Живой Журнал. Публикации 2007 - Владимир Сергеевич Березин Страница 14

После битвы за Тунис

Совершенно он раскис.

Так, худея понемножку

Превратится он в лепёшку.

Между прочим, стихи Маршака, из окон ТАСС. Мне, впрочем, ещё нравится оттуда же его стихотворная подпись:

Шаловлив был Юный Фриц

Резал кошек, вешал птиц.

Он подрос и стал умнее,

Пил он пиво не пьянее.

Был искусства знатоком,

Бил скульптуру молотком.

По утрам играл в трубу

И читал «Мою борьбу».

У бандитов был героем,

Промышлял ночным разбоем.

Покатил он на войну,

Грабить русскую страну.

Далее судьба Фрица неизвестна, но вполне угадываема.

Извините, если кого обидел.

29 января 2007

История про маркиза

С книгой де Кюстина о России происходит примерно тоже самое, что и с упоминанием тех людей, что ведут Живые журналы — то есть, упоминанием их в чужих постах. Все поутру забивают никнейм в поисковые машины — и ну глядеть, что говорят.

И во всех случаях, когда не обнаруживается восторг, то у следящего обнаруживается некоторая обида, размер которой зависит от его вменяемости. Но опыт книги безумного маркиза (где развесистая клюква будущих путешественников перемешана со слухами и правдой), мне кажется, ещё в другом — в исторической эволюции читателя.

Кюстин въехал в Россию приверженцем Николая, ужаснулся, и, вернувшись обратно, харкнул на восток. Насрал в душу, не побоюсь этого слова, каждому патриоту. Свинья не сделает того, что он сделал, как сказал по другому поводу товарищ Семичастный.

Судьба книги в России была понятна — долгое время её не печатали, пока, наконец, не пришли иные времена — Кюстин стал знаменем либеральной общественности в борьбе с царизмом. После революции его переиздавали многажды. Особенно часто в девяностые годы прошлого века (когда снова крики «Смерть свиньям!» стали мешаться с криками «Смерть совку!», но и не меньшими тиражами — в двадцатые годы.

Было такое знаменитое издание "Общества политкаторжан" — у него, кстати, было своё издательство, выходил журнал "Каторга и ссылка", а потом специальный бюллетень. Организация официально называлась "Общество бывших политкаторжан и ссыльнопоселенцев", имело по разным городам полсотни филиалов и просуществовало с 1921 по 1935, а потом многие из тех, кто дожил, сумели сравнить прежний репрессивный аппарат с усовершенствованным.

Так вот, в 1930 году они издали де Кюстина в непоименованном переводе с комментариями.

И стало понятно, что оценка модифицировалась — теперь уже не всё было правда про свинцовые мерзости жизни. Де Кюстин недооценил литературную деятельность Пушкина и не понял подвига декабристов. Однако "враг моего врага — мой друг", эта жалкая путаница эквивалентности и транзитивности, привела к тому, что Гессен и Предтеченский писали: ""Россия в 1839 году" может быть отнесена к числу крупнейших исторических памятников. Таковым она и остаётся по настоящее время".

Дело только в том, что не собственно она — памятник, а памятником стал феномен отношения к ней.

То есть, дело обстоит как с постами и комментариями в Живом Журнале — их можно не читать, довольствуясь ссылкой, пересказом или корпоративной солидарностью — "друг нашего врага", "враг нашего врага", "сын моего отца. но мне не брат".

Кстати, и де Кюстина сейчас до сих пор часто можно видеть в усечённом виде (я видел подряд несколько изданий в восьмидесятые и девяностые, каждое из которых объявляло себя "первым наиболее полным переводом"). Всё из-за того, что "В книге де Кюстина заключено много излишних семейных и автобиографических подробностей, чрезвычайно часты повторения, встречаются обширные и не всегда идущие к делу исторические экскурсы, и, наконец, что самое главное, книга Кюстина перегружена философскими размышлениями, утратившими решительно всякое (даже историческое) значение в настоящее время", как говорилось в том самом издании 1930 года. И сейчас его радостно переиздают — при наличии полного и тоже комментированного.

В общем, большая часть патриотов и либералов, космополитов и националистов, русофилов и русофобов читала не де Кюстина, а хуй знает что.

На этой мысли, сближающей моё повествование со знаменитым рассказом о лесном ёжике, я прервусь и отправлюсь на кухню.

Извините, если кого обидел.

30 января 2007

История про "Узел"

Принялся читать одну биографическую книжку, в которой речь идёт об издательстве "Узел". В двадцатые годы, среди десятков писательских издательств было одно — не самое известное. Устав Промыслового кооперативного товарищества под названием «Книгоиздательство «Узел»» был (как и во многих аналогичных случаях списан с типового устава кооперативной артели — и содержал уведомление, что «Заготовка необходимых для производства артели материалов и сбыт её изделий не ограничивается вышеуказанным районом».

Но в этой книжке есть очень странные места. Например:

«Начало открытым домашним отношениям с чекистами положил Маяковский.

Близким другом Маяковского и Бриков был первый заместитель Ягоды Я. С. Агранов, в доме его называли «Яня». Этот человек, как известно вёл дело Н. Гумилёва и подписал ему смертный приговор, а так же был повинен в гибели в начале 20-х годов ряда выдающихся учёных, среди которых А. Ганин, В. Таганцев, С. Мельгунов, А. Чаянов. Агранов лично допрашивал в 1919 году Александру Львовну Толстую, осуществлял слежку за Горьким и Булгаковым, арестовывал архив А. Белого, ведя с ним душеспасительные беседы»…[1]

Это место вызывает у меня ряд вопросов — во-первых, отчего друг Есенина поэт Ганин (если это он), которого действительно расстреляли в 1925, является крупным учёным? Отчего погибшим в двадцатые считается Чаянов, арестованный в первый раз в 1930, и погибший в 1937? Тот ли это С. Мельгунов, Сергей Петрович, что скончался в 1956 в Шампольи под Парижем? Он действительно был выслан, в чём ничего приятного нет, но говорить тем самым о его гибели не приходится. Маяковский считается первопроходчиком этого стиля? Отчего, скажем, не Есенин? Нет, я понимаю, что о "постоянном доме" Есенина говорить сложно, ну так и Маяковский с чекистами пил чай не у сестёр.

Всё это ужасно сомнительно, что не отменяет того, что Агранов — упырь, что не позволяет говорить, что он стал упырём исключительно потому что он Янкель Шмаевич Соренсон — и проч., и проч.

Извините, если кого обидел.

01 февраля 2007

История про пятницу

Пришёл спам — в нём без кавычек предлагалась Деловая Россия, Россия расширенная, Россия сокращённая и Россия в двух частях.

У всех пятница, а у