Газета Завтра - Газета Завтра 2 (1206 2017) Страница 14

" ЗАВТРА". То есть — природный газ у России будет?

Александр СОБКО. Да, конечно. Согреемся, не замёрзнем!.

Материал подготовил Алексей АНПИЛОГОВ

«Краса и диво»

«Краса и диво»

Екатерина Глушик

12 января 2017 0

Россия: музеи — вместо телевизора

В новогодние праздники сделала себе царский подарок — отправилась в Санкт-Петербург, который для меня всегда был и остаётся Ленинградом. Обожаемый, ненаглядный город, улицы которого я могу утюжить часами, рассматривая фасады, блуждая по проходным дворам и дворам-колодцам, пялясь на вечерние окна, за каждым из которых — судьбы, отношения, носители истории, потомки тех, кто нашу историю вершил.

Признак демократии и свободы: почти все дворы отгородились заборами, воротами, двери подъездов — на замках. Но если где-то есть щель в былую людскую открытость — я лезу туда и надышаться не могу этими парадными: обветшалыми лестницами, истёртыми перилами, лепниной потолков…

Из нулевой московский погоды я сразу — в минус десять-минус двадцать влажного приморского климата. И вот о чём писал Пушкин: "Мороз и солнце". Действительно чудесно: снег под ногами скрипит, изо рта — пар. Студёный ветер бодрит. Помнится, мы, подруги-студентки, в зимнюю пору работавшие над дипломами в публичной библиотеке имени Салтыкова-Щедрина, отогревались в подъездах и гуляли по Ленинграду "перебежками". А сейчас замерзающему путнику в помощь только магазины да кафе.

Планов никаких не строила, было одно желание — наслаждаться самим городом, его чудной неповторимостью, величественным спокойствием, царственной невозмутимостью и героической мужественностью, которая во всём, куда ни кинь взгляд! Какой стоицизм рабочих, которые возводили город-сказку "из тьмы лесов, из топи блат"!

Ведь не сам по себе этот

"… юный град,

Полнощных стран краса и диво,

Вознёсся пышно, горделиво".

Чего стоило одни гранитные набережные устелить! Состыковать эти неподъёмные плиты! Мы знаем архитекторов, скульпторов. А сколько безвестных и бесправных героев-строителей, именно своими жизнями возводивших всю эту красоту!

Какое беспримерное мужество блокадного Ленинграда! За этими ныне светящимися окнами, тогда плотно занавешенными в целях светомаскировки, каждый ленинградец совершал подвиг стояния. Несгибаемый город работал и творил! Ольга Берггольц, Дмитрий Шостакович!

Неповторимая питерская интеллигентность, в которой — неподдельное достоинство и простота, душевность. Уходящая натура, которую можешь ещё встретить! Как я — в Алле Степановне, общение с которой было той самой нечаянной радостью, что — вдруг!

Из намерений "только погулять" ничего не вышло — отправляюсь в Этнографический музей. Была там лишь однажды, хочу посмотреть на народные костюмы более внимательно. "Ещё и в Русский музей зайду", — думаю. Посещала его не единожды, но встреч с прекрасным много не бывает. Однако завидев многометровую очередь перед входом… Загадочная русская душа! Им все праздники из телевизора: песни, пляски, фейерверки, конфетти, разодетые и раздетые "звёзды". Сиди в тепле на диване, наслаждайся. А они — "в студёную зимнюю пору" берут детей и — в музей! На морозе стоят, пританцовывают, в шарфы кутаются. Тоже — стояние.

Хотя перед входом в Этнографический музей очереди нет, но в вестибюле перед кассой — толпа. Здесь проходят и детские утренники, ребятни немало, но большинство посетителей — молодые и среднего возраста люди. Очень много молодых пар. Помнится, в прошлый раз по всему музею едва ли не одна я бродила, внутренне сетуя, что такая великолепная коллекция (а уж в России этнография — вся страна) не привлекает людей. И вот — у некоторых стендов и экспонатов ещё надо постоять, чтобы ближе подойти, рассмотреть.

Огромная очередь опоясывала Кунст­камеру — Музей антропологии и этнографии имени Петра Великого РАН. Отважные учителя с классами, семьи с детьми даже в колясках (видимо, просто оставить дома не с кем, а в музей пойти — потребность. Не хлебом единым, не хлебом…). Какое пиршество знаний этот музей! Вот уж лучше один раз увидеть… Многие экспонаты были переданы музею в дар русскими путешественниками, учёными, исследователями, которые, побывав в том или ином уголке мира, привозили характерные предметы обихода, одежды, культа, делились фотографиями. И сейчас эти вещи — бесценны, уникальны. Некоторые — единственные экспонаты в мире. Оказывается, "здание Кунсткамеры стало первым каменным общественным зданием новой столицы и вторым в Европе, построенным специально для музея".

В музее Фёдора Михайловича Достоевского в Кузнечном переулке (там в съёмной квартире писатель умер) многолюдно. Работники музея делятся, что народу много всегда, немало иностранцев. Почти все посетители на этот раз — молодёжь. Слава Богу, значит, и читают, и понимают, и поклоняются. В отличие от Чубайса. Его прямая речь: "За последние три месяца я перечитал всего Достоевского, и теперь к этому человеку я не чувствую ничего, кроме физической ненависти. Он, несомненно, гений, но когда в книгах я вижу его мысли о том, что русский народ — народ особый, богоизбранный, когда я читаю о страданиях, которые он возводит в ранг культа, и о том, что он предлагает человеку выбор между неправильным и кажущимся, мне хочется порвать его в куски". Наши либеральные поборники свободы слова исповедуют элегантный стиль Фамусова: "Забрать все книги бы да сжечь".

Из намерений просто ходить по улицам ничего не вышло. Каждый день — два музея. Едва ли не одна бродила по огромному Манежу, где была выставка "Греческое искусство с 1930-го по сегодняшний день". Инсталляции, самовыражения… Народ не обманешь — залы пусты.

Полные музейные залы — это, надеюсь, признак, это знак. Духовность нашего народа, его тяга к познанию и красоте, несмотря на все усилия чубайсов, хотя и была подавлена, но не убита. И она вновь наполняет всех нас.

Убитая смерть

Убитая смерть

Михаил Кильдяшов

12 января 2017 0

о романе Александра Проханова «Сон о Кабуле» ИТРК, 2000; Армада-пресс, 2002; ЭКСМО, 2007 (под названием «Матрица войны»); «Книговек», 2010

Каждое время рождает героя. Выхватывает его из вихрей истории, выплавляет его из общих радостей и печалей, бросает в него, как в плодородную почву, горчичное зерно народной мечты, чтобы потом разрослось огромное древо, возделанное подвигами и трудами героя.

Но не каждый писатель способен перенести его на чистый лист бумаги, продлить жизнь героя, преумножить его свет в повести или романе. Не каждый писатель способен наделить героя голосом и слухом, неповторимыми чертами, надмирной, надвременной судьбой.

Если писатель не разглядел в своём времени героя — все труды бесплодны, слова неубедительны, идеи пусты, сюжеты вторичны. Герой выписывается в муках, озарениях и прозрениях. Герой обретается в опыте, на тонкой грани между жизнью и смертью, когда до крови из глаз ты взираешь в бездну, хочешь отвести взгляд и всё же приказываешь себе "Смотри!"

Так взрастал герой Александра Проханова. Проханов стал единственным писателем нашего времени с героем нашего времени. Его герой не отстал от эпохи посреди разорённой деревни, не увяз в бесконечных спорах городской интеллигенции, не закоснел в производственном романе, не стал беспристрастным военным хроникёром. Герой Проханова обогнал время на целый круг, взглянул на настоящее из будущего, принёс в "сегодня" весть о "завтра".

Этот герой по капле, по крупице, по молекуле собирался из деревенских песен, из рокота техносферы, из первых выстрелов локальных войн и конфликтов Красной империи. Кристалл героя — сверхпрочный, сияющий, многогранный — явлен в "семикнижии" Проханова, в саге о разведчике Белосельцеве, в романах "Сон о Кабуле", "Последний солдат Империи", "Африканист", "Бой на Рио-Коко", "В островах охотник", "Красно-коричневый" и "Господин Гексоген".

Белосельцев прошёл Афганистан, Анголу и Намибию, вышел на баррикады в 1993 году. Он стал настоящим солдатом — солдатом империи, для которого "служение государству есть служение самой истории, когда вектор исторического творчества, выраженного в государственной идее, совпадает с твоей отдельной судьбой".

Белосельцев — герой в древнерусском, былинном понимании: это Святогор и Илья Муромец, богатырь, способный притянуть землю к небу. За ним сила, за ним справедливость, за ним Победа и Божья воля. Это не "маленький", а великий человек, не "лишний", а незаменимый, подобный замковому камню, человек.

Белосельцев — главный выразитель прохановских идей, смыслов, футурологических концепций. И какой бы ни принимал он облик в других романах — производственника, писателя, бизнесмена, министра или губернатора — в этом облике всегда будут проступать черты разведчика Белосельцева.