. Билеты на его концерты частенько распространяли гангстеры из «Ямагути гуми». В Осаке они продали однажды все 1300 билетов на концерт Сугавары, выручив 3 миллиона иен, из которых 2 миллиона забрали себе. Газеты написали об «аншлаге» — Сугаваре как раз нужна была реклама, а не деньги. Артиста не встревожило, что на концерт пришли лишь 700 слушателей. Это означало: якудза силой навязывали билеты главным образом хозяевам осакских баров и ресторанов, зависимым от гангстеров.