Газета Завтра Газета - Газета Завтра 893 (52 2010) Страница 14

     Вот его фундаментальный юбилейный сборник, радостно озаглавленный "Нет женщин нелюбимых". В книге 560 страниц. Чего тут только ни собрано! Одних фотографий автора — 94, из коих в 92 случаях он с лучезарной улыбкой взирает на мир, где нет нелюбимых женщин.

     В большинстве своём на этих 94 фотках запечатлено участие поэта в разного рода празднествах, фестивалях, карнавалах, "голубых огоньках", юбилеях, застольях... В случаях 50-60 ещё и букеты, венки, которые то ли он кому-то вручает, то ли ему кто-то подносит. Есть даже Дементьев в черных брюках, белом пиджаке с черной бабочкой на белом коне с белым щитом. Помните?

     Иль на щите, иль со щитом

     Вернусь к тебе из Палестины.

     Он, с улыбкой уехав Палестину, ставшую Израилем, с улыбкой прожив там пять лет, с улыбкой и щитом вернулся к нам. Переберешь эти фотки — ну просто какой-то Ниагарский водопад празднества, ликования, восторга...

     И кому он только на этих фотках не дарит свои зубастые улыбки — от Горбачёва до Арины Шараповой, от Тура Хейердала до Валентина Юдашкина, от знаменитого оружейника Калашникова до позабытого израильтянина Алексина, от прославленной Майи Плисецкой до неведомого Дементмана, от своих детей и внуков до известного педераста Бориса Моисеева... А после дружеской беседы с педерастом бежит к портретам Пушкина, Лермонтова, Тютчева и запечатлевается ещё и на их фоне.

     А как широк поэтический размах книги, если даже взглянуть на стихи только с географической стороны! "Встреча в Дюссельдорфе"... "Во Франкфурте холодно"... "Ночной Брюссель"... "Брожу по майскому Парижу"... "По Америке в такси"... Прекрасно! Однако больше всего о бывшей Палестине: "Приехавший в Израиль", "Я молюсь о тебе в иудейской стране", "Зимний Иерусалим", "Израильские пальмы", "Российские израильтяне", "Парижская израильтянка", "Израильский парижанин", "Парад в Иерусалиме", "Прощание с Израилем", "В будущем году — в Иерусалиме"... А Гагановой места не нашлось...

     И сколь обширен перечень посвящений как знаменитым, так и неведомым нам друзьям поэта: Зурабу Церетели, Иосифу Кобзону, Илье Глазунову, вице-мэру Тель-Авива Рине Гринберг, Валерию Эльмановичу, Евгению Бернштейну, Але Рубин, Ане и Тане, Дусе и Мусе... И опять — ни единого стишка Гагановой, можно сказать, своей крёстной матери.

     А, казалось бы, мог вспомнить о ней, хотя бы когда писал:

     Мне Героя Соцтруда

     Вождь не вешал...

     Вот как его обделила, обошла, обидела Советская власть. "Да что же это за страна!"— говорит. Читатель, сядьте поудобней, обопритесь понадёжней. Вот что ему вешали по юбилеям: ордена Ленина, Октябрьской революции, Трудового Красного знамени, Знак почёта, медаль ВДНХ, медаль Фонда мира, премия СССР, премия Комсомола... Я уж не говорю о том, что власть повесила ему на шею роскошную шестиоконную квартирку в христолюбивом Безбожном переулке. И он при этом уверяет:

      Не люблю хитрецов,

      Не умею хитрить...

      Да кто ж тогда умеет-то?

      Я ненавижу в людях ложь!..

      Не умею молчать,

      Если сердце кипит...

     Ну, как же "не умею"? Вот сердце кипит, кипит, кипит из-за того, что не повесили Звезду, а ты молчишь, молчишь и молчишь о других-то наградах. Разумеется, и ныне стихотворца на белом коне не забывают: премия им. Лермонтова, им. Бунина, им. Александра Невского... Господи, если бы хоть один из них как-то узнал об этом...

     Держишься, читатель? Тогда оцени и такое душевное признание поэта:

     Как бурлак, накинув лямку,

     Всю жизнь тянул свою судьбу...

     После окончания школы хотели на него накинуть солдатскую лямку, но он ловко увернулся. И дальше всю жизнь бурлачил вот где. Из Твери нагрянул в столицу и поступил в единственный во всей Солнечной системе Литературный институт, там ещё на третьем курсе лет в двадцать из комсомольского кокона успешно вылупился в члена КПСС.

     Сразу после института — главный бурлак Калининского областного издательства, но вскоре — снова в столице, и тут каким-то образом — бурлак райкома партии... бурлак Моссовета... бурлак отдела пропаганды ЦК комсомола...

     А ещё бурлачил зампредом Комитета защиты мира, председателем правления Фонда реставрации Москвы, правления СП РСФСР, правления СП СССР, секретарем правления СП СССР, сопредседателем правления СП СССР, председателем совета СП по детской литературе, председателем Буфетной комиссии ЦДЛ...

     Он же — бурлак бюро РТР в Израиле, бурлак телепрограмм "Народ хочет знать", "Виражи времени", бурлак-председатель редсовета "Литгазеты"...

     Словом, кругом бурлак, везде лямка. Проник даже то ли в бурлаки, то ли в батраки Антисионистского комитета. Анти!..

     Но больше всего Дементьев тянул лямку в журнале "Юность", где двадцать лет был сперва замом главного, потом — главным бурлаком. Именно оттуда, получив там необходимую духовную подготовку в общении с авторами журнала, поэт-бурлак и сиганул в Израиль. А кто были самыми примечательными авторами "Юности"? Евтушенко, Аксёнов, Алексин, Войнович, Гладилин, Анатоль Кузнецов, Владимир Максимов... Странное совпадение: все, кроме одного, почему-то евреи, и все на время или навсегда оказались за бугром, два последних там и умерли... Поэт хочет подчеркнуть свою близость к помянутым авторам:

     Я стал похож на старого еврея...

     Но разве за такие стихи дают ордена или премии? И потом, почему "стал"? И в молодости был похож, но не на старого, конечно.

     И вот представьте себе, всю жизнь, перебегая из одного служебного кабинета в другой, что повыше, десятилетиями ликуя и фонтанируя, пуская фейерверк и бренча орденами да медалями, вдыхая розы и принимая букеты, однажды в лунную ночь поэт вдруг взвыл:

     Я одинокий волк...

     Я не хочу быть в стае...

     А? Волк — в белых штанах с бабочкой. Одинокий — в объятьях Кобзона, Церетели и Муси-Дуси. Батрака ему мало!

      Но слушайте дальше:

      В отчаянном броске

      Хочу я встретить смерть...

     Ах, как красиво! Но в броске на кого — на тень Пушкина или на живую Рину Гринберг?

     И ещё:

      Я старый волк,

      Но я пока в законе...

     Видно, это что-то подобное барсу или даже тигру. Но не в том суть, а вот:

      И мой оскал ещё внушает страх.

     Андрюша, касатик, что с тобой, о чем ты? Я знаю тебя шестьдесят лет, и вот сотни две твоих фестивальных фотографий с улыбками до ушей — и нигде ни единого оскала.

     Или ты считаешь, 5 улыбок = 1 оскал? Подумай, взвесь и поймешь, что ты не волк, а уж если не лиса, то наверняка заяц в законе. Опомнись! А страх ты действительно внушаешь, но совсем не потому, что вот-вот оскалишься и бросишься на Зураба Церетели, а совсем по другой причине — за судьбу русской поэзии...

     Очень примечательно, что среди всего этого многолетнего буйства праздничных фантасмагорий, величественных видений, торжественных воплей, наград, премий и букетов Дементьев находит время и силы ещё и для то гневных, то скорбных стихов о своей несчастной родине. Так, однажды между двумя посещениями Кремля за наградами написал:

      В беде моя Россия много лет.

      Ведь к власти бездари приходят.

      И нет уже доверия в народе

      Ни к тем, кто лыс, ни к тем, кто сед.

     Верно! Только хорошо бы назвать хоть одного лысенького или седенького, допустим, Горбачёва или Грызлова.

     В другой раз межу двумя фейерверками у поэта вырвалось:

      Пришли крутые времена...

      Авторитет России продан...

      Идёт холодная война

      Между властями и народом.

     Тоже в принципе верно. Только надо бы пояснить, кем продан авторитет страны сперва на Мальте, а потом в Беловежской пуще. А, кроме того, какая же это "холодная война", если народ гибнет и гибнет в бесчисленных катастрофах, авариях, пожарах, а власть сидит и сидит? По данным МЧС, только за первые три недели ноября и только в пожарах погибло 733 человека, и среди них — ни одного кремлёвского сидельца (СР, 23 ноября 2010).