Савелий Дудаков - Ленинъ как мессия Страница 14

Все это описание чисто внешнего неприятия новых господ Кремля, дополняется закономерным отталкиванием от Ленина: «Просторный и такой же мрачный и пустой, как и передняя, в темных обоях кабинет.

Три черных кожаных кресла и огромный стол, на котором соблюден чрезвычайный порядок. Из-за стола подымается Ленин и делает навстречу несколько шагов. У него странная походка: он так переваливается с боку на бок, как будто хромает на обе ноги; так ходят кривоногие, прирожденные всадники. В то же время во всех его движениях есть что-то «облическое», что-то крабье. Но эта наружная неуклюжесть не неприятна: такая же согласованная ловкая неуклюжесть чувствуется в движениях некоторых зверей, например, медведей и слонов. Он маленького роста, широкоплеч и сухощав. На нем скромный темно-синий костюм, очень опрятный, но не щегольской: белый отложной мягкий воротничок, темный, узкий, длинный галстук. И весь он сразу производит впечатление телесной чистоты, свежести и, по-видимому, замечательного равновесия во сне и аппетите.

Он указывает на кресло, просит садиться, спрашивает, в чем дело. Разговор наш очень краток. Я говорю, что мне известно, как ему дорого время, и поэтому не буду утруждать его чтением проспекта будущей газеты; он сам пробежит его на досуге и скажет свое мнение. Но Ленин все-таки наскоро перебрасывает листки рукописи, низко склоняясь к ним головой. Спрашивает – какой я фракции. «Никакой, начинаю дело по личному почину». «Так!» – говорит он и отодвигает листки. – Я увижусь с Каменевым и переговорю с ним». Все это занимает минуты три-четыре».

Здесь Куприну повезло: в разговор вступил поэт, и писатель получил роль наблюдателя: «Ни отталкивающего, ни величественного, ни глубокомысленного нет в наружности Ленина. Есть скуластость и разрез глаз вверх, но эти черточки не слишком монгольские: таких лиц очень много среди «русских американцев», расторопных выходцев из Любимовского уезда Ярославской губ. («Ярославский расторопный мужик» -литературный эпитет прошлого. – С. Д..) Купол черепа обширен и высок, но далеко не так преувеличенно, как это выходит на фотографических ракурсах…

Ленин совсем лыс. Но остатки волос на висках, а также борода и усы до сих пор свидетельствуют, что в молодости он был отчаянно, огненно-красно рыж.

Об этом же говорят пурпурные родинки на его щеках, твердых, совсем молодых и таких румяных, как будто бы они только что вымыты холодной водой и крепко-накрепко вытерты. Какое великолепное здоровье! Разговаривая, он делает руками близко к лицу короткие тыкающие жесты. Руки у него большие и очень неприятные: духовного выражения их мне так и не удалось поймать. Но на глаза его я засмотрелся. Другие такие глаза я увидел лишь один раз, гораздо позднее. От природы они узки; кроме того, у Ленина есть привычка щуриться, должно быть, вследствие скрываемой близорукости, и это, вместе с быстрыми взглядами исподлобья, придает им выражение минутной раскосости и, пожалуй, хитрости. Но не эта особенность меня поразила в них, а цвет их райков. Подыскивая сравнение к этому густо и ярко оранжевому цвету, я раньше останавливался на зрелой ягоде шиповника. Но это сравнение не удовлетворяет меня. Лишь прошлым летом в Парижском зоологическом саду, увидев золото-красные глаза обезьяны лемура, я сказал себе удовлетворенно:

«Вот, наконец-то, я нашел цвет ленинских глаз». Разница оказывалась только в том, что у лемура зрачки большие, беспокойные, а у Ленина они – точно проколы, сделанные тоненькой иголкой, из них точно выскакивают синие искры.

Голос у него приятный, слишком мужественный для маленького роста и с тем сдержанным запасом силы, который неоценим для трибуны. Реплики в разговоре всегда носят иронический, снисходительный, пренебрежительный оттенок – давняя привычка, приобретенная в бесчисленных словесных битвах – все, что ты скажешь, я заранее знаю и легко опровергну, как здание, возведенное из песка ребенком. Но это только манера, за нею полнейшее спокойствие, равнодушие ко всякой личности.

Вот, кажется, и все. Самого главного, конечно, не скажешь: это всегда так же трудно, как описывать словами пейзаж, мелодию, запах. Я боялся, что мой поэт никогда не кончит говорить, и потому встал и откланялся. Поэту пришлось последовать моему примеру. Мрачный детина опять выпустил нас в щелочку. Тут я заметил, что у него через весь лоб, вплоть до конца правой скулы, идет косой багровый рубец, отчего нижнее веко правого глаза кажется вывороченным.

Я подумал: «Этот по одному знаку может, как волкодав, кинуться человеку на грудь и зубами перегрызть горло». Ночью, уже в постели, без огня, я опять обратился памятью к Ленину, с необычайной ясностью вызвал его образ и… испугался. Мне показалось, что на мгновенье я как будто вошел в него, почувствовал себя им. В сущности, – подумал я, – этот человек, такой простой, вежливый и здоровый, гораздо страшнее Нерона, Тиверия, Иоанна Грозного. Те, при всем своем душевном уродстве, были все-таки людьми, доступные капризам дня и колебаниям характера.

Этот же – нечто вроде камня, вроде утеса, который оторвался от горного кряжа и стремительно катится вниз, уничтожая все на своём пути. И при том, подумайте! -камень в силу какого-то волшебства – мыслящий! Нет у него ни чувств, ни желаний, ни инстинктов. Одна острая, сухая непобедимая мысль: падая – уничтожаю»78.

Мне кажется, озлобленность у Куприна несколько преувеличена. Все это – горечь голодной безнадежной эмиграции, заставившей его в конце жизни «приползти» умирать к родному очагу. Не в укор, а для справки, Александр Иванович – потомок татарского рода, мог спокойно подойти к зеркалу и увидеть самого себя. Его внешность напоминала внешность Ленина, его монгольский разрез глаз, скуластость. Как хотите, а есть что-то общее в облике писателя и политика. Не отметил, также, писатель картавость Ульянова: это необъяснимо.

Обычно все подчеркивают эту особенность речи. Что же касается описания запустения, грязи, бледных барышень и звероподобных охранников – нас это не должно отталкивать. Время Гражданской войны – не для создания идеальной канцелярии, даже для первого лица государства. Длинные ковровые коридоры, кабинеты, обставленные новейшей мебелью, обширные приемные и т.п. – все это было впереди, но вряд ли бы писатель Куприн получил так быстро доступ к «самодержцу».

Мне лично воспоминания Куприна кажутся даже слабыми с точки зрения писательского мастерства. Мастерство отказывает ему, потому, что Александр Иванович не откровенен: Ленин понравился Куприну, Но он поборол в себе это чувство, потому что рядом были расстрельные списки, цензура, голод, война, разруха.

Но если бы писатель покопался в своей памяти, то, конечно же, должен был вспомнить свои собственные предсказания. После «Поединка», принесшего мировую славу, Куприн на немецком языке опубликовал статью «Армия и революция в России» в 1906 году. Опубликовал в бесцензурной венской газете «Neue Freie Presse». (Антисионисты, бдите: это была газета, в которой работал Теодор Герцль и Макс Нордау!) О будущем своей родины Куприн пророчески писал: «Отвратительное невежество прикончит красоту и науку… И вчерашний раб, упившийся и покрытый кровью, будет плясать на этих развалинах при зареве горящих здании с куском человеческого мяса в руках…»79.

У Горького в описании Ленина широта мышления на порядок выше, чем у Куприна.

Таков рассказ, как бы мы сказали сейчас, об экологии. Ленин, говоря со своим идеологическим врагом А. А. Богдановым – Малиновском об утопическом романе: «Вот вы бы написали роман для рабочих на тему о том, как хищники капитализма ограбили землю, растратив всю нефть, все железо, весь уголь, это была бы очень полезная книга, господин махист!»80. При этом надо учесть, что высокообразованный, мягкий человек Богданов был влюблен в Ленина. Тот же азартно играл в шахматы с Богдановым и, проигрывая, сердился, даже унывал по-детски. Но и эта детская обидчивость не нарушала целостной слитности его характера.

Горький отмечает удивительное знание вождем «человеков»: в 19-20 годах обостренное чувство будущности: безошибочно предсказывал эволюцию личности.

Высказывался откровенно, люди обижались, но, к сожалению, скепсис оправдывался81, что произошло и по отношению к Сталину, как известно, так же «обидевшемуся» на пророка… Предвиденье войны и невозможность избежать ее. Речь идет о 1-й Мировой.

Немыслимые жертвы82. «Чего ради сытые гонят голодных на бойню друг против друга?

Можете вы назвать преступление более идиотическое и отвратительное…» и далее:

«Но враги (пролетариата) – обессилят друг друга. Это тоже неизбежно».

У Горького есть описание внешности Ульянова: оно интересно тем, что портрет пишет литературный классик: – «А этот лысый, картавый, плотный, крепкий человек, потирая одною рукой сократовский лоб, дергая другою мою руку, ласково поблескивая удивительно живыми глазами,..»83. Для контраста укажем на Ивана Бунина, который никогда лично не встречался с Лениным и Троцким. Для него Ленин – чудовище, животное, врожденный преступник почти по Чезаре Ломброзо. «Бог шельму метит. Еще в древности была всеобщая ненависть к рыжим и скуластым… А современная уголовная антропология установила: у громадного количества так называемых «прирожденных преступников» – бледные лица, большие скулы, грубая нижняя челюсть, глубоко сидящие глаза. Как не вспомнить после этого Ленина и тысячи прочих?»84. Бунин собирает всевозможные сплетни о Ленине, отнюдь не украшающие вождя. Единственный раз он беседовал с человеком, который знал обоих лидеров Октября – с писателем Л. Н. Тихоновым (1880-1956) из окружения М.