Александр Воронель - Личный опыт соучастия в истории Страница 14

   Вопрос о Правах Человека не есть больной вопрос только для СССР. Больше 60% Объединенных Наций пренебрегают правами человека, и это значит, что опасность грозит миру со всех сторон. Большинство человечества не просто нарушает права отдельных лиц и групп. Большинство человечества вообще не знает, что именно оно нарушает, и что Господь сообщил евреям на горе Синай. Поэтому у большинства нет даже общей почвы для переговоров. А.Сахаров пророчески указал на это всему цивилизованному миру и тем самым стал великим Человеком.

   В публичной речи (даже и в Израиле), невозможно передать то особенное личное чувство, которое вызывал к себе этот человек. Его странная шишковатая голова, его внимательный, но не пристальный взгляд, его странная, замедленная, запинающаяся манера речи, его странная привычка макать в горячий чай сыр со своего бутерброда остаются деталями картины, которая скрыта от стороннего слушателя. Даже та легкость отношений, которая позволяла за чаепитием попросту спросить его: "Андрей Дмитриевич, что вы делаете? Это же сыр!", и его спокойное объяснение, что он просто любит все есть в подогретом виде, каким-то образом входит в картину неповторимого обаяния его личности, которую полностью передать невозможно.

   Еврейское движение в СССР и, в частности я лично, многим обязаны ему и Елене Георгиевне Боннер, принимавшим горячее участие в бесчисленных освобождениях меня из-под арестов, где я, вероятно, застрял бы на годы, если бы не их постоянная поддержка. Андрей Дмитриевич чувствовал, как дышал, что невозможно добиться свободы для себя, не дав свободы другому. Он ощущал, что только Россия, из которой можно уехать, может стать Россией, в которой можно будет жить. Ему не нужны были обоснования политической благоразумности такой позиции.

   Как ни странно, некоторые диссиденты (они тогда назывались "демократами") относились к Андрею Дмитриевичу с прохладцей, не понимая (не оценивая) насколько его поддержка морально укрепляла их позицию и, в сущности, придавала смысл их деятельности. Идея правозащиты, принятая Сахаровским Комитетом (разработанная в деталях Валерием Чалидзе) у многих простодушных диссидентов вызывала прямой протест: "Как? Мы будем ссылаться на ИХ законы? Которые держат народ в рабстве!?" Это отчасти было связано с непониманием самого принципа советской системы, которая держалась отнюдь не на законах, а на произвольных толкованиях, освященных многолетней практикой безраздельного господства правящей элиты.

   Я был знаком в своей жизни со множеством выдающихся людей. Сталкивался и общался со многими великими учеными. Но все остальные, великие и обыкновенные, друзья и враги, все вместе - это одно, а Андрей Дмитриевич Сахаров - это нечто совершенно другое. Сам факт знакомства с этим человеком сыграл большую роль в моей жизни. Моя жизнь была бы беднее, если бы я не знал его. Я мог бы упустить какую-то необыкновенно важную характеристику бытия. Уникальное свидетельство духовной природы человека. Его несводимости к банальному.

   Конечно, он был великий ученый, и не менее великий "изобретатель", но главное заключается в том, что он сам был человеческим чудом...   

ПЕЧАЛЬНЫЙ ДЕМОН И РОССИЙСКАЯ СУДЬБА

   По истечении 40 лет, которые прошли после "бурных 60-х" многое изменилось, и зачастую выглядит в ином свете. Но некоторые важные линии судьбы, напротив, только сейчас можно по-настоящему оценить и увидеть в сплетении общей хиромантической путаницы.

   Молодому человеку в наше время уже трудно будет поверить, что идея правозащиты и вся деятельность Андрея Дмитриевича Сахарова

   в свое время не были встречены с энтузиазмом многими людьми, составлявшими героическую кучку "демократов", как называли тогда советских диссидентов. Я еще помню как формулировал раннюю точку зрения "демократической" группы протестантов покойный Толя Якобсон, талантливый поэт и один из создателей "Хроники текущих событий": "Наша деятельность не ставит себе никакой политической цели. Наш протест носит чисто моральный характер..." Толя и в самом деле был бесконечно далек от мысли о политическом маневрировании, хотя бы и в целях собственной безопасности, и сообщал это восторженной группе друзей-единомышленников как формулу их общей веры.

   "Комитет Защиты Прав Граждан" Сахарова, Чалидзе и Шафаревича был создан через несколько лет, когда многих членов той трогательной первоначальной группы идеалистов успели уже посадить или сослать на разные сроки. Участие великого ученого, Сахарова, и новая, умеcтная в западной ментальности организационная форма - Комитет - придали этому начинанию грандиозный резонанс во всем мире, и иностранные журналисты резко сдвинули центр своего cочувственного внимания с остальных, "неорганизованных" диссидентов на эту, впервые четко оформившуюся в СССР, открытую оппозицию.

   Может быть, частично в первоначальном отчуждении демократов от Комитета была виновата и несколько вызывающая манера, в которой излагал идеи "Комитета Защиты Прав Граждан" Валерий Чалидзе.

   Сахаров не был слишком красноречив. Все первоначальные документы Комитета формулировал Чалидзе. История оказалась немилостива к нему. Его роль в событиях того времени редко отмечалась современниками по конспиративным причинам, а в книге Александра Солженицына "Бодался теленок с дубом" содержится глубоко несправедливая, субъективная оценка его роли.

   Суть дела в том, что Валерий до такой степени был чужд российской системе всеобщего бесправия и бессистемной анархической мысли, что и в своем языке не делал никакой поблажки советскому человеку, чтобы облегчить ему понимание его собственной ситуации на советском "ново-язе". В его, полной достоинства, отточенно последовательной речи обыватель чувствовал как бы упрек себе в том, что он позволяет деспотической власти так пренебрежительно с ним обращаться. Валерий выглядел, как написала Нина Воронель в своей книге "Без прикрас", портретным воспроизведением врубелевского "Демона" и вел себя соответственно. Как такой аристократ духа мог сложиться на советской почве остается одной из тайн, подчеркивающих непредсказуемость индивидуального человеческого поведения. Вопреки громко звучащей вокруг непоследовательной и эмоционально перенасыщенной речи, он говорил на монотонном, формализованном, почти математическом, языке политической корректности, когда это понятие не было еще общепринято и на Западе. Нервным, патетически настроенным на подвиг, юным оппозиционерам трудно было его понять.

   Российские люди, в течение десятилетий через пень-колоду ведя свой полу-уголовный образ жизни, привыкли к совершенно иной постановке вопроса: "Ты за белых или за красных?". И в то же время: "Кто не с нами, - тот против нас!" Соглашаясь с такими формулами, советский обыватель автоматически вступал в беспринципный сговор с идеологами беззакония против объективности.

   Поскольку Чалидзе требовал лояльности к писаному закону, советский человек сплошь и рядом понимал это, как лояльность властям. Но аналитический ум Валерия на самом деле подразумевал первоначальный, буквальный смысл советского закона, а не то произвольное толкование, которое укрепилось и стало общепринятым за десятилетия бесконтрольного господства партийной номенклатуры. Он вложил в это дело всю свою нерастраченную страсть ученого (он был квалифицированным физиком) и незаурядный интеллект казуиста. При помощи внимательного изучения Уголовно-Процессуального Кодекса РФ (который был его настольной книгой) и советской юридической литературы ему удавалось сплошь и рядом обнаружить, что подлинное содержание закона в СССР не соответствовало (по-видимому, не соответствует и сейчас) обычной практике его применения. Зверские репрессии, которым в течение десятилетий подвергался советский народ, в сущности, никогда не имели законной силы и осуществлялись преступными руками вопреки или в обход законов.

   Именно он открыл мне, что никакая научная, исследовательская деятельность в пределах Советского законодательства не может быть объявлена преступной. Это дало нам (группе ученых-отказников, привыкших облекать свои мысли в принятую в науке форму) уникальную возможность произвести самиздатское издание "Евреи в СССР", как антропологическое исследование еврейского этнического меньшинства в стране и регулярно собирать Семинар ученых-отказников, изгнанных из своих институтов. При этом, конечно, никак нельзя было сказать, что мы чувствовали себя в безопасности, полагаясь на эти виртуально замечательные законы, которые ведь скрыто присутствовали и все предыдущие годы советского режима, но мы все же предпочли на худший случай репрессий (как всегда, "необоснованных") опираться на закон, а не на переменчивые суждения властей.