Газета День Литературы - Газета День Литературы # 76 (2002 12) Страница 14

— Вот именно, — подхватила Только Начатая Ваза. — Никого здесь нет, есть только мы, чего нам еще ждать?

Ее поддержал Горшок, в котором Гончар готовил себе еду:

— И почему это я, спрашивается, должен всегда стоять на углях и ждать, пока у меня отвалится дно или пока кто-нибудь залезет в меня своей грязной лапой? — с этими словами он спрыгнул на пол и едва удержался. Рядом с ним оказалась Ночная Ваза.

— Давайте меняться, — предложила она. — Мне тоже, если честно, надоело служить отхожим местом. Я бы хотела, чтобы в меня залезли лапами. Пусть даже грязными.

— А я бы согласился попробовать отходов, — мечтательно произнес Горшок. — Говорят, они дают особую силу.

— Дают, — подтвердила Ночная Ваза, — спору нет: то, что находится внутри меня, весьма сильно меня возбуждает, но ко всему привыкаешь… А правду ли говорят, что пища, которую едят, приносит удовольствие?

— Правду, — согласился Горшок. — Но ко всему привыкаешь. Это вы верно подметили.

Ночная Ваза полезла на стол, к ужасу стоявшей там Чаши, из которой мастер любил пить молодое вино.

— Откуда мы взялись? — спрашивало тем временем Недоделанное Блюдо. — Я ничего не помню про то, как я появилось. Правда ли, что нас сделал мастер?

— Разумеется, — отвечали кирпичи из камина. — Мастер взял глину, замесил ее, потом запустил свой круг и произвел нас на свет, а потом употребил по назначению.

— Но каково же мое назначение? — тосковало Блюдо. — Я не знаю, кто я, зачем я здесь…

— Подождите, — отвечали терпеливые кирпичи. — Придет хозяин и определит ваше место.

— Ах нет, нет, я не могу ждать, мне тесно, душно, холодно, жарко, я хочу кем-нибудь стать, я не знаю, что мне думать и как ко всему относиться… Когда же придет ваш хозяин?

В этот момент кто-то тихо постучал в окно.

— Хозяин дома? — спросил кто-то.

Вещи промолчали.

Кто-то настойчивее постучал.

— Эй, козлятушки! — проговорил он со смешком. — Отопритеся!

Готовые вещи молчали, потому что были воспитаны мастером. А мастер учил, что вещи не должны подавать виду, когда их окликает кто-то другой. Мастер учил, что любое слово другого должно быть впущено внутрь и запечатано в сосуде до его возвращения, и не должно быть выпущено наружу. Недоделанные же и потому неученые вещи сохраняли молчание, глядя на старших. В доме был еще маленький мальчик, младший сын Гончара. Услышав стук в окно и грубый незнакомый голос, он испугался и спрятался в Самом Большом Кувшине в углу. В этом Кувшине у мастера хранилось молодое вино. Мальчик едва не утонул в нем.

— Что ж вы такие неповоротливые, — проговорил кто-то с досадой. — Нет чтоб подсуетиться, вскочить… Ведь я принес новый станок для хозяина. Когда же придет ваш хозяин?

— В самом деле, — простонало Недоделанное Блюдо. — Когда?

Стоявший за окном оживился:

— Я слышу, вы проснулись? А ну, кто пошустрей, отворите дверь!

Два или три горшка дернулись было с места, но кирпичи шикнули на них из камина:

— Стоять!

Кто-то потоптался еще немного у окна.

— Ну ладно! — крикнул он. — Я думал, вы будете поживее без своего хозяина, а вы такие же тихони, как и при нем. Ну так и сидите на одном месте!

Когда за окном затихли его шаги, между вещами поднялся ропот.

— Почему мы должны все время неподвижно стоять?

— Почему нам не разрешают, как всем, менять свое место?

— Почему бы нам не пойти куда-нибудь самим, а не ждать, пока кто-то соблагоизволит взять нас с собой?

— Почему мы не можем говорить слова, какие мы захотим?

— Почему хозяин не обращается к нам, как к живым, а тот, другой, обращается?

— Почему хозяин никогда не говорит с нами, а только со своим излюбленным Кувшином?

— Разве для нас не существует времени?

— Он нарочно унижает нас!

— Когда же придет хозяин?.. — ныли в камине кирпичи. — Когда же придет хозяин?..

— Он не придет! — объявил вдруг с верхней полки Изящный Кувшин — любимое изделие мастера.

— Как не придет? Кто не придет? Почему не придет? — всполошились все.

— Он не придет. Я знаю.

Горшки и вазы, стоявшие рядом с Кувшином, знали, что Гончар любит его, и поверили ему. Они помнили, как часто мастер брал кувшин в руки и разговаривал с ним, точно с собственным сыном. Кувшин всегда знал о мастере что-то, чего не знал ни один из них. Поверив, они спросили только:

— Что же теперь будет со всеми нами?

— Ничего, — ответил Кувшин.

— Но кто будет брать нас в руки, кто будет стирать с нас пыль, кто будет любить нас? — заплакали вещи с верхней полки.

— Я, — ответил Кувшин.

— Но… — начали вещи сквозь плач и осеклись. Им было очевидно, что Кувшин слишком много на себя берет; что у него нет рук, а только ручка, нет головы, а только пустое отверстие, в которое можно было поместить то же, что и в них самих. Да, он был более красив, чем все они, и мастер особенно любил его, но он не мог заменить им мастера. Они поняли, что кувшин просто их утешает, чтобы самому не плакать.

Однако внизу вещи, которые слышали их разговор, думали совсем по-другому.

— О, Великий Кувшин и рядом стоящие Горшки! — воскликнули в один голос Ночная Ваза, Горшок Для Пищи и недоделанные чаши и сосуды. — Мы давно смотрим на вас и восхищаемся вашим совершенством! Вы — высокие и несравненные! Мы поклоняемся вам!

И они действительно поклонились. Многие при этом потеряли равновесие, покатились по полу и по столу и, упав либо стукнувшись о твердые каминные кирпичи, разбились. Больше они не подавали голоса. Оставшиеся в живых же вдруг совершенно изменили свое отношение к вышестоящим и закричали:

— О, ничтожные негодяи! Кто вознес вас на такую высоту? Попадитесь вы нам — мы бы вас проучили! Смотрите — наши товарищи из-за вас превратились в черепки! Или вам там, сверху, не видно? Так спускайтесь, и мы покажем вам! А не спуститесь — мы сами до вас доберемся!

И они в самом деле полезли. Лезть, однако, было очень трудно, поэтому для многих даже первый самостоятельный шаг оказывался роковым. По всей мастерской поднялся шум и грохот невообразимый. Горшки и вазы, стоявшие на верхней полке, дрожали от страха и не знали, что делать. И тогда любимый кувшин мастера скомандовал им:

— За мной!

И бросился вниз. Горшки и вазы, с одной стороны, были так привязаны к нему, а с другой — так боялись за себя, что последовали за кувшином не раздумывая. Через миг их не стало. Но не стало и многих из тех, кто шли на штурм верхней полки, — падающие увлекли их за собой. Изящный Кувшин раскололся надвое. Осколки остальных разлетелись по мастерской, засыпав весь пол и тех немногих, кого они не сбили своим падением. Осколки при этом продолжали выкрикивать отдельные бессмысленные слова, слоги и смеялись. Все смешалось.

— Надо бежать отсюда, пока не поздно! — проговорила Ночная Ваза, переполненная битыми черепками, неуклюже, как матрешка, сваливаясь со стола. Она подобралась к двери и отодвинула засов.

Дверь сразу же распахнулась, и все увидели на пороге Завистника по прозвищу Тишина, который, конечно, и не думал уходить, а только ждал, пока кто-нибудь случайно откроет ему.

— Ага! — воскликнул Завистник и, отпихнув Ночную Вазу ногой — так что она покатилась под стол, расплескивая и рассыпая содержимое, — он прямиком направился к полке, где, как он знал, всегда стоял любимый мастером Изящный Кувшин. Но — увы! Кувшина больше там не было. Завистник, чертыхаясь, начал рыскать по всему дому — благо, он был небольшой. Кувшина нигде не было. Не было нигде и ненавистного младшего братца, которому Завистник мечтал размозжить голову. "Не мог же он залезть в кувшин с вином?" — подумал Завистник и заглянул внутрь. Винный дух ударил ему в лицо. Ему захотелось выпить, но он боялся возвращения хозяина. Он решил захватить Кувшин с собой и начал двигать его к двери. Однако Самый Большой Кувшин был тяжел для него. Тогда Завистник заменил гончарный круг и поскорее выбежал из дома Гончара, прихватив с собой еще напоследок уцелевший Горшок Для Пищи — просто так, чтобы стибрить что-нибудь. Круг Гончара он считал наделенным чудесными свойствами.

Вещи, напуганные вторжением Завистника и несколько обмершие, вновь зашевелились. К их изумлению, круг, подмененный Завистником, крутился сам. Долго все в немом изумлении следили за его бесшумным вращением, а затем, немного привыкнув, горшки, встав в очередь, потянулись к нему, чтобы, прокатившись, отлететь в сторону, шмякнуться в стену и разбиться вдребезги. Это было так весело! Тем временем некоторые смельчаки добрались до опустевшей верхней полки. Помешать им было некому. От радости они стали смеяться и петь песни. Вид сверху им был невыносимо смешон. Все, что они привыкли видеть большим, показалось им маленьким. Особенно же смешной казалась карусель, которую горшки устроили на гончарном кругу. Карусель!!