Сергей Носов - Тайная жизнь петербургских памятников Страница 14

Князеву принадлежит стихотворение «Володарский». Монумент еще даже не был задуман еще, а тема величественного «изваянья» уже развивалась вполне:

           Всех народу родней           Сын весны пролетарской:           Первых ярких огней,           Первых солнечных дней,           Весь поэма о ней —                    Володарский!Много славных имен коммунаров бойцовПоколенья на бронзе запишут,И на мраморе стен пролетарских дворцовМертвецы оживут и задышат.Вот наш вождь-великан,Пролетарский титан,Мировой бедноты предводитель;          Вот, весь пламя и гнев,          Красной армии Лев,Многотысячных орд победитель…Много славных имен обессмертит оно,Пантеона грядущего зданье,Перед ними потомок преклонится, ноСердце тронет одно изваянье:          Всех народу родней          Сын весны пролетарской:          Первых ярких огней,          Первых солнечных дней,          Весь поэма о ней —                       Володарский!Вот писатель, принесший Коммуне свой дар —Вещей лиры мятежные струны;Вот поэт площадей, огнекрылый Икар,Барабанщик эпохи Коммуны.          Пролеткульта орлят          Вижу бронзовый ряд:Музыканты, актеры, поэты;          И художников рой          И воителей строй,Защищавших народ и советы…Много славных имен обессмертит оно,Пантеона грядущего зданье,Перед ними потомок преклонится, ноСердце тронет одно изваянье:       Всех народу родней       Сын весны пролетарской:       Первых ярких огней,       Первых солнечных дней,       Весь поэма о ней —                      Володарский!

Володарский носил очки, шляпу, пальто, не пренебрегал галошами, был всегда при портфеле. На рисунке современника, опубликованном после убийства наркома, он изображен произносящим речь — в шляпе и очках. Есть свидетельство, не совсем, впрочем, внятное, что сам Зиновьев перед началом митинга, посвященного открытию памятника, интересовался судьбой шляпы Володарского.

На памятнике шляпы нет. И галош. И портфеля.

Есть намек на дужки очков. Есть пальто, с огромными пуговицами — смыслообразующее.

Дело вот в чем. Володарский запечатлен в момент экстаза: выкрикивает последние слова выступления. Он сильно жестикулировал — пальто наглядно спадает с плеч, и оратор его придерживает, готовый сойти с трибуны (или, как тогда говорили, с «агитационной эстрады»). Свободная рука вскинута вверх.

На том, что это завершение речи, настаивал сам скульптор.

Интересно, а какой именно речи? Володарский произнес много речей. И много написал передовиц для «Красной газеты», само имя «В. Володарский» не что иное, как газетный псевдоним Моисея Гольдштейна. Но что поразительно: сборников сочинений В. Володарского мы не найдем. Прославляя сверх всякой меры имя «большевистского Цицерона», большевики не находили нужным переиздавать его выступления. Тонкая брошюра «Речи» вышла в 1919 году, да и та потом была изъята из библиотек.

Можно предположить, что на месте убийства исторического Володарского его бронзовый двойник как бы произносит речь, которая волею рока должна оказаться для трибуна последней. Всего час-другой отделяет последнее выступление Володарского от его неожиданной гибели.

Готовились к выборам в Петросовет. На товарной станции Николаевской железной дороги Володарский намеревался увлечь рабочих обещанием «счастья, света и свободы». Это в июне 1918-го, когда Петроград голодал. «Только наша Советская власть может дать вам счастье, свет и свободу. Да здравствует рабоче-крестьянская власть, да здравствует власть Советов рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов!» Концовке вполне отвечает патетический жест рукой бронзового Володарского. Последняя речь. Как завещание.

Одно но. «Последняя речь», опубликованная посмертно, в реальности не прозвучала. Железнодорожники ему просто тогда не дали говорить. Настроение митингующих было таким, что оратору пришлось спасаться бегством.

Нет, пафос бронзового комиссара связан с чем-то иным.

Очень интересны выступления Володарского перед Революционным Трибуналом Печати. «У вас в газете, гражданин Кугель, было много опечаток. Я не утверждаю, что в одном номере было двести опечаток. Пусть их было две тысячи. Но когда опечатки приносят колоссальный вред советской власти, я говорю: либо вы не умеете владеть оружием, которое у вас в руках, и тогда его нужно вынуть из ваших рук, или вы сознательно пользуетесь этим оружием против советской власти». Можно представить изумление на лице почтеннейшего редактора «Нового Вечернего Часа» Александра Рафаиловича Кугеля, подсудимого на этом процессе, его протесты и возмущение.

И все-таки революционный трибунал — это что-то слишком камерное. И концовки речей слишком специальные: газету закрыть и дело с концом. Вот и у пространной до крайности «Напутственной речи агитаторам», несмотря на пафосное название, концовка не предполагает вздымания к небу руки.

Другое дело речь, которая называется «К товарищам латышам». Произнесена она в апреле 1918 года в связи с образованием 9-го Советского латышского полка (в добавление к восьми уже существовавшим) и в канун формирования латышской дивизии. Девятый полк был сформирован на основе охраны Ленина, состоявшей из латышских стрелков, преданности которых вождь пролетариата был во многом обязан успехом своего революционного предприятия. Концовка речи Володарского очень эффектна, как и сама речь. Не могу удержаться, чтобы не процитировать из середины (очень интересно в плане исторической перспективы…): «И если в нашей русской среде, в силу целого ряда обстоятельств, нам приходится идти со словами увещевания и призыва к самодисциплине, чтобы товарищи подтянулись, то по отношению к товарищам латышам у нас нет такой обязанности и необходимости, ибо громаднейшее большинство из латышских пролетариев — сознательные, дисциплинированные боевые революционеры».

А вот и заключительная часть выступления.

«И здесь, на этом собрании, на котором торжественно открывается бытие вашего полка, я от всей души приветствую вас, как авангард новой революционной армии, которая будет сражаться не только у нас в стране, но которой придется и на улицах Берлина уничтожить власть империалистов и, быть может, пройтись по всей Европе, побывать и в Париже, и в Лондоне, и во всех больших капиталистических городах, в которых властвуют империалисты, и будут властвовать, и не могут не быть у власти, наши товарищи, революционные пролетарии всех стран».

Что-то здесь в конце фразы не так — возможно, подвела стенографистка, зато далее — четко и звонко:

«Спасибо, товарищи латыши, за вашу революционную уже понесенную вами службу, и позвольте выразить надежду и уверенность, что близок момент, когда возродившаяся революционная Россия, когда воссозданная революционная красная русская армия вместе с вами освободит и вашу страну от насильников и весь мир от империалистов и создаст новый строй — строй счастья, строй свободы, строй социализма! (Аплодисменты)».

Да, наверное, так. Именно эти слова о счастье, свободе и социализме — во всем мире, и особенно в Латвии, — поправляя бронзовое пальто, произносит, словно во сне, вдохновенный оратор.

ПАМЯТНИК-ТРИБУНА

Если не считать Александровской колонны и некоторых совсем уж неантропоморфных объектов вроде стел и обелисков, этот — с пьедесталом — пожалуй, самый высокий в городе памятник: восемнадцать метров. Человеческая фигура, вознесенная на одиннадцатиметровую высоту, величиной будет в три натуральных. Скульптор М. Г. Манизер ничуть не преувеличивал, когда называл ее «огромной».

Памятник столь же велик, сколь и малоизвестен. Когда-то у его подножья шумели многотысячные митинги, благо нижняя часть постамента представляет собой трибуну. Все в прошлом, памятник почти забыт. Вспоминают о нем реже и реже — иногда еще в новостных передачах, посвященных соответствующей годовщине (если дата достаточно круглая) «кровавого воскресенья». Находится он на кладбище, бывшем Преображенском, ныне «Памяти жертв 9 января». Им и памятник — жертвам все того же 9 января. Расстрелянные в тот роковой день были закопаны в общей яме недалеко от ограды.

Могила сразу стала посещаемой. Каждый год 9 января многие приезжали сюда, на десятую версту, почтить память убитых. Собрания возникали сами собой; при Советской власти сюда уже привозили организованно — целыми железнодорожными составами.