Леонид Владимиров - Советский космический блеф Страница 14

Второй космический корабль был запущен как только подоспел следующий экземпляр ракеты — 19 августа 1960 года. В нем находились два «космонавта» — собачки Белка и Стрелка. Я присутствовал на пресс-конференции в Академии наук СССР, когда академик Василий Парин и биолог Олег Газенко «представляли» этих животных корреспондентам после успешного полета. Помню, как две симпатичные дворняжки смирно стояли на полированном столе в своих элегантных попонках, а вокруг сверкали «блицы» фотографов, стрекотали кинокамеры. Возможно, конечно, что Белка и Стрелка получили перед пресс-конференцией дозу чего-нибудь успокаивающего, но все равно было видно, как хорошо «воспитаны» были четвероногие космонавты.

И действительно, им уделялось громадное внимание. Дело в том, что людям, которых должны были отправить в космос на точно таких же кораблях-спутниках, предстояли исключительно тяжелые испытания. Начать с того, что две первых ступени ракеты — проще сказать, все ее двадцать двигателей — включались на старте одновременно. Таким образом, перегрузки на нижней ветви активного участка траектории были больше, чем у ракет обычной конструкции — например, у американских. Кроме того, в конце полета предстояло принудительное катапультирование — операция, мягко говоря, не очень комфортабельная, особенно для космонавта, только что пережившего невероятное физическое и нервное напряжение в опасном полете. Я сам много лет занимался парашютным спортом, сделал в общей сложности 207 прыжков. Но те два прыжка, которые я начинал катапультированием, останутся неприятным воспоминанием на всю мою жизнь. А ведь я катапультировался не с космического корабля, несущегося с огромной скоростью и занимающего в момент катапультирования произвольное положение, а со сравнительно безопасного самолета-тренажера; и не после тяжелой физической и моральной нагрузки, а после хорошего отдыха.

Как видите, значение собак в полетах космических кораблей было огромно. Группа космической медицины Академии медицинских наук СССР — позже превращенная в Институт космической медицины — и главный конструктор по обеспечению жизнедеятельности в космосе Воронин составили объединенную программу экспериментов над животными. По этой программе предстояло выполнить исследования и наблюдения над собаками, побывавшими в пяти-шести полетах. Вслед за собаками было рекомендовано отправить в полет человекообразную обезьяну — и в Сухумском обезьяньем питомнике уже были отобраны кандидаты в «космонавты». Но эту программу — кстати говоря, первую сколько-нибудь научную программу, разработанную в СССР для выполнения в космосе, — осуществить было не суждено.

Как всегда, тревога пришла из Америки. Там было объявлено, что суборбитальные полеты с человеком на борту состоятся весной 1961 года. И моментально начался переполох. Пересмотреть все программы! Ускорить! Нажать! Отменить все эксперименты, не связанные прямо с полетом человека! И обеспечить первенство советского человека в космосе!

Что ж, Королев пересмотрел, ускорил и нажал. Он решил провести еще всего два «собачьих» полета и потом сразу «человеческий». Возражать никто не смел: и медики, и тренеры будущих космонавтов знали, что не своей властью торопится Королев. Они тоже заторопились — и, как всегда в спешке, начались аварии и жертвы.

Первого декабря 1960 года очередная ракета унесла в космос корабль с собаками Пчелкой и Мушкой на борту. Но на следующий день произошла катастрофа: тормозная двигательная установка опять сработала неверно, капсула слишком круто вошла в плотные слои атмосферы и в них сгорела.

Это был тяжелый удар, но беда, как говорится, в одиночку не ходит. На следующий день после катастрофы Сергея Королева увезли в больницу с первым в его жизни сердечным приступом. А уже в больнице врачи определили, что он страдает и серьезным расстройством деятельности почек — заболеванием, очень часто приобретаемым в советских тюрьмах и лагерях.

Королева предупредили, что прежний темп работы после выписки из больницы равносилен для него смертному приговору. Вместе с тем врачи сказали, что не видят у него смертельных заболеваний, и длительный отдых после лечения может практически полностью вернуть здоровье.

Но длительный отдых в то время означал для Королева нечто вполне определенное: провал попытки обогнать американцев с выводом человека на орбиту. Сама по себе перспектива быть вторым в этой гонке нисколько не огорчала Королева — он всегда понимал невозможность долго оставаться первым. Но он понимал и то, как отреагирует на потерю космического «лидерства» Хрущев. Капризный владыка перестанет отдавать Королеву драгоценные военные материалы, срежет дальнейшие фонды, и после этого он, Королев, мало что сумеет сделать в оставшиеся ему, быть может, недолгие годы жизни.

Я здесь не пытался «реконструировать» думы Королева на основании его последующих действий, хотя эти действия были достаточно красноречивыми; я основываюсь на нескольких замечаниях конструктора, вошедших позже в его официальную посмертную биографию. Особенно горек лаконичный ответ Королева на вопрос некоего (не названного в биографии) кинооператора о ТОМ, чего не хватает Главному конструктору. Очень многого, — сказал Королев, — времени и здоровья».

Так или иначе, но Королев пошел ва-банк. Выйдя из больницы через три недели, он начал работать еще яростнее, чем раньше. До того он состязался со временем и с косной технологией; теперь вступил в поединок с самой смертью.

Но в первые месяцы 1961 года судьба, дотоле благосклонная, прямо-таки обрушилась на советских ракетчиков каскадом несчастий. В феврале были готовы для запуска две ракеты; одну выставили на старт с космическим кораблем, куда поместили радиофицированный манекен космонавта м собаку. При заполнении топливом потекла одна из мембран, и пришлось дать команду «всем в укрытие», так как несколько минут взрыв казался неизбежным. По счастью, ракета не взорвалась. Когда давление было снято и топливо нейтрализовано, Королев принял решение не откладывать старта, а заменить ракету второй за оставшиеся несколько часов. Он хотел победить судьбу. Однако не удалось и это. Ракета взяла старт, но одна из связок тут же отказала, и на орбиту корабль не вышел.

В советской печати и в биографии Королева нет и следов этого драматического запуска, но эпизод с заменой ракеты перед самым стартом нашел отражение в повести Ярослава Голованова «Кузнецы грома», опубликованной в журнале «Юность». Полагаю, что именно этот эпизод, как-то просочившийся в круги иностранных журналистов в Москве, дал пищу для упорных слухов на Западе о том, что какие-то советские космонавты погибли до полета Гагарина. Мне, во всяком случае, ничего не известно о такой трагедии.

Зато мне многое известно о гибели моего товарища по парашютному спорту — испытателя катапультной системы Петра Долгова. Он погиб, испытывая систему приземления будущих космонавтов.

Испытания проходили таким образом, чтобы имитировать реальную обстановку. На высоте 10 тысяч метров с тяжелого самолета сбрасывали герметическую шарообразную капсулу, в которой сидел парашютист, одетый точно так же, как будущий космонавт. Свободно падая на протяжении 3 тысяч метров, капсула набирала примерно такую же вертикальную скорость, какую должна была по расчетам иметь реальная кабина возвращающегося космического корабля. На высоте 7 тысяч метров автоматически взрывались болты выходного люка — этот люк, по выражению ракетчиков, «отстреливался» от капсулы. Через секунду срабатывала катапульта, выбрасывая парашютиста вместе с креслом. Открывался маленький вытяжной парашютик, затем несколько больший — стабилизирующий, — а на высоте около 4 километров наполнялся воздухом купол главного парашюта и одновременно кресло отделялось от парашютиста, который приземлялся обычным образом.

Перед тем, как Долгов занял место будущего космонавта и пошел на испытание катапультной системы, капсула дважды сбрасывалась с манекеном на борту. Оба раза все выглядело нормально, а сроки все поджимали и поджимали. Первоначально предполагалось закончить парашютные испытания к маю 1961 года, но американские сообщения заставили приблизить срок, и Воронин, в ведении которого была эта часть работы, получил приказ завершить программу к 1 марта. С небольшим опозданием, обычным для всей советской системы, он рассчитывал сбросить человека и «отчитаться». Может быть, поэтому испытание доверили сразу самому опытному из всех — Петру Долгову.

Этот веселый и храбрый человек имел на своем счету около 500 испытательных прыжков, в том числе немало скоростных, с катапультированием. Он катапультировался несколько раз с новых моделей самолетов, проверяя безопасность их аварийного покидания. Что случилось с Долговым на этот раз — для меня тайна. Но я знаю, что он приземлился мертвым в разорванном скафандре. Вероятнее всего, зацепился за что-то при выбрасывании из люка.