Олег Кашин - Власть. Монополия на насилие Страница 14

Алексея Навального часто упрекают в национализме, но и Навальный ни в одном из своих выступлений никогда не позволял себе делать выводов на основании того, что кто-то из его оппонентов — «этнический грузин» или «этнический армянин». Я вообще не помню такой риторики на таком уровне — даже, простите, в годы «борьбы с космополитизмом» первое лицо таких высказываний себе не позволяло.

Но я не стану клеймить Путина и грозить ему 282-й статьей Уголовного кодекса. Тут интереснее другое — Путин ведь очень хороший оратор, и в какие-то случайные оговорки, сделанные под воздействием эмоций, я не очень верю. Понятно, что правду знает только сам Путин и, может быть, кто-нибудь из его окружения, я правды не знаю, но все-таки предположу: про грузина Акунина — это была домашняя заготовка. Путин мог ожидать, что имя Акунина прозвучит на этой встрече с редакторами, и он счел «этнический аргумент» заслуживающим использования. Зачем? Чтобы доказать Алексею Венедиктову неправоту Акунина? Не думаю. Взгляды Венедиктова известны, и от такой аргументации его гарантированно передернуло бы. Нет, Путин обращался не к Венедиктову — он обращался к избирателям.

Я много раз уже говорил об этом странном мифе, который очень любят в Кремле — мифе о том, что если завтра в России пройдут по-настоящему честные выборы, на этих выборах обязательно победят националисты. Это неправда, но, думаю, власть так часто об этом говорила, что в конце концов сама поверила, что Россию населяют такие люди, которые только и мечтают о том, чтобы устроить хотя бы небольшую этническую чистку.

И указывая на грузинское происхождение Акунина, Путин подмигивает этой выдуманной аудитории — смотрите, мол, я такой же, как вы. А люди смотрят на Путина и думают — нет, брат, ты не такой же, как мы. Ты Путин.

17 января 2012. Когда еще до президентского послания Владимир Путин во время своей «Прямой линии» проанонсировал возвращение губернаторских выборов, какой-то достаточно мелкий политтехнолог, работающий на «Единую Россию», написал у себя в блоге, что на улице людей его профессии перевернулся грузовик с пряниками, а еще один его коллега тоже в блоге написал, что теперь он, наверное, купит себе «Роллс-Ройс», чтобы ездить за картошкой.

Я так подробно пересказываю эти неочевидные шутки, потому что это — два из двух случаев, когда я наблюдал чью-то радость в связи с решением вернуть выборы глав регионов.

При этом ни от кого из митинговавших на Болотной и на проспекте Сахарова — а с такими людьми я общаюсь, может быть, даже больше, чем надо, — я не слышал ни одного слова радости по этому поводу, хотя, конечно, что бы там ни говорили профессиональные разъяснители кремлевских слов, решение вернуть выборы глав регионов стало прямом ответом власти на декабрьские митинги.

Если бы выборы вернули хотя бы год назад, это однозначно воспринималось бы как либерализация и настоящий подарок оппозиции. Но декабрьские митинги изменили порядок требований, повысили планку — люди выходили на площадь совсем не ради «консультаций с президентом, порядок проведения которых определяется президентом».

Российская власть — это очень неповоротливый механизм. Путь какой-нибудь идеи от высказывания до реализации может тянуться годами. То, что происходит с губернаторскими выборами — это невероятная по кремлевским меркам скорость. В начале декабря выступил Путин, в конце декабря — Медведев, и теперь помощник президента Лариса Брычева говорит, что законопроект о губернаторских выборах уже внесен в Госдуму, и даже «президентского фильтра», о котором говорил Владимир Путин, в этом проекте нет.

А ведь отмена губернаторских выборов была, как нам много лет говорили, важнейшим завоеванием путинской политсистемы. И если даже в результате, в общем, слабых гражданских выступлений эта система так запросто согласилась пожертвовать одним из своих главных завоеваний — это как-то совсем грустно выглядит.

Если власть с такой легкостью отказывается от того, что было для нее важным еще вчера — значит, у власти вообще нет ни ценностей, ни стратегии, ни идеологии — вообще ничего.

И если протестующих с Болотной этот шаг совершенно точно в лучшем случае оставит равнодушными, то реакцию сторонников Путина увидеть будет интереснее — многие ведь всерьез поддерживали отмену губернаторских выборов. Уверен ли Путин, что он сейчас не рискует доверием этих людей?

Есть такая популярная кинематографическая байка — фильм «День выборов» долго не брали прокатчики, и тогда создатели решили показать его Путину. Путин фильм одобрил, но попросил поставить в конце титр — мол, в 2004 году губернаторские выборы были отменены. Фильм действительно вышел с таким титром, все его видели. Интересно, сейчас этот титр нужно будет вырезать?

13 января 2012. Почти одновременные высказывания генпрокурора Чайки и секретаря Совбеза Патрушева о вреде Интернета — это еще, конечно, не кампания, но уже свидетельство популярности этой точки зрения: Интернет — зло, социальные сети — зло, враг не дремлет. Сюда же я бы отнес и комментарии пресс-секретаря Владимира Путина Дмитрия Пескова по поводу недоброжелательных обращений к Путину на его новом предвыборном сайте — Песков считает, что это, цитата, «боты работают».

Ботами раньше называли интернет-роботов, запрограммированных на то, чтобы оставлять какие-нибудь дурацкие комментарии, чаще всего со спамом, в блогах и на форумах. В последние годы это понятие расширилось, ботами называют теперь и живых пользователей, комментирующих публикации в Интернете так, как того хочет заказчик, и получающих за это деньги. В любом случае, Песков говорит о том же, о чем и Чайка с Патрушевым, только другими словами — оппозиционная активность в Интернете возникает не сама по себе, за ней обязательно кто-то стоит.

Мы привыкли ностальгировать по каким-то совсем отдаленным временам, но чем больше я слышу вот такую абсолютно китайскую риторику по отношению к Интернету, тем с большей нежностью вспоминаю совсем недавние времена, когда президент России не говорил, что Интернет и соцсети — это зло, напротив — у него были аккаунты во всех популярных социальных сетях, и он, совсем не пугаясь ни ботов, ни финансирующей их заграницы, выходил в Интернет и писал — про модернизацию, про бадминтон, про ЖКХ — да вообще про все на свете. Понятно, что его активность в соцсетях держалась, скорее всего, на специальных сотрудниках, получающих за это зарплату — но я верю, что и сам он, по крайней мере, иногда оставлял в соцсетях собственные твиты, посты и статусы. Я помню, например, как однажды ночью он вывесил в Твиттере кавээновский ролик с пародией на себя самого и подписал его «Как я провел этим летом», и это было очень трогательно, даже несмотря на то, что ролик был несмешной и нелепый. Да и знаменитый декабрьский ретвит про баранов, который потом пресс-служба неуклюже удаляла, объясняя его появление ошибкой технического специалиста — это, я уверен, тоже был он сам, я это по себе знаю — когда читаешь Твиттер, и что-то тебе понравилось, ты сначала ретвитишь, и только потом задумываешься, как это выглядит и есть ли там мат.

Это было совсем недавно. Президент, который при всем своем несовершенстве, никогда бы не позволил себе говорить брезгливо — я, мол, не пользуюсь Интернетом, у меня на это времени нет. Мы смеялись над его Твиттером и гаджетами, мы не ценили его — и теперь Чайка с Патрушевым говорят нам, что «популярность Интернета зачастую играет на руку экстремистски настроенным гражданам». И, думаю, мы еще много таких слов услышим — и от них, и еще много от кого. Самое время поностальгировать по временам президента с iPhone — кстати, где он теперь? Я давно не видел его в Твиттере.

18 мая 2012. В сентябре прошлого года, поменявшись местами в своем тандеме, Владимир Путин и Дмитрий Медведев говорили, что такое решение — поменяться местами — они приняли очень давно, просто тщательно его скрывали. Я не верю, что это было давнее решение, но доказательств тому, что Путин и Медведев нас обманывали по поводу своих договоренностей, у меня нет, поэтому приходится смириться с официальной версией этой рокировки. Будем считать, что она действительно была запланирована задолго до прошлой осени.

Но даже если это так, стоит признать, что это была не идеально продуманная политическая комбинация. Ее авторы не учли, по крайней мере, одну важную вещь. Не придумали, как должен вести себя Дмитрий Медведев после того, как он станет премьер-министром. Не прописали для него роль — забыли, наверное. И теперь ему приходится пользоваться старыми, президентских еще времен, заготовками.

Выступление на юридическом форуме в Петербурге — явно одна из таких заготовок. Если бы эту речь произносил президент Медведев, все было бы нормально; ну, то есть не нормально, но понятно: президент-модернизатор в очередной раз намекает на свое несогласие с жесткой политикой Путина и его партии «Единая Россия», дает политологам пищу для разговоров о расколе тандема, ну и так далее. Это речь для позапрошлого года, это язык позапрошлого года. И сейчас вдруг премьер Медведев разговаривает на этом позапрошлогоднем языке. «Сформировался запрос со стороны гражданского общества на качественную, эффективную и открытую для общения власть», — говорит премьер. И дальше: «Мы сами должны меняться, а не просто ужесточать ответственность или выключать Twitter во время гражданских беспорядков». Это как бы полемика с «Единой Россией», которая как раз уже почти приняла закон об ужесточении ответственности за митинги (те самые полуторамиллионные штрафы). Такая полемика органично смотрелась бы в исполнении беспартийного президента, но теперь этими словами говорит, между прочим, лидер «Единой России». Где он был, когда этот законопроект придумывали и готовили? Почему его мнение об этом проекте прозвучало только сейчас?