Никита Михалков - Бесогон. Россия между прошлым и будущим Страница 15

И вдруг, среди потока публикаций, повествующих о жизни и судьбе наших соотечественников, возникла совершенно новая свежая струя. В 1997 году в издательстве «Терра» вышла в свет книга «Дети русской эмиграции». В ней были собраны воспоминания детей-беженцев, переживших революцию, Гражданскую войну и изгнание из России. Это потрясающий памятник и документ огромной обличительной силы. Искренняя исповедь чистых детских сердец о том, что пришлось им увидеть и пережить…

История появления воспоминаний – по словам составителя этой книги, историка-архивиста Лидии Ивановны Петрушевой – такова:

«12 декабря 1923 года в самой большой русской эмигрантской средней школе – в русской гимназии в Моравской Тржебове (Чехо-Словакия) по инициативе директора А. П. Петрова были отменены два смежных урока, и всем пятистам учащимся предложили написать сочинение на тему: “Мои воспоминания с 1917 года до поступления в гимназию”. Каждый волен был писать, что хотел. При первом же ознакомлении с сочинениями стало ясно, какую огромную ценность они представляют.

Василий Васильевич Зеньковский

Педагогическое бюро по делам средней и низшей русской школы за границей первоначально имело замысел опубликовать полученный материал, содержащийся в пятистах ученических тетрадях. Но трудности материального характера не позволили осуществить эту идею. Были опубликованы лишь отрывки из сочинений в обработке преподавателя гимназии В. М. Левитского…

Опубликованные в отрывках детские воспоминания имели исключительную историческую и психологическую ценность. Они потрясли и буквально всколыхнули всю русскую эмиграцию. Поэтому Педагогическое бюро уже в начале 1924 года обратилось к ряду учреждений и лиц, возглавлявших русские эмигрантские школы в различных государствах Западной Европы, с просьбой организовать работу по написанию сочинений на подобную же тему. Почти все, без исключения, исполнили данную просьбу, и в результате к 1 марта 1925 года в Бюро скопилось 2403 сочинения. Эти работы принадлежали учащимся 15 русских эмигрантских школ: 2 – из Турции, 1 – из Болгарии, 10 – из Югославии, 2 – из Чехо-Словакии. Авторами сочинений стали 1603 мальчика и 781 девочка.

К сожалению, Педагогическому бюро опять не удалось опубликовать сочинения полностью… Лишь отрывки из воспоминаний были напечатаны в 1925 году в Праге в сборнике «Дети эмиграции» под редакцией профессора В. В. Зеньковского…

С тех пор прошло почти семьдесят лет. Многое изменилось. Но сочинения – сохранились. И мы считаем своим долгом вспомнить о них. Вспомнить и опубликовать то, что не удалось нашим соотечественникам на чужбине…

Воспоминания русских детей-беженцев, у которых фактически не было детства, – источники особенные…

О чём же они пишут?

О нормальной жизни в родной семье. И далее, почти у всех – резкий перелом. Начинаются тяжёлые физические и душевные страдания. Гражданская война. Гибнут тысячи людей. Детство окончилось. Трудное расставание с Родиной. Скитания по разным странам в поисках угла, работы, работы трудной, физической, чтобы прокормиться. Но вдруг каким-то чудом дети опять попали в гимназию, и прерванное детство неожиданно возобновляется. Но и пережитое не забыто. Да и отношение к жизни своеобразное – не детское и не взрослое, ведь авторам от 6 до 25 лет.

Русская гимназия во Франции

Читая сочинения, мы как бы слышим выстрелы, видим горящие дома, смерть матерей и сестёр, гибель отцов и братьев на полях сражений; переживаем ужасы холода, голода, эпидемий; участвуем в отступлениях, многократных сменах властей в городах; скитаемся по разным странам в поисках пристанища. С потрясающей силой описаны сцены злобы, жестокости, насилия…

Это даже не воспоминания. Это картины с натуры. Переоценить их невозможно».

Вот такая книга лежит пред нами сегодня. Читать её без слёз невозможно. Давайте помянем русских детей-беженцев и почитаем вместе их сочинения такими, какими они были написаны, ничего в них не исправляя. Начнём мы с маленьких деток, а закончим почти взрослыми людьми – юношами и девушками…

Младший приготовительный класс

Мальчик:

«Когда я в первый раз вышел из дому, я думал, на каждом шагу думал, что меня укусит собака, и что я боялся привидений. У нас были знакомые. У них были две дочери и один сын. Мне тётя поймала ежа.

Я помню, что я ехал на тендере, и больше ничего не помню».

Девочка:

«Когда я была маленькая, у меня была вся беленькая кроватка; когда я ходила гулять, я собирала камушки. Я помню дедушку, он с нами жил, он ходил со мной гулять, когда он отдыхал, я валялась на траве.

Однажды я пошла в другую комнату, то я увидела какое-то чудовище, которое рычало, я испугалась. Тогда прибежала моя сестра и потащила меня к этому чудовищу, я очень испугалась и начала плакать. Тогда я вырвалась и убежала, а няня сказала, что это мой дядя переоделся чёртиком».

Старший приготовительный класс

Мальчик:

«Мы ехали на пароходе, на «Владимире», ехали мы месяц, мы ехали из России, приехали в Батум, потом мы отъехали. Нас по дороге застал туман, и мы стояли два дня посереди моря. На третий день утром тронулись и приехали на Лемнос, там мы жили в палатках. Жили двенадцать дней. Потом приехали в Сербию. Я больше ничего не помню».

Первый класс

Мальчик:

«Я родился в Петрограде и жил в этом городе три года. О моей жизни в Петрограде я ничего не помню. Потом мы поехали в Одессу. В Одессе я жил до пяти лет. Воспоминаний о моей жизни в Одессе не сохранилось никаких. Из Одессы мы выехали в Константинополь, мы ехали на пароходе «Габсбург». Около Константинополя мы держали карантин, стояли долго. Мы пересели на другой пароход и поехали в Принкипо. Приехали мы вечером, было совсем темно. Мы поместились на даче, дача была вся в трещинах, сильно дуло. Я простудился и заболел, у меня сделалась свинка, всё лицо распухло, я ничего не мог есть. Когда я поправился, я стал выходить. Я сделал себе змея и пускал его, это меня очень забавляло. На Принкипо мы жили больше месяца, а потом поехали в Сербию. Мы приехали в Белград и жили там целый год. Я ещё нигде не учился. А потом мы переехали в Земун, мне минуло шесть лет, и я поступил в русскую школу. Я каждый день ходил в русскую школу. Первые дни я горько плакал, всё боялся, всё хотел домой. Теперь я совсем привык».

Второй класс

Савельев Б.:

«Я был очень маленьким, когда настал для России тягостный месяц, настала революция. Я жил в Одессе, и мой папа был капитан 14‑го стрелкового полка. Как сейчас помню я, как по улицам Одессы ходили рабочие с красными флагами. Все офицеры ходили без погон, и фельдфебели и солдаты им не отдавали чести. Папа и мама не позволяли мне ходить с няней гулять. Я был настолько большим, что всё начинал понимать, и мне было это всё странно. Через месяц начались бои на улицах, пришли гайдамаки, матросы, рабочие и офицеры, ездили на броневиках, на лошадях, на углах стояли пулемёты. Если нужно было что-нибудь купить, то это было очень трудно. Но я всё-таки ходил в гимназию, и там был в младшем приготовительном классе. Но победили украинцы, и нам в гимназию пришёл приказ изучать «Ридну мову». Но через неделю пришли большевики, и нам нужно было писать без «ять» и «твердого знака». Эта власть недолго продержалась, и потом пришли австрийцы. Все эти власти смещали одна другую, и нас в гимназии то учили писать с «Ђ», то без «Ђ». Но наконец пришли добровольцы, и «Ђ» восторжествовало. Все эти перемены правописаний сильно подействовали на меня, и я к приходу добровольцев ставил после «а» твёрдый знак.

Но вот наступили большевики, и на улицах города Одессы начались страшные бои, даже ставень нельзя было открыть, трупы мёртвых всех партий сорили мостовые. Но вот пришли большевики. Мы со слезами провожали добровольцев и вместе с ними папу. У нас в Одесской 4‑й гимназии не было занятий целый месяц. Пришли большевики, и с ними расстрелы. У нас в Одессе было страшно много расстрелянных. Мы жили около ЧеКа. Это Одесская Чрезвычайная комиссия, которая производила массовые расстрелы. Эти расстрелы были в неделю 3 раза: в четверг, субботу и понедельник. И утром мы, когда шли на базар продавать вещи, видели огромную полосу крови на мостовой, которую лизали собаки. Я очень извиняюсь перед читателями за мою орфографию. Я пережил и холод, и голод, и страх за маму, её каждый день могли взять и расстрелять.

В 1920 году в России был страшный голод, а в 1921‑м начала помогать Американская Администрация Помощи, и наконец получили известие от папы, который был уже в Сербии. Мы начали получать посылки, как вещевые, так и продовольственные. Мама начала хлопотать о паспорте и, спустя год, получила его. Мне казалось, что настал самый счастливый день, когда, после осмотра вещей мы сели на пароход, но теперь я с удовольствием бы вернулся в Россию, но не в сов‑Россию, а в единую неделимую Россию, и пока только и живу этой надеждой».