Александр Минкин - Президенты RU Страница 15

Сталин, кстати, собирался Хоккайдо захватить. Что помешало – неизвестно.

Вторая мировая война не кончилась. Мирного договора с Японией нет. Ситуация 1992-го похожа на ситуацию 1918-го.

Любимый вождь революционного пролетариата наркомвоенмор Лев Троцкий придумал тогда гениальную штуку: «Ни мира, ни войны». Немцы не оценили идею, зато оценили подарок. Пошли вперед. Ленин ужасно рассердился, но было поздно. Пришлось заключать Брестский мир. Совсем похабный.

Сила революционного ума была расценена немцами как военная слабость. Республика Советов расплатилась территорией.

Пока мы были сверхдержавой, мы могли позволить себе не признавать само существование курильского территориального вопроса. Ситуация меняется. И очень быстро.

Япония усиливается, Россия стремительно слабеет. Конца этому процессу не видно. И никакие патриотические крики депутатов не могут тут ничего изменить.

Неизбежно настанет день, когда Япония, вместо того чтобы приглашать на переговоры, предъявит нам ультиматум. Не согласимся – объявит блокаду (торговую). Волей-неволей придется заключить похабный мир. Очень похабный.

Отдавая острова «в принудительном порядке», мы потеряем не только территорию. Мы потеряем престиж.

И еще неизвестно, что дороже.

Горбачева бешено ругали, что отдал ГДР. И депутаты, и ветераны, и – особенно – генералы орали: «Продал! За пять миллиардов марок!»

Уважаемые! Конечно, жалко. Конечно, кровью досталось. Но ведь через год пришлось бы даром отдать. И получили бы мы не «спасибо» от Коля, не огромные субсидии[47]* на строительство городков для офицеров. Получили бы ультиматум о немедленном выводе советских войск.

В этом случае пришлось бы говорить о катастрофе.

Не Горбачев продал, а не стало сил удерживать. Однако взрыв яростного патриотизма напугал тогдашнюю верхушку. Шеварднадзе (о Курилах) сказал: «Как я, грузин, могу отдать русскую землю?»

При чем тут «грузин»?! Он ведь был министром иностранных дел СССР! Он должен был выполнять свои обязанности в соответствии с гражданским долгом, а не с пятым пунктом анкеты. Но он прекрасно знал, что непопулярное, непатриотическое решение немедленно даст козырь расистам.

Теперь с этим столкнулся Ельцин. Пока боролся с Горбачевым, пока обещал (да как решительно!) реформы «без снижения уровня жизни» – был «наш», был «истинно русский». Но лишь только цены взлетели, лишь только началась разруха – он уже Эльцин. Уже вовсю идут патриотические изыскания в анкетах его бабушек и прабабушек.

Могу предсказать: если случится, что патриоты придут к власти, то не пройдет и полгода, как Стерлигов и Анпилов окажутся евреями.

Мы жили в замечательном мире. Нас ненавидели друзья. Никогда американский народ (английский, бразильский) не испытывал к нам и тысячной доли той ненависти, что братья по социалистическому лагерю.

Всё просто. Ни в Нью-Йорк, ни в Лондон мы не въезжали на танках. Венгрия, Польша, Чехословакия дышали ненавистью. Нам казалось, что мы их любим. А они чувствовали, что их насилуют. И чувства свои проявляли как могли. Ни один хоккейный матч СССР – Канада не проходил с такой бешеной яростью, как матчи СССР – Чехословакия. Даже выражение появилось: заклятые друзья.

Но даже те, кто всегда это понимал, не задумывались о японских чувствах. Япония всегда (и сейчас) воспринимается как «одна из капстран». Никто не задумывается, что одна из стран «семерки»[48] (вторая по мощности!) относится к нам совершенно иначе, чем другие.

То, что у нас с Японией нет мирного договора, – в конце концов формальность. Ведь не воюем же. Торгуем, посольства работают, туристы ездят, балет гастролирует.

То, что у Японии есть к нам территориальные претензии, в конце концов не смертельно.

Жили в этой ситуации сорок семь лет и еще сколько-то проживем.

Тем более что и наши народные массы, и народные массы Японии глубоко равнодушны к этим проблемам.

Даже сейчас, когда политики раздули курильский ажиотаж, опросы показывают, что простых людей и у нас, и у них это мало трогает. Есть проблемы поважнее.

Увы, японский счет не измеряется квадратными километрами. Он измеряется могилами.

Мы не даем японцам забыть о войне. О капитуляции. О последовавших ужасах.

Политики давно заключили мир с Германией. Но еще много-много лет (и сегодня) мы не в силах забыть смертельной Великой Отечественной. А ведь нам легче – мы победители.

Японцы – побежденные. Это вообще не забывается.

Наше нападение на Японию в 1945-м можно назвать вероломным. Они ничем нас не провоцировали.

Мы в Маньчжурии взяли в плен Квантунскую армию. Она сдалась почти без сопротивления (капитуляция была предрешена и неизбежна).

Пленным объявили, что их отправят домой через Сибирь. Потому, мол, что китайские порты перегружены. И – отвезли в ГУЛАГ.

Из шестисот тысяч пленных погибло шестьдесят тысяч. Выживших отпустили в 1956-м. Первыми отпускали тех, кто записался в коммунисты. Прониклись идеями на лесоповале.

После японской капитуляции с четырех островов депортировали семнадцать тысяч жителей. На Хоккайдо жили шесть миллионов японцев. Может, это и остановило Сталина – вагонов могло не хватить.

Немцы (даже не причинявшие нам зла) всегда понимали, за что их наказывали после войны. Они ощущали национальную вину перед Россией. Они знали, за что плен, оккупация, репарации.

Японцы не знают национальной вины перед нами. И не могут смириться с продолжающимся наказанием. Не признают за нами права наказывать.

Япония была унижена, уничтожена, растоптана. Ее – единственную в истории человечества – подвергли атомной бомбардировке. Потом американские солдаты трахали японских девушек, а наша вохра гоняла по тайге японских парней.

Япония поднялась не с нуля, а из пропасти. И всего за тридцать-сорок лет. Всё сделано теми, кто живет сейчас. У них есть право быть гордыми. Они вернули своей родине богатство, престиж, силу. Вернули всё, кроме островов.

Гордый человек не хочет чужого. Но и смириться с несправедливостью ему трудно.

Японцы ловят рыбу в наших водах. Не потому что они такие жулики, а потому, что не признают наших прав на эту акваторию.

Еще живы три тысячи человек из семнадцати тысяч депортированных с островов. На островах остались могилы их родителей, близких. Да и у других японцев на Южных Курилах родные могилы. В Японии чтут мертвых. Но Япония не позволяла никому ездить на острова «к отеческим гробам».

Потому что для этого японец должен был просить советскую визу. Визу к себе домой? Это унизительно.

Сегодня Япония – вторая в мире и первая в Азии. Все «тигры» – Тайвань, Корея… – хотят дружить с главным тигром.

Все желавшие дружить с Прагой должны были дружить с Москвой, нравиться Москве. Точно так же все, кто желает дружбы с «тигрятами», должен не ссориться с Японией. Конечно, Сеул не так привязан к Токио, как Прага к Москве (была). Но рассердить Японию в том регионе никто не решится. Слишком серьезно.

К сожалению, природа не терпит пустоты. Место, не занятое нами, занимают другие. На Тихом океане четыре главных: Япония, Китай, США и Россия. Ухудшение русско-японских отношений автоматически улучшает японо-китайские и японо-американские связи.

Мы давно, добровольно и последовательно ухудшаем свое положение. Ради чего?

Как увязать эти реальности с депутатским патриотизмом? Не знаю. Вероятно, их патриотизм существует в другом измерении.

Жизнь не стоит на месте. Не заключая мир с Японией, мы накаляем обстановку. Говоря о стратегическом значении островов, мы говорим ни о чем ином, как об их военном значении. Военные острова в 30 км от Японии? Не с ней ли собираемся воевать? Тогда надо срочно довооружать Курилы[49].

Чем ответят японцы? Восточными любезностями? Вряд ли.

Помните, как мы вооружали Остров свободы? Понаставили ракет в 200 км от Америки. Очень стратегическое место.

И ответ был очень жесткий. Пришлось убрать.

Не заключать мир – значит не выполнять международные договоренности, – значит вынуждать Японию на жесткий ответ.

А дальше? Гонка вооружений с Японией?

Все судят по себе. В нормальных странах смена правительства почти всегда означает смену курса. Японцы именно так воспринимали смену наших генсеков. Вспыхивали надежды, активизировались дипломаты.

Действительно, у каждого нового генсека была прекрасная возможность сказать: «Дорогие товарищи! Мы исправляем ошибку прошлого…»

Никто не сказал. А с течением времени ошибка становится всё менее чужой, всё более собственной.

Сегодня проблема островов – ошибка бывших властителей (от Сталина до Горбачева). И для Ельцина начинающиеся переговоры – это последняя возможность говорить о чужих ошибках. Если переговоры будут сорваны или кончатся ничем, чужая ошибка станет нашей, сегодняшней. Станет ошибкой Ельцина.