Александр Глазунов - Нам нужна… революция Страница 14

Из приказа № 153 от 6 июня 2000 г. руководителя Вологодского управления лесами Н. Н. Неволина: «В целях рационального природопользования на территории Государственного лесного фонда и в соответствии с «Положением о лесхозе Федеральной службы лесного хозяйства России» от 1.06.1999 г. № 1799:

1. Возложить на Тарногский лесхоз функцию комплексного ведения лесного и охотничьего хозяйства на территории государственного лесного фонда лесхоза.

2. Организовать на территории лесхоза комплексное лесоохотничье хозяйство 89, 2 тыс. га.

3. Выполнять весь комплекс биотехнических и природоохранных мероприятий в соответствии с разработанным проектом экологического обоснования деятельности хозяйства.

4. Ввести в штатное расписание лесхоза должность охотоведа и необходимую в соответствии с «Проектом экологического обоснования деятельности хозяйства» численность егерей…»

Пират поднял голову, вскочил и заскулил, глядя разноцветными глазами в лобовое стекло машины, — проезжали какую-то безлюдную деревеньку, запорошенную снегом…

Горчаков на собаку не обратил внимания, да и всю дорогу молчал, занятый семечками, потому что с неделю как бросил курить. Шаг серьёзный, если учесть его нервную работу и события, центром которых он невольно стал. Что поделать, человек старой закалки, ему не безразлично, что творится вокруг, и голову прятать в песок он, видимо, не собирался…

И всё-таки мне как-то не верилось, что среди егерей в команде Архутика не было охотоведов. Как они тогда вообще могли выполнять работу по охране и учёту животных, проводить биотехнические мероприятия?.. Но когда я об этом спросил Горчакова, он даже не улыбнулся.

— Вы не поверите, — сказал Александр Анатольевич, — но за двадцать лет, которые я охочусь в этих местах, я только один раз встретил егеря. Да и то сам к нему подошёл. Они свои производственные и служебные обязанности понимают по-своему — только как организацию коммерческих охот. И если спрос рождает предложение… — Горчаков невесело усмехнулся и, не отрывая взгляда от дороги, потрепал по шерсти прислушивавшегося к его словам Пирата.

А ведь Мельников, подумал я, тоже упоминал о том, что Архутик не раз убеждал его в необходимости увеличивать в маршрутных листах учёта цифры зафиксированных следов лосей и кабанов. Система учёта, мол, все равно несовершенна, реального количества животных в лесу не отражает, зато выделение на район лицензий прямо пропорционально зависит от этих самых данных. Возражения Валерия Ивановича охотовед воспринимал как чушь несусветную, когда человек, в данном случае старший егерь, руководствовался в реальном деле какими-то затхлыми принципами и понятиями.

В разговоре Мельников сетовал и на то, что охотуправлением до сих пор проводится товарный отстрел лося и кабана. Если раньше это был госзаказ — население надо было обеспечивать мясом, то сегодня товарный отстрел — это прикрытый фиговым листком коммерческий интерес чиновников. А кто же будет стоять на страже государственных, национальных интересов России?..

— Смешно сказать, — хмуро продолжал Горчаков, — но в охотуправлении ни его начальник Солдатенков, ни главный охотовед области Филатов, да и никто из сотрудников не имеет охотоведческого образования. Отсюда, очевидно, и отношение у них к госохотрезервфонду — как к бесхозным фермам, которые никому не принадлежат — выбил животных в одном месте, заработал, переходи на другое. А что дальше? Сегодня-то Верховье — единственное, пожалуй, место в районе, где всякий зверь ещё водится. То-то я смотрю — на кабана, лося, медведя со всего района к нам охотиться едут. Значит, точно, везде расстарался охотовед свой коммерческий интерес проявить…

Горчаков ненадолго замолчал, потом вдруг неожиданно рассмеялся каким-то сухим коротким смешком и горько изрёк:

— Мельников вон не один год общался с московскими банкирами Скоробогатько и Пономаренко, их идеологию познал непосредственно во время охоты. От стрельбы городской человек пьянеет в своём диком азарте почище, чем от вина, болтливым и шумным становится. А настоящие охотники — народ молчаливый, им надо природу слушать, зверя выслеживать, чтобы одолеть его в равном противоборстве. Дельцам же всё некогда — наскочили, постреляли по беззащитным живым мишеням из безопасного места и довольные укатили. Разве же это можно назвать охотой?

Да, думал я, для одних охота — ремесло, жизненная необходимость, даже искусство взаимопроникновения человека и окружающей его живой природы, для других — времяпрепровождение, «цивилизованный» досуг. Деловой человек, привыкший всё оценивать по законам рыночных отношений, и к природе относится с точки зрения получения максимальной прибыли при наименьших затратах. Ему некогда, да и к чему — и в это он искренне верит, тратить своё драгоценное время на блуждания в лесных дебрях в погоне за зверем, когда это не только не рентабельно, но и опасно. Ведь цель охотника — добыть трофей, что-то вроде лосиных рогов или медвежьей шкуры, по трофеям определяют, удачлив охотник или нет. А любая удача имеет свою цену. Именно это на протяжении нескольких лет и старались доказать московские банкиры Александр Скоробогатько и Александр Пономаренко старшему егерю Мельникову. Начальнику областного охотуправления или районному охотоведу им ничего доказывать было не надо. А Архутик всегда поддерживал нужных людей или тех, кто ему платит…

Медведь появился из леса со стороны ручья, откуда его и ждали. По хорошо протоптанной тропе он спокойно шёл к овсяному полю. Чувствовалось по его поведению, что кормился здесь медведь уже не раз, иначе сначала поднялся бы на задние лапы, осмотрелся, принюхался, а уж потом только скрылся в овсе. Хотя если бы и новичок появился на этом подкормочном поле, то и тогда старший егерь Мельников был бы вполне уверен — охотников зверь не учует. Вышка стояла ближе к кромке леса, почти у самых деревьев и метрах в тридцати от поля. Как только солнце садилось, она оказывалась в сумрачной лесной тени, делая охотников фактически незаметными для зверя. К тому же находились они с подветренной стороны. Иначе и быть не могло — медведь по ветру сразу учует человека и уже на поле не выйдет. Поэтому когда Пономаренко, сидевший рядом с егерем на вышке, мягко опустил на перекладину карабин и подал знак, что хочет стрелять, Мельников его остановил. Так же молча, знаком, потому как ни разговаривать, ни шевелиться на вышке не рекомендуется: медведь — зверь чуткий! Хотя егерь прекрасно понимал нервозность московского банкира — ещё один медведь на этом поле ведь мог и не появиться. Но Валерий Иванович знал, что сюда ходят кормиться несколько медведей, вот он и ждал. Как вскоре подтвердилось, Мельников в своих предположениях не ошибся.

Второй медведь появился где-то через полчаса и тоже со стороны ручья, но был гораздо крупнее, пятилеток, не меньше. Валерий Иванович подал знак Пономаренко, и тот сразу прильнул к окуляру оптического прицела. Сухой звук выстрела прокатился над лесом и замер. Колосья с краю поля заколыхались, но скоро успокоились.

Спустившись с вышки, Мельников не спеша пошёл к медведю, держа наготове карабин. Добивать зверя, если он только ранен, это уже его работа — охотник теперь, по правилам, должен находиться на вышке. Подранок ведь может и уйти, и тогда егерь обязан взять помощника и уже с собаками добивать медведя. Во время охоты готовым надо быть ко всему…

Взглянув на неподвижно лежавшего зверя, Валерий Иванович понял, что тот убит наповал. И всё же для верности ткнул дулом карабина в медвежью безвольную морду, потом с трудом перевернул тушу, нашёл кровоточащее отверстие под правой лапой…

Зверь оказался приличным, килограммов под двести, погрузить которого в старый «газик», служебную машину егеря, оказалось делом непростым — пришлось затаскивать тяжёлую тушу верёвками по наспех сооруженному помосту из молодых осин.

По дороге в Тарногу Пономаренко всё никак не мог успокоиться. Как же так, повторял он, в других районах он просиживал на вышках до утра, но даже не видел медведя. А здесь полчаса — и готово…

Мельников мотнул головой, отгоняя почему-то вспомнившийся сейчас ни к месту тот неприятный эпизод — всё же за рулём, надо за дорогой следить, а он, выходит, расслабился. И чего это вдруг выползло из памяти? Та первая охота с московскими банкирами прошла нормально…

Нормально? В правилах охоты Российской Федерации сказано, что «добыча диких копытных животных или бурого медведя в целях любительской охоты при их переправе через водоёмы или с применением самоловных орудий» запрещается. Значит, стрелять медведя при переправе через реку нельзя по законам чисто человеческим: когда зверь лесной находится в экстремальной ситуации, он беззащитен от посягательств охотника, не только оснащённого оружием дальнего боя с оптическим прицелом, но и обладающего ещё высшим разумом и чувствами. И это правильно и гуманно по отношению к «братьям нашим меньшим», тем более что вопрос стоит не об охоте ради выживания человека, а о его развлечении, досуге, времяпрепровождении. Однако остатки человеческого милосердия буквально испаряются, когда в тех же правилах охоты мы читаем о возможности отстрела медведя на подкормочных полях. Получается, подобное входит в рамки закона и приличия? Охотуправлением и Обществами охотников и рыболовов предписывается проводить биотехнические мероприятия, направленные, в частности, и «на улучшение угодий за счёт повышения их кормовых, защитных» и иных свойств. В то же время на подкормочных овсяных полях, засеянных человеком специально для подкормки животных, можно сказать, для поддержания их жизнедеятельности, зверей целенаправленно убивают. Зачем же тогда посев овса на участках относить к подкормочным полям, то есть к мероприятиям биотехническим, когда они всего-навсего служат приманкой для отстрела зверей? Или возведение егерями охотуправления отстрелочных вышек на полях сразу после посева овса? Может, коммерческая охота на медведя в Вологодской области стала тоже частью охранных мероприятий охотуправления?