Газета День Литературы - Газета День Литературы # 113 (2006 1) Страница 13

Я выживал наперекор судьбе.

Ты много лет смеялся надо мной,

А я был рад, что весело тебе.

Ты разучился отдавать долги.

Я научился терпеливо ждать.

Ты бросил дом, когда пришли враги,

А я тебе отдал свою кровать.

Ты ненавистью метишь путь земной.

Я все тебе простил, и мне легко.

Ты зря топор заносишь надо мной —

БЛОК

Молчите, проклятые книги!

Я вас не писал никогда!

Александр Блок

Он сидит за столом, одиночество топит в стакане.

Тонким углем ночник очертил силуэт на стене.

За окном тает снег и, как бинт, прилипающий к ране,

Постепенно чернеет... Стоит в летаргическом сне

У дороги аптека. Рождает бесполые тени

Одинокий фонарь. В ресторанах пропойцы кричат.

Диск на небе кривится. Вздыхают в парадном ступени.

Незнакомка уходит... Проклятые книги молчат.

***

На писательском фронте без перемен:

Плюнуть некуда — гении сплошь да пророки.

Не скажу, что ведут натуральный обмен, —

Просто тупо воруют бездарные строки.

На писательском фронте без перемен:

Кто-то пьет, как свинья, в круговой обороне,

Доживая свой век с вологодской Кармен,

Кто-то лютых друзей в Комарове хоронит.

На писательском фронте без перемен:

Кто-то ходит с пером в штыковую атаку,

Чтобы сдаться в итоге в почетнейший плен

И с друзьями затеять газетную драку.

На писательском фронте без перемен:

Пересуды, раздоры, суды и пирушки —

Среднерусская редька не слаще, чем хрен...

Выпьем с горя, содвинем заздравные кружки!

На писательском фронте без перемен…

АВГУСТ

Ветер нынче строптив, хамоват и развязен,

Вот и верь после этого календарю.

Я к нему паутинкой-строкою привязан,

Потому и стихами сейчас говорю.

Ветер ходит, где хочет, живет, где придется:

То стрелой пролетит, то совьется в кольцо.

Окликаю его — он в ответ мне смеется

И кленовые листья бросает в лицо.

Он стучит мне в окно без пятнадцати восемь,

Словно нет у него поважнее забот.

Он несет на руках кареглазую осень

И листву превращает в ковер-самолет.

Он целует ее, называет своею,

И ему аплодируют створки ворот...

Я стою на крыльце и, как школьник, робею,

И сказать не умею, и зависть берет.

***

Над Кубанью туман, и в росе камыши на лимане.

И налево вода, и направо большая вода.

У ночного костра мне поют казаки о Тамани.

Я мелодий таких, да и слов не слыхал никогда.

Здесь безбожная власть не скупилась на высшую меру.

Не одна здесь дорога по белым костям пролегла.

На казачьих знаменах начертано было — ЗА ВЕРУ.

Только память осталась, и лютая боль не прошла.

Далеко, далеко…

Корабли превращаются в точки.

И у берега чайки встречают рыбачий баркас.

Вот и солнце встает…

Задохнусь от величия строчки.

Боже мой!

Как все просто, по-русски, без глупых прикрас.

***

Полыхнувший закат до полоски алеющей сужен:

Туча — словно портьера, а небо — оконный проем.

Ничего, ничего...

Пусть мой голос и слаб, и простужен,

Поднимая глаза, все равно говорю о своем.

Я до солнца встаю, чтоб увидеть, как звездные ноты

Рассыпает Господь для поэтов на Млечном пути,

Заполняю словами тетрадок бумажные соты.

Если мне суждено, я до правды смогу дорасти.

Вознесусь над землей, позабуду о мире и граде.

Предпочту пораженью веселую смерть на лету.

Чтоб, ломая перо, не просить у людей Христа ради,

И, ударившись оземь, зажать в кулаке высоту.

Это проще простого — умри да с восходом воскресни,

Ухватившись за гриву крылатого злого коня.

Ничего, ничего...

Я приду и спою свои песни.

Я еще постучусь к тем, кто знать не желает меня.

***

Ненасытная печь за поленом глотает полено.

На исходе апрель, а в тайге ещё снега по грудь.

Скоро лед в океан унесет непокорная Лена,

И жарки расцветут, и не даст птичий гомон уснуть.

Где-то там далеко облака собираются в стаи.

Где-то там далеко людям снятся красивые сны.

А у нас ещё ветер хрустальные льдинки считает

На озябших деревьях, и так далеко до весны.

Тишину потревожил испуганный рокот мотора.

Не иначе сосед мой — рисковый, бывалый мужик,

До того одурел от безделья и бабьего вздора,

Что по рыхлому льду через реку махнул напрямик.

И опять тишина. На сей раз проскочил-таки, леший.

От души отлегло. Я бы так ни за что не сумел.

В эту пору на лед не ступают ни конный, ни пеший,

А ему хоть бы хны. Он всегда делал то, что хотел.

И за то пострадал, и срока отбывал на Таймыре,

И на выселках жил от верховьев до Карских ворот,

Пил еловый отвар, кулаком плющил морды, как гирей,

И выхаркивал легкие сквозь окровавленный рот.

Он глядел на меня, усмехаясь, в минуты застолья

И на третьем стакане меня зачислял в слабаки,

А глаза изнутри наполнялись любовью и болью —

Так на небо глядят пережившие жизнь старики.

***

Я тебя всё сильнее люблю

И стихами от ярости плачу.

Не могу, не умею иначе

Я ревную тебя к февралю.

Дорогая, не смейся, не надо,

Посмотри за окно, посмотри.

Словно яблоки зимнего сада

На снегу заревом снегири.

Не клюют, не поют, не летают,

Видишь, пёрышки словно в крови...

Мне тебя в час любой не хватает.

Позови меня жить, позови.

***

Убегает от смерти во сне нецепная собака,

Раздувает бока и когтями скребет по ковру.

Ах, какая была с волкодавом прекрасная драка!

Он пришел, как хозяин, пометить твою конуру.

Спи, надежный мой друг, завтра будем зализывать раны.

Я тебя не оставлю и утром налью молока.

Скоро выпадет снег, на березах повиснут туманы,

И по первому льду мы погоним с тобой облака.

Жаль, что век твой недолог — совсем уже морда седая.

Я прошу тебя, псина, от смерти беги со всех ног.

Ну а если уйдешь, ты достойна собачьего рая, —

У меня на руках абрикосовый дремлет щенок.

***

Когда по всей земле мело,

Мело, мело во все пределы

И выжить было тяжело —

Как высоко свеча горела!

И вновь еврею страшно жить,

И русский — кровный брат изгою,

И совесть рядится слугою,

И честью честь не дорожит.

И унижается страна,

Тем, что народ хулят и судят